Abstract 
О связи гимнастики с патриотизмом, беременности слонов и говне в шёлковых чулках  

А потом меня заметили... уволили...
(с) КВН ДЛШ-1998

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДРАГУНСКИЙ СЫН
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГЕРЦОГСТВО БЕЗ ГЕРЦОГА
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ДАВАЙТЕ ЖИТЬ ДРУЖНО
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. КРАСАВЧЕГ И МЕБЕЛЬ ПРАВОСУДИЯ
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ТЕОРЕТИК НА ВОЙНЕ
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ГУСАР ПО ЖИЗНИ
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. КРАСНЫЙ КОРОЛЬ
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ. ПЕРЕВОД С ПОВЫШЕНИЕМ
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ. ПРИНЦЕССА-АНГЕЛ 
ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ. ПОТЕРЯШКА 
ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ. ПОЧЁМ В ЧЕХИИ КАРТОШКА
ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ. КРАДЕНЫЙ ПРИНЦ 
ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ. СЛАБОУМИЕ И ОТВАГА!
ЧАСТЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ЭТОТ ДЕНЬ ПОЗОРА ПОРОХОМ ПРОПАХ
ЧАСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ. КАВАЛЕРИСТ И ТЕОРЕТИК – ЭТО СИЛА 
ЧАСТЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ. БЕРЕГИТЕСЬ ЯКОБИНЦЕВ!
ЧАСТЬ СЕМНАДЦАТАЯ. КОРОЛЬ-РАБ 

Но следует помнить, что и экономика, и образование глазах реформаторов служили лишь системообразующими компонентами главной прусской ценности – армии. Пруссии были нужны образованные и обеспеченные всем необходимым... солдаты. Потому не странно, что в комиссию по военной реформе, созданную сразу после заключения Тильзитского мира, входили Штейн, а Гумбольт-старший был её частым завсегдатаем. Шарнхорст, в тот же день произведённый в генералы, набрал туда старых знакомых по «Военному Обществу»: Гнейзенау (уже полковника), Клаузевица (уже майора) и многих других, чьи имена хотелось бы назвать, да и так их много. Времена интриг и дипломатии прошли, теперь все изменения вносились быстро и решительно, а офицерский корпус, потрясённый катастрофой и последующей кадровой чисткой, не смел сопротивляться, тем более, что немало продвижений по карьерной лестнице было произведено тем же Шарнхорстом. Да, у него был админресурс, и он не боялся его использовать.

Фридрих-Людвиг Ян (1778–1852) — основатель гимнастики, и его конь. Да, если кто помнит школьные орудия убийства снаряды – то это всё его, Янов, путь к патриотическому воспитанию. Собственно, Ян – автор прорывной идеи о том, что молодёжные спортивные организации можно использовать для идеологической подготовки. И начал он это делать именно в 1808-м, под влиянием позорной оккупации

Это раньше он был ганноверским мужиком, написавшим пару книг и теперь возомнившим, будто может поучать боевых генералов. Теперь он стал человеком, выведшим из-под Ауэрштедта последние боеспособные части и продолжавшим сражаться даже тогда, когда все сдались. Более того, теперь он был человеком, отдавшим на поле боя своего коня, чтобы спасти королевского брата – а такие вещи в негласном послужном списке стояли повыше иных побед.

О реформе в тактическом плане я уже писал: Шарнхорст не сделал ничего такого, о чём бы не говорил предыдущие 30 лет. Солдаты теперь стали лично свободными и набирались по призыву. Обучение высших офицеров в академии теперь должно было не просто передавать им шаблоны поведения, как это видел Великий Фридрих, а учить находить стратегии самим, то есть поощрять инициативу. А поскольку у каждого командующего вполне могли быть свои личные недостатки, то и выход был очевиден – приставить к каждому генералу-дебилу квалифицированного санитараначштаба.

С армией, правда, была одна беда. Точнее, не с самой армией, а с её размером, ведь согласно Парижскому договору 1809-го Пруссии запрещалось иметь более 42 тысяч солдат, а этого даже при урезанном вдвое размере не хватало банально для охраны границ, не говоря уже о правильной войне с противником класса экстра-жирный. Но Шарнхорст и Гнейзенау не зря провели детство, изучая премудрости простой сельской жизни с её неисчерпаемым количеством методов уклонения от административных запретов. Ведь запрещено было иметь более 42 тысяч солдат одновременно. И никто не говорил, что нельзя набирать каждые три месяца по 10 тысяч взамен свежеобученным и отправленным в резерв, не так ли? А чтобы схема не была тупой двухходовочкой, каждые несколько месяцев издавался декрет о переименовании чего-то или введении какого-то подразделения в подчинение какого-то нового департамента – ну и кто будет сличать списки личного состава до и после этой банальной административной процедуры? Да, бюрократия может творить чудеса... если захочет.

Прусский ландвер

Через такое «колесо» за два года прошло не менее 150 тысяч человек, составивших Ландвер, «народное ополчение». Да-да, то самое, о котором так мечтал покойный граф фон Липпе. И вообще, реформа шла куда дальше изменения тактики и штабной организации или даже подготовки армейского мобилизационного резерва. Ключевой её момент заключался в том, что теперь король, остававшийся единым возможным главой армии, обращался не к наёмным профессионалам, а к нации, демонстрируя тем самым единство народа и монархии.

Было ли это копированием национальной идеи Наполеона, императора не Франции, а французов (таков был официальный титул)? Да, было. И мало кто в коллективе реформаторов это скрывал. Не стыдно учиться у того, кто тебя разбил. Глупо этого не делать. Да и вообще, всю реформу можно было бы охарактеризовать как Великую Французскую Революцию, только с обратным знаком: те же методы, но с противоположной целью; изменения не снизу, от толпы, но сверху, от правительства. Причём Шарнхорст из реформаторов был ещё не самым радикальным. Гнейзенау, примеру, и вовсе призывал отобрать всё имущество у тех, кто не поддерживает борьбу против Наполеона. Отказаться от всего французского как противного германскому духу: от товаров, моды, языка и литературы. И главное, как те же французы в 1792-м, провозгласить «Отчество в опасности!». То есть призвать к народной войне.

Движению недоставало лишь одного – знамени. Надежды на короля не было, его максимум можно было подвигнуть на непротивление. И выбор был очевиден – Блюхер. И в июле 1810 на встрече в Трептове, в померанском доме генерала, Шарнхорст от имени партии патриотов открыто признаёт его главенство. Он и не скрывал, что его модель взаимоотношений командующего и начштаба была прямо построена на опыте его работы с Блюхером, и теперь на основании этого готов был отодвинуть в сторону свои немалые амбиции ради успеха общего дела.

Нельзя сказать, что это был лёгкий выбор для большинства прусских патриотов, ведь Блюхер, ставший уже полным генералом от кавалерии, за последние годы заслужил весьма неоднозначную репутацию. Да, он был героем, смельчаком и талантливым полководцем, но...

Шарнхорсту в кулуарах говорили:

– Генерал Блюхер... ммм... он, выражаясь в его собственном стиле... он же ебанутый! Вы же слышали эту историю со слоном?..

Отвечая на этот вопрос в очередной раз, Шарнхорст выдал нетленку, вошедшую в историю:

– Он может быть и сумасшедший, но будь он даже беременный целым эскадроном слонов – за ним люди пойдут на смерть. И я тоже.

Последнее слово было за самим Блюхером – и тот не колебался ни секунды. Теперь он, мекленбуржец, 50 лет проведший на прусской службе, поверил в Германское Отечество и был готов за него умереть сам и вести на смерть других. И в чём соглашались все, он был настолько туп, что не боялся Наполеона – достоинство, которым не мог похвастаться в Германии, наверно, ни кто больше.

Герхард-Иоганн-Давид Шарнхорст (1755–1813), наконец-то его знаменитый портрет 1810 года

Не думайте, конечно, будто в рядах прусской армии царило полное единение. Например, генерал Йорк не был против реформ, просто считал, что у них есть один существенный недостаток – во главе них стоял Блюхер, а не он. В конце концов, чем он хуже? Разве он не менее смело сражался при отступлении к Любеку? Разве он меньший патриот? Вдобавок, у него есть явное преимущество – он не сумасшедший. А потом слово за слово, обиженный в лучших чувствах конкурент начинает трындеть на каждом углу, что Шарнхорст и его кубло – это змеи, которые рано или поздно растворятся в собственном яде.

Но пока что это были всего лишь разговоры, а настоящим правителем Пруссии, да и всей Европы заодно, оставался Корсиканский Людоед, и очень скоро добрые люди донесли в Париж о непонятном движе в немецких землях. Вскоре французский посол донёс до сведения Его Величества Фридриха-Вильгельма, что император снисходительно относится к его потугам на реформы, но если в течении ближайшего времени определённые люди не будут вышвырнуты вон из государственных органов, то Франция будет крайне удивлена. Список «определённых людей» прилагался и, как вы понимаете, начинался он с имён Блюхера, Шархнорста и Гнейзенау (Штейн на тот момент уже был уволен).

Фридрих-Вильгельм в тот момент находился в очередном приступе депрессии, имея на то полное право. Даже после возвращения в Берлин его бедная Луиза, родившая за это время ещё дочку и сына, так и не оправилась от последствий неприязненного прибалтийского климата и 19 июля 1810 года отправилась в мир иной. Вскрытие показало, что одно её лёгкое было полностью чёрным от туберкулёза, а на сердце обнаружилась опухоль. Король теперь окончательно отошёл от дел, переложив ответственность за судьбу страны на последнего выдвиженца покойной жены, Гартенберга, который был назначен государственным канцлером.

Смерть королевы Луизы. На коленях будущий король, а рядом с ним – будущий кайзер Второго Рейха. Особенно умиляет бед пяти минут вдовец

В таких условиях реформаторов защищать было некому. Достучаться до императора было невозможно – тот уже окончательно схватил звёздочку и был глух к доводам разума. Александр фон Гумбольдт отправившийся в Париж сопровождать королевского брата в попытке убедить Наполеона в лояльности Пруссии, ни в чём не преуспел да так там и застрял на 20 лет.

Однако дело зашло уже слишком далеко, и Шарнхорст и Ко совершили то, за что им полагалась казнь через повешенье – государственную измену. Состояла она в том, что вопреки прямым указаниям собственного короля они продолжили готовить Пруссию к войне. Частным порядком. Вопреки собственным чиновникам и под пристальным надзором французских шпиков.

Клаузевиц, пытавшийся найти отдушину в преподавании военного дела кронпринцу, в 1812-м не выдержал и перешёл на русскую службу. Его примеру последовало множество прусских офицеров, образовавших целый «Германский Легион», и Штейн. Блюхер, за прямые призывы выступить в Россией против Франции уволенный с должности губернатора Померании и отлучённый от двора, подумывал о том же, но возраст, возраст... В результате он остался дома, а его сын Франц стал связным с подпольем, передавая от ячейки к ячейке то, чего нельзя было доверить бумаге. Гнейзенау, на которого подали в суд за оскорбление чувств верующих в избранность обладателей «голубой крови» был вынужден бежать в Британию, там общался с эмигрантами (в частности, ему было предложено командование «Чёрным Легионом» Брауншвейга, но он отказался); потом тайком вернулся в Берлин, где скрывался в доме Клаузевица под видом плотника; затем уехал в жене в Силезию, оттуда, снова без официальных полномочий, отбыл в Вену, Вильнюс, Стокгольм и снова в Британию, зондируя почву для будущего союза.

Не отставал в плане бондовщины от своих соратников и Шарнхорст, выполнявший роль связующего звена в самой Пруссии. Как бывший глава военного министерства и комиссии по реформе он находился под самым пристальным вниманием шпиков, поэтому приходилось импровизировать. Чтобы запутать следы, он подписывал письма ложными датами, был раненым русским полковником, возвращающимся с турецкой войны; мелким чиновником из Магдебурга; слугой Бойена (своего подчинённого); поденщиком; отставником – наконец-то пригодилась крестьянская простота, не совсем вытравленная годами службы.

В 1811-м они представили корою план восстания. Король, конечно, был ипохондриком, но не дураком и, как всегда, отказался. Оставалось ждать, ибо приближение очередных перемен было видно невооружённым глазом.

Причина приближающихся перемен тоже была очевидна... тем, кто мог видеть и умел думать, и заключалась она в том, что Наполеон откровенно попутал берега и начал себя вести, как хозяин мира. Роль подёргивания левой икры в геополитике – это, конечно, очень приятно для эго, однако взяв такой курс, ты обязательно начинаешь терять свой главный ресурс – людей. Причём как снаружи, так и внутри.

И ладно там недотёпы-братья и живущие с нелюбимыми мужьями сёстры. Ладно какие-то короли Баварии и Вюртемберга, которых можно снять так же, как и назначил. Ладно размазня Фридрих-Вильгельм, которого можно так весело потроллить, пообещав не отправлять его войска в Испанию, Италию или Турцию. Ладно papá император Франц, которого судьба дочери заботит куда больше собственной империи. И даже хрен с ним, с турецким султаном, владения которого Наполеон «подарил» русским...

Но были люди, которых оскорблять было просто нерационально. Например, император Александр, который очень обиделся, что Наполеон не взял в жёны его дочь. Нет, ну что за приколы: сначала целуется со мной в дёсна и обещает любовь до гроба, а потом берёт не мою красавицу, а какую-то австриячку? Это ли не оскорбление для русской чести?

Или король Испании Фернандо, которому Наполеон обещал вернуть корону – и кинул. Нет, он, конечно, ничтожество полное, но ведь испанцы, странные люди, предпочитают своё ничтожество французскому (ибо король Жозеф на величество тянул слабо).

Потихоньку начали разбегаться и вернейшие из верных. Почуяв неладное, начал мутить что-то непонятное министр полиции Фуше, за что был отправлен в отставку, но не казнён. Недочёт.

Жозеф Фуше (1759–1820), член конгрегации ораторианцев, атеист и безбожник, монтаньяр, цареубийца, каратель, министр полиции при Первом Консуле, Императоре и Бурбонах. Очень полезный человек. Оставил наследникам 14 миллионов франков

Тут же и Бернадот, женатый на «члене семьи» – бывшей любовнице Наполеона Дезире Клари, на которого Бонапарт начал вешать всех собак подряд (и на помощь Даву он не пришёл, и к Прейсиш-Эйлау он не успел, и вообще устроил в подоотчётной Пруссии какой-то праздник либерализма), решил обидеться и стать кронпринцем шведским. Нет, оно-то и понятно. В конце концов, если корсиканец Буонопарте смог стать императором французов, то почему бы французу Бернадоту не стать королём шведов? Но почему именно сейчас?

И самое важное – супероружие французской дипломатии. Маркиз де Талейран.

Вполне вероятно в 1805-м Наполеон осознавал, что его военным победам предшествуют не менее важные победы дипломатические. Мелкие князьки брали деньги и делали вид, что никакие французские войска через их территорию не идут. Принцы пожирнее после долгой торговли получали ещё более пышные титулы и жлеанные прибавления в счастливой семье верноподданных владений в обмен на лояльность и предоставление ресурсов, а то и воинских контингентов. Высокомерные короли, как базарные торговки, меняли свою честь на возможность присоединить соседнее епископство и не смотреть в сторону французской армии...

Наверняка Наполеон помнил всё это. Но память – загадочная штука, и уже через несколько лет воспоминания о рутинной и мутной «работе с мелкими клиентами» затушевались на фоне зрелищ великолепных побед на поле брани. А вместе с ними исчезла и благодарность к тем, кто эти победы готовил.

Пять лиц Талейрана: «Да здравствует король!», «Да здравствует император!», «Да здравствует Свобода!», «Да здравствует консул!», «Да здравствует знать!»

Талейран искренне желал величия Франции, и даже незамутнённая любовь к деньгам не могла перечеркнуть этого. И когда его император начал делать глупости, его обязанностью было предупредить повелителя, что это до добра не доведёт. Он говорил это после Аустерлица, говорил в Тильзите, говорил, когда началось авантюрное вторжение в Испанию (на минуточку, союзницу Франции). Он подал в отставку с поста министра иностранных дел. Он использовал своё влияние как пера Франции, чтобы смягчить неизбежное падение... Но даже его терпению был предел. В один прекрасный момент Наполеон привселюдно назвал его «говном в шёлковых чулках». Талейран ничего не ответил, и лишь когда император вышел, обронил «Фу, как невоспитанно».

И вот настал день, когда...

продолжение следует ЗДЕСЬ 

https://site.ua/khavryuchenko.oleksiy/xotyat-li-prusskie-voiny-i7q14ke