Алекс Хавр: ДАВАЙТЕ ЖИТЬ ДРУЖНО

Abstract
О боевом графомане, вечеринке в замке и игре «давайте вдвоём кинем третьего»

А, белой акации цветы эмиграции…
(с) И. Ильф, Е. Петров «12 стульев»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДРАГУНСКИЙ СЫН
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГЕРЦОГСТВО БЕЗ ГЕРЦОГА

Юному Шарнхорсту неистово повезло. Полком, в который он получил назначение, командовал старый друг покойного графа цу Липпе, генерал-майор Эммерих фон Эсторфф, который вполне разделял его мнение относительно армейского образования. Почти одновременно с Вильгельмом он организовал у себя полковую школу, и энсин Шарнхорст, ни разу в жизни не нюхавший пороха, немедленно по прибытию стал в ней одним из преподавателей, причём сразу по многим дисциплинам: математике, тактике, инженерии, черчению, истории и географии. Внезапно выяснилось, что молчаливый и косноязычный крестьянский сын резко преображается, стоит ему взять в руки мел и подойти к школьной доске. Более того, оказалось, что он умеет так же талантливо излагать свои мысли на бумаге, и в военное министерство Ганновера немедленно понёсся поток всяческих меморандумов, докладных записок и рацпредложений. Суть их была весьма странной(тм): Шарнхорст убедительно доказывал, что будущих офицеров всех специальностей нужно учить не только строевому делу, но и давать им широкое общегуманитарное и техническое образование, включая языки (прежде всего французский) и даже химию! Пять лет обучения в замке посреди озера не прошли даром, и записки эти было обильно пересыпаны цитатами из античных классиков и аргументами вроде «если бы Александр Македонский с детства не обучался у Аристотеля, он никогда бы не завоевал полмира».

И тут случилось очередное чудо. Этот эпистолярный манёвр, вместо того чтобы вызвать раздражение, пробудил у ряда высокопоставленных чиновников интерес к молодому дарованию. Не проработав в полку даже года, Шарнхорст был переведён в столицу, преподавать уже в главной артиллерийской школе, где продолжил бомбардировать начальство назойливыми предложениями всё поменять. Со многим ганноверцы соглашались – не такие уж они были реакционные. Изменить программу обучения офицеров – ну, ок. Внедрить новую схему вступительных, переводных и выпускных экзаменов – можно. Сочетать теорию с практическими занятиями на полигоне – отчего бы и нет. Но только, херр Шарнхорст, не заводите опять речь о двух ваших болезненных темах – отказе от наёмной армии в пользу призывной и устранении различий между военными благородного и простого происхождения, потому что на это мы «пойтить никак не могём».

За спиной титулованные сановники посмеивались. Естественно, этому выскочке, обязанному карьерой покойному графу цу Липпе, хочется сравняться в правах с ними, самой природой отобранными представителями лучших родов человеческих. Но этому не бывать. И вообще, херр лейтенант, не забывайте своё место. Ваш отец был квартирмейстером – и вы будете квартирмейстером. Дох, генеральным квартирмейстером, раз уж вы не при полке, как ваш предок, а при курфюрстшеском дворе. Но не более того.

Ганновер, начало XVIII в.

Где-то в этот момент если верить барону Мюнхгаузену, герцог Ганновера должен был объявить войну Англии из-за отказа той признать независимость североамериканских колоний. Увы, было две уважительные причины, чтобы это не было правдой. Во-первых, отставной ротмистр лейб-гвардии кирасирского полка Её Императорского Величества Катерины Второй Карл Иероним фон Мюнхгаузен в Ганновере появлялся нечасто, в основном проводя время в имении на юге, откуда безуспешно судился с военным министерством России за своё звание и пенсию, коротая промежутки между обменом юридическими залпами за милыми светскими вечеринками, на которых он имел привычку развлекать многочисленных гостей ироническими байками о своих приключениях. А во-вторых, курфюрст Ганноверский никак не имел возможности объявить войну Британии, поскольку совершенно случайным образом сам являлся её королём.

Так что 1780-е годы для уже не сильно молодого лейтенанта Шарнхорста отметились двумя куда более прозаическими событиями. Во-первых, в 1782-м умер его отец; Герхард получил в наследство приносящее некий доход поместье и, как и полагается мужчине, достигшему некого положения в обществе, женился. Как ни странно, в этом он тоже был, в некоторой мере, обязан графу цу Липпе. Дело в том, что один из чиновников двора задумал написать биографию покойного и, естественно, обратился за сведениями к одному из его учеников. У чиновника этого была сестра, Клара... В общем, слово за слово... У них родилось два сына (в будущем оба военные) и три дочери; две младшие умерли детьми, а старшая, Клара-София-Юлия, повзрослев, стала его доверенной корреспонденткой, которой Герхард, словно министерству, отчитывался обо всём происходящем и даже просил совета (к великому удовольствию его биографов).

Другим же свершением Шарнхорста в эти годы стал его военный журнал. Да, не встретив ожидаемого энтузиазма со стороны начальства, он принялся продвигать дело просвещения сам, публикуя «для широкой военной аудитории» избранные отрывки из Фридриха Великого и графа цу Липпе, перемежая их переводами зарубежных (в основном французских) эссе на тему милитари. Журнал этот внезапно стал пользоваться огромной популярностью не только в родном герцогстве, но и за рубежом – в самой Пруссии. В основном, естественно, среди младших офицеров, поскольку генералы справедливо считали, что яйца курицу не учат, а драгунскому сыну негоже учить соратников Великого Фридриха. Несколько раз, после весьма тонких намёков со стороны вышестоящих, Шарнхорст прекращал выпуск, но каждый раз срывался и принимался за старое – только теперь под другим именем. Всего он успел издать три серии журналов и две книги.

Титульная страница переиздания «Учебника для офицеров» Шарнхорста

Одна только беда – проверить на практике все его умозрительные построения было негде, так как после Семилетней войны в этому уголке Европы все настолько насытились кровопролитиями, что предпочитали распускать перья и подкупать вражеских министров вместо старого доброго залпа по врагу и вперёд, в штыковую! Ну ничего, европейцы скоро исправятся...

Европа в 1792-м

Известия о взятии парижской чернью Бастилии и о признании королём Франции полномочий Национального Собрания были встречены в Ганновере с ленивым интересом. Забавно, не правда ли, до чего может довести просвещение буржуа и торгашей? Но нам до этого дела мало. У нас всё спокойно, тем более, что теперь французам явно будет не до войн, разве это не прекрасно?

Отделение церкви от государства было воспринято уже с настороженностью. Ко дворам германских князей стали десятками, а потом и сотнями прибывать французские аристократы – «ненадолго погостить». Рассказы их были неправдоподобными и оттого даже более волнующими: мол, вначале ещё ничего, думали, что будет как в Америке, а потом чернь почувствовала, что ей ничего не грозит, и теперь под предлогом равенства отбирает всё, что пришлось по вкусу, а пытающихся сопротивляться просто убивает – и всё это под покровительством крикунов, называющих себя Национальным Конвентом. Палачи не справляются с работой, и казни поставили на поток; стали употреблять для этого мясницкое орудие, называемое Девой или Мебелью Правосудия, а иногда гильотиной. Добрый король, и ранее не отличавшийся силой духа, вынужден носить трёхцветную кокарду и бедняцкий колпак и унижаться перед простолюдинами, чтобы избежать ареста под надуманными предлогами и сохранить королевство от полной анархии.

Государственные мужи Германии при этих рассказах сосредоточенно морщили лбы и выдавали глубокомысленные рассуждения о скотской природе толпы; духовные лица риторически вопрошали, не это ли пришествие Антихриста; бравые офицеры хорохорились и клялись, что в их землях такому никогда не бывать; прекрасные дамы взволнованно обмахивались веерами, а учтивые кавалеры успокаивали их забавными шутками. Но когда пришла весть об неудачной попытке бегства короля и его помещении под арест, в воздухе повисла некоторая напряжённость. Взгляды всех аристократов крови устремились к главному человеку Европы (по средневековому и его собственному мнению), императору Священной Римской Империи Германской Нации Леопольду II.

Леопольд II (1747–92), третий сын Марии-Терезии и Франца Лотарингского. Изначально должен был стать священником, однако после смерти одного старшего брата был назначен великим герцогом Тосканским (1765–90), а после смерти второго стал императором Священной Римской Империи, королём Венгрии, эрцгерцогом Австрийским и прочая, и прочая (1790–92)

Император Леопольд же хранил таинственное молчание. Но нет, не потому, что он хотел жить дружно. Во-первых, на троне он был всего год. Во-вторых, над его головой по-прежнему висела очень неудачная война против Османской империи (той самой, которая «взятие Измаила„... не верьте бравурным рассказам – победителей в этой войне не было). А в-третьих, у него была весьма личная причина быть весьма осторожным, и имя ей было Мария-Антуанетта. Это для парижан она была ненавистной австриячкой. А для Леопольда она всё ещё была маленькой сестричкой, которую в нежном и невинном возрасте отдали замуж за бестолкового короля, не знавшего даже, что делать с новобрачной в постели. И сама мысль о том, что её судьба зависит от его решений, была весомым аргументом для выжидательной позиции.

Война в 1788–91 велась за возвращение потерянных в 1739-м частей Сербии и Валахии

Российский посол чуть ли не ежедневно уточнял, когда же наконец-то доблестные имперские войска пойдут на запад подавлять мятеж против легитимного французского монарха. «Весь просвещённый мир с нетерпением ждёт, когда Ваше Императорское Величество поставит на место зарвавшихся тиранов и вернёт спокойствие Европе», – на разные лады твердили державные люди той или иной меры подкупленности различными дворами. Французские эмигранты, включая королевского брата, графа д'Артуа, ходили на ним по пятами выискивая момент, чтобы случайно попасться ему на парковой дорожке во время послеобеденного моциона и излить всю горечь утраты родины и ярость в стремлении указать хамам на их место. Некоторые аристократы, вроде маркиза де Буйе, договаривались до того, что всю Францию надо сжечь за предательство, ибо лишь такое наказание угодно Господу.

Император таких встреч талантливо избегал, а если этого не удавалось, то парой фраз возвращал разговор в бессмысленное светское русло. Его было трудно провести. Если кто и был идеальным монархом просвещённого абсолютизма, то это Леопольд. О нём говорили, что нет более чувствительного среди правителей Европы, но не обманывайтесь, его сердце – это часть мозга, и оно волнуется в соответствии с доводами разума.

Леопольд прекрасно понимал, что его благодушные соседи, уже втянувшие Австрию в безнадёжную войну против турок, лишь ждут, чтобы он отослал свои войска во Францию. Не секретом для него был и сговор между Катериной и Фридрихом-Вильгельмом относительно окончательного раздела Речи Посполитой. Делить её на двоих вестимо приятней, чем на троих, и стоит белым мундирам повернуться спиной к востоку – необъятные пространства от Познани до Киева мигом наполнятся «синими» и «зелёными» ихтамнетами, как это уже было 20 лет назад.

Первый раздел Речи Посполитой, 1772 г.

Не бывать такому! Леопольду надоело, что Россия держит Империю за того Лафонтеновского кота, что таскал для обезьяны каштаны из огня. Пускай ищут других дураков. Война с Османами – это русская затея. Вот пусть русские и воюют. У вас там Суворов, чудо-богатыри, всё такое – ну так вперёд и с песнями. Для Империи никакой выгоды в этой войне не было, только убытки, и вступил в неё Иосиф исключительно из благородных мотивов. Леопольд же подсчитал баланс и, выяснив, сколько стоит государству этот рыцарский поступок, наряду с прочими безумствами покойного брата (вроде отмены крепостного права в Богемии), немедленно вышел из союза с Катериной и заключил с турками мировую. (Никто не мог знать, что это вообще была последняя война Австрии с Турцией, а далеко впереди маячит и совершенно неожиданный союз).

Стоит ли уточнять, что после выхода из союза Империи Россия и сама поспешила заключить с турками мир, удовлетворившись мелкими приобретениями вместо фюрерских планов превращения Чёрного моря в русское озеро?

Русско-турецкая война 1787-91. Сравните, за какие территории шли битвы, а что в результате получили

А что касается французских бунтовщиков... Можно выразить озабоченность. Можно даже глубокую и всеобъемлющую. И главное – пригласить всех в сообщники... пардон, в союзники. Вот и проверим, кто на деле чего хочет...

И 6 июля 1791 года, пребывая в Падуе (напомню, что Венецианская республика находилась под «протекторатом» Империи), Их Императорское Величество изволило выпустить циркуляр, в котором всех монархов Европы призывали немедленно встать на священную войну и защитить права своего дорогого брата Луи XVI... Ответом была оглушительная тишина, особенно громко резонирующая на востоке.

Не то чтобы Леопольд удивился. Нет, он ждал, кто поймёт его игру. И первой поняла (или решилась принять мяч)... Пруссия. Фридрих-Вильгельм (а точнее, как мы увидим позже, его министры) оказался достаточно умён, чтобы читать между строками, и уже через полтора месяца они встретились «на полдороге», в летней резиденции предложившего своё посредничество саксонского курфюрста, замке Пильниц. Поскольку всё уже было договорено на уровне министров, главное решение подписали немедленно – высокие стороны соглашались в том, что они просто обязаны разделить Речь Посполиту, чтобы не допустить её поглощения Россией. Это наш долг как цивилизованных монархов, – говорили они, – препятствовать распространению варварства на запад. Кроме того, что же может быть лучшим залогом мира и согласия между двумя германскими странами, как не совместный раздел негерманской страны?

Товарищ Хрущов и свиньи. Собрание в Пильницком замке. Леопольд II слева, Фридрих-Вильгельм II справа, курфюрст Фридрих-Август посредине

Благообразие момента было грубо нарушено скандалистом и провокатором графом д'Артуа, который с криками «А что же Франция?!» публично порвал текст соглашения. Ну, не понимал ничего человек в высокой политике. Однако, чтобы соблюсти приличия, монархи выпустили суровую декларацию о том, что если с Его Королевским Величеством Людовиком и Её Королевским Величеством Марией-Антуанеттой произойдёт что-то непонятное, то Их Императорское Величество Леопольд и Его Верный Брат Его Королевское Величество Фридрих-Вильгельм могут считать себя, с согласия прочих королевских величеств Европы, вправе совершать некоторые действия, которые, возможно, будут иметь определённые последствия для ряда личностей в пределах королевства Франции.

Памфлет (новостной листок) о Пильницкой декларации. Не призываю вчитываться в прекрасный готический шрифт. Поверьте на слово, в нём больше о том, какого цвета были шторы и во что были одеты знатные дамы

Декларация содержала ровно 5 предложений, и все её читавшие соглашались, что шрифт был подобран очень изящно, а работа типографии вообще была вне всякой критики. Император был доволен, поскольку нигде никому ничего не обещал, а королю Пруссии было пофиг, потому что Познань его интересовала куда больше страданий дурака Луи... Но тут выяснилось, что логическая машина в голове Леопольда внезапно дала сбой. Да, он рационально просчитал реакцию всех европейских правительств, но совершенно забыл о новом акторе, выходящем на политическую арену – общественном мнении.

Французские эмигранты, получив текст декларации, принялись кричать «Виват!» и готовиться к войне. Ну как же, сам император пообещал вернуть их домой! (На самом деле нет). И фиг с ними, с эмигрантами – они сейчас жили на подаяние и потому были подконтрольны... Однако эти крики услышали в Париже... а Париж не контролировал никто, даже революционная власть.

1 октября 1791 года состоялось первое заседание свежеизбранного Законодательного Собрания Франции, в котором принципиально не было ни одного из депутатов предыдущего созыва, принявших великолепную Декларацию Прав Человека и Гражданина – и тут же выяснилось, что вдохновенные рассказы эмигрантов о том, как они сейчас вернутся и всем покажут, откуда на Рейн готовилось нападение, находят очень горячий отклик в сердцах депутатов-новобранцев. Только совершенно противоположный ожидаемому. Клич «Родина в опасности!» стал нормой, а его недостаточно восторженное восклицание – частой причиной для обвинений в измене. На этом фоне главную роль в Собрании стали играть жирондисты, радикальные республиканцы, стремившиеся покончить с монархией. Они же и сформировали новое правительство, министром иностранных дел в котором внезапно всплыл... полковник Шарль-Франсуа Дюмурье. Хуже того, анархия начала расползаться по стране, и на местах благородные разбойники(тм), освящённые теперь высоким именем Защитников Нации, занялись экспроприацией экспроприированного. В случае Эльзаса, всё ещё формально являющегося частью Империи, это означало и грабежи прямых вассалов Его Императорского Величества Леопольда II.

Заседания Законодательного Собрания проходили в жутко неудобном Зале для Верховой Езды (Манеже). Акустика была такая, что половина депутатов не слышала собственного голоса

Так прекрасно выстроенная игра внезапно начала рушиться на глазах. Леопольд не мог просчитать парижское правительство, как он просчитывал всех монархов Европы, потому что у Законодательного Собрания было 745 голов, и никогда нельзя было предсказать, какая из них в самый неподходящий момент выкрикнет очередную историческую глупость. И, как это ни было противно сердцу императора, выход оставался только один – вторжение.

Леопольд II был не из тех, кто замирает в сомнениях после принятия решения. Если война неизбежна, то её нужно провести быстро и убедительно – и бесчисленные колёсики имперской бюрократии пришли в движение. Казначейство принялось готовить золотые запасы, интенданты бросились пересчитывать ружья и обувь в магазинах, а офицеры разных рангов начали поглядывать друг на друга с тайной надеждой на то, что кого-то из вышестоящих убьют и это откроет путь наверх. Послы отправились в Пруссию и прочие северогерманские государства, чтобы сколотить союз... И посреди всех этих приготовлений 1 марта 1792 года 44-летний Леопольд внезапно умер. Это было весьма некорректно с его стороны, однако претензий он, увы, уже не принимал. Его сын, 24-летний Франц II, был изрядно шокирован произошедшим, и на некоторое время Империя выбыла из Большой Игры (сразу отметим, что Фридрих-Вильгельм Прусский немедленно воспользовался этим, чтобы нарушить договор в Пильнице, и бортануть Австрию во Втором Разделе Речи Посполитой).