Abstract
О безразличии коллег, равнодушии соотечественников и предательстве вернейших
Народ стоит своего правителя
(с) Шарль Морис де Талейран-Перигор
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДРАГУНСКИЙ СЫН
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГЕРЦОГСТВО БЕЗ ГЕРЦОГА
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ДАВАЙТЕ ЖИТЬ ДРУЖНО
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. КРАСАВЧЕГ И МЕБЕЛЬ ПРАВОСУДИЯ
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ТЕОРЕТИК НА ВОЙНЕ
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ГУСАР ПО ЖИЗНИ
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. КРАСНЫЙ КОРОЛЬ
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ. ПЕРЕВОД С ПОВЫШЕНИЕМ
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ. ПРИНЦЕССА-АНГЕЛ
ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ. ПОТЕРЯШКА
ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ. ПОЧЁМ В ЧЕХИИ КАРТОШКА
ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ. КРАДЕНЫЙ ПРИНЦ
ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ. СЛАБОУМИЕ И ОТВАГА!
ЧАСТЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ЭТОТ ДЕНЬ ПОЗОРА ПОРОХОМ ПРОПАХ
ЧАСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ. КАВАЛЕРИСТ И ТЕОРЕТИК – ЭТО СИЛА
ЧАСТЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ. БЕРЕГИТЕСЬ ЯКОБИНЦЕВ!
ЧАСТЬ СЕМНАДЦАТАЯ. КОРОЛЬ-РАБ
ЧАСТЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ. НАСТОЯЩИХ БУЙНЫХ МАЛО
ЧАСТЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. ХОТЯТ ЛИ ПРУССКИЕ ВОЙНЫ?
Историки часто рассказывают о Московской кампании и о том, что из 610 тысяч человек, переправившихся через Неман, вернулось лишь 60 тысяч. И забывают напомнить, что катастрофа 1813-го была не меньшей. Рейн обратно перешло только 40 000 солдат из 400 000 – и в этот раз резервов не оставалось.
Остановило ли это Наполеона? Конечно же нет. Под ружьё были поставлены все, у кого насчитывалось две руки и две ноги (голова не обязательно), налоги собраны на год вперёд, а государственные военные заводы работали в три смены. В конце концов, «Галактика Отечество опасносте», как в старые революционные времена, и сейчас французы встанут единой стеной против врага... Он ожидал, что теперь интервентам устроят то же, что в 1792-м. То же, что его Великой Армии устраивали жители Испании, России и Пруссии. Ожидал патриотического подъёма и партизанской войны.
Внезапно этого всего не оказалось. Зато оказалось, что у 15 лет беззастенчивого накачивания населения пропагандой есть и обратный эффект: «простой француз»(тм) искренне поверил, что император и Великая Армия его бережёт, а значит от него лично стране ничего не надо. «Простому французу»(тм) нравилось побеждать (где-то далеко, и чтобы самому не делать марш-броски по сотне километров), нравились трофеи, нравились лживые насквозь «сводки» из Бюллетеня, но стоило врагу подойти к порогу – и император стал так же виноват во всём, как раньше получал хвалу за любое достижение Франции.
Париж 1813. Он не был готов воевать
Мобилизация начала буксовать, а о партизанской войне не стоило даже мечтать. Когда-то французами двигал патриотический подъём. Потом страх перед Великим Террором. Потом безысходность и желание пограбить богатых соседей. Потом слава победоносного консула/императора. Потом инерция. Но даже она закончилась.
С 1792 года Франция потеряла в войнах почти 2 миллиона человек, в процентном соотношении это даже больше, чем потери в Первую Мировую! Причём большинство погибших составляли мужчины от 18 до 40 лет, не оставившие детей (или оставивших их намного меньше нормы). Из этой демографической ямы Франция не может выбраться и по сей день. Фактически Наполеон в погоне за личной славой погубил будущее страны.
В 1813-м французы вряд ли рассуждали в таких категориях, но неладное было налицо, и по углам начали шептаться, что император не в своём уме. Волнения эти задели не только городских сумасшедших и родичей погибших или мобилизованных, а и людей из самого близкого круга. Что уж говорить, если наивернейший соратник и пособник во всех славных и тёмных делах Бонапарта с 1795 года, Иоахим Мюрат, после Лейпцига развернул коня и отправился прямиком в своё Неаполитанское королевство, где числился правителем, а вскоре открыто присоединился к коалиции и принялся громить войска вице-короля Италии, Евгения Богарнэ.
Что характерно, даже при этом полного кэнселлинга Наполеона желали только британцы, имевшие на него огромный зуб, прусские патриоты – герои нашего рассказа, и император Александр, обиженный в лучших чувствах и считающий теперь уничтожение Корсиканского Людоеда делом чести. Фридриху-Вильгельму, как всегда ничего не было нужно, а Бернадот интересовался скорее непосредственной выгодой, чем охотой на своего брата-по-любовнице. А вот Австрия... С одной стороны, император Франц переживал за судьбу своей дочери и внука и искренне желал оставаться первой императрицей французов, а второму – наследником престола. С другой, союз с Наполеоном – только теперь равноправный союз, а не диктат – был бы просто шикарным вариантом. Вы только подумайте, две из трёх империй, совместно управляющих Европой... Голова кругом идёт от перспектив.
Поэтому австрийские войска, составлявшие почти половину союзного контингента, вели себя очень странно. Их командующий, князь Шварценберг, был больше дипломатом и царедворцем, чем полководцем, и очень тонко чувствовал политический момент – и это в коалиции понимали все. А Франц изо всех сил сигнализировал зятю: остановись, успокойся, согласись, что ты ничем не лучше других – и останешься правителем Франции, наравне с нами всеми. Только признай, что ты такой, как все... Но в том-то и дело, что признать себя равным этим ничтожествам было для Наполеона худшим из наказаний – и он раз за разом отбрасывал все намёки и прямые предложения от австрийского министра иностранных дел, Меттерниха. И в конце концов даже Франц был вынужден признать, что пациент неизлечим. Союзные войска пересекли границу Франции. 25 января 1814 года Наполеон попрощался (навсегда) с женой и сыном и во главе 70-тысячной армии молокососов отправился на восток.
Карл-Филипп князь Шварценберг (1771–1820), был храбрым воином, способным с 12 эскадронами разбить целый французский корпус (1794), но при этом в роли командующего трижды думал, чем что-то сделать, а потом часто ничего не делал. И вообще, его действия часто граничили с случайными трагедиями: на бале в честь свадьбы Наполеона с Марией-Луизой от пожара погибла его невестка, а сам он умер от удара, навещая поле битвы под Лейпцигом
К Наполеону словно вернулась молодость. Как во времена Итальянских кампаний, он командовал силами дивизии, максимум корпуса. Не надо было писать подробные инструкции маршалам и рассчитывать на то, что всё будет исполнено в точности. Нет, теперь только он и его гений полководца. И рядом вернейшие из верных, храбрейшие из храбрых, прошедшие огонь и морозы – Ней, Мортье, Макдональд, Виктор, Удино...
Что делал Блюхер в сложившейся ситуации? То же, что и всегда – бесился. Складывалась ровно та же ситуация, что и в Саксонии в прошлом году: союзники улитками ползали по раскисшим дорогам Шампани, а Наполеон носился между ними и бил поодиночке. «Форвартс!» – раз за разом повторял Блюхер, но каждый раз многоглавый штаб решал иначе. Но в этот раз Гебхардт, уж на что был гусаром, знал, кто в семье главный, и напрямую обратился к императору Александр с прошением отпустить его с российскими частями в свободное плаванье. «Европеец с сердцем азиата», как его характеризовал Бонапарт, милостиво разрешил, и фельдмаршал (да, Блюхера повысили после Лейпцига) ринулся вперёд.
Из Британии это всё выглядело весело: мол, Блюхер с Шварценбергом играют Наполеоном в теннис
Но и Наполеон умел учиться на ошибках (хоть и не на всех), и характер Блюхера был ему хорошо известен. 10 февраля он зашёл с фланга растянутой вдоль Марны колонне русских и наголову разгромил один из её корпусов. В тот же вечер разъезд Блюхера, находившегося с прусскими частями в хвосте колонны, словил французского полковника-перебежчика, который донёс, что его император идёт на запад, добивать её голову. Гебхарду думать много было ненужно, и он немедленно ринулся в погоню... и попал прямо в искусно расставленную засаду посреди лесного дефиле: перебежчик оказался двойным агентом, и Блюхер клюнул на приманку, как распоследний салага. После целого дня безнадёжной схватки остатки пруссаков откатились назад. Менее чем за неделю Блюхер потерял 15 000 человек, и его армия фактически перестала существовать. Оставалось идти на север, на соединение с Йорком и Бернадотом, в надежде на то, что теперь Наполеон займётся Шварценбергом.
«Шестидневная кампания» 10–15 февраля 1813-го, в которой Наполеон разбил по частям Блюхера
Но Наполеон опять решил иначе, обоснованно считая Блюхера более опасным противником даже после такого ряда поражений. К счастью, гарнизон Суассона, состоявший из поляков, сдал город, и пруссакам с русскими удалось соединиться с резервами. И опять перед Бонапартом стояла вдвое большая армия союзников. Что сделал император французов? Правильно, атаковал.
И тут случилось ужасное – Блюхер слёг с горячкой. И вправду, носиться по раскисшим зимним дорогам на сырости и в холоде месяц за месяцем – это не каждый юноша сдюжит, а что уж 70-летний алкоголик с несколькими десятками ранений. И в день, когда Наполеон под Лаоном бросил всё на чашу весов, союзная армия оказалась без руководства, так как у фельдмаршала глаза воспалились настолько, что не выдерживали даже малейшего света. Казалось бы, вот он шанс для Йорка показать, чего он достоин... но почему-то оказалось, что в решительный момент у того не хватило то ли смелости, то ли совести взять на себя ответственность (ведь при армии присутствовал принц Вильгельм, тот самый, которого под Ауэрштедтом спас Шарнхорст).
Наполеон в той битве проиграл. В его армии молокососов настолько не хватало офицеров, что маршалы и генералы лично водили пехоту в атаку – и многие из них там же и легли в размокшую от снега землю. Но воспользоваться этим никто не сумел. Лишь через неделю Блюхер оправился настолько, что его смогли погрузить в бричку и повезти во главе армии, прикрыв глаза первым попавшимся под руку предметом – зелёной боннеткой. Зрелище фельдмаршала с модной дамской шляпкой на лице несколько приободрило осунувшуюся армию, но ненадолго. Как тот Айболит, Блюхер даже из-под дамского аксессуара продолжал твердить «Вперёд! Вперёд! Вперёд!» – и вновь зачавкала грязь под ногами...
Вот такая же, только зелёная!
Даже потеряв практически всю армию, Наполеон не сдавался и выкинул очередной свой фирменный кульбит. Вместо того чтобы отступить к Парижу он... пошёл на Рейн. Расчёт его был логичен: армия интервентов, как Брауншвейг в 1792-м, не рискнёт оперировать на французской земле посреди холодного сезона с перерезанными коммуникациями. А если они попытаются его словить – что ж, по частям он мог разбить и втрое превосходящего противника даже с новобранцами в строю. Но в этот раз нашла коса на грабли...
Блюхер писал умоляющие письма своему королю, призывая не вестись на провокации Наполеона и идти на Париж, а не домой, но ставка союзных войск колебалась. Это было слишком... по-наполеоновски. Никто не хотел повторения Ульма, Аустерлица и Йены-Ауэрштедта. Но тут пришла помощь с неожиданной стороны – от французов.
Доверенный посланник передал Меттерниху письмо от... Талейрана. В письме прямым текстом говорилось, что Париж к осаде не готов, а народное недовольство настолько горячо, что его можно ковать, не отходя от кассы. Приаттаченным шло сообщение от ещё одного съеденного в кулуарных игрищах наполеоновского царедворца, бывшего министра полиции Фуше, и в нём сообщались адреса и явки людей, готовых поддержать хоть чёрта, хоть британцев, лишь бы свалить Бонапарта. Против таких аргументов не смог выстоять даже Александр, и к радости Блюхера, соединившись в один кулак, союзная армия двинулась на французскую столицу.
Британская карикатура 1814-го: «Теперь моя очередь дать тебе под зад». Талейрана (справа) легко узнать по ортопедической обуви – ещё в детстве он упал с комода, и с тех пор одна нога у него была короче другой
Сведения, переданные Талейраном, оказались слишком оптимистичными. Да, в Париже началась паника, и все дороги, ведущие на юго-запад, немедленно оказались запруженными каретами с беженцами, а над зданиями некоторых министерств поднимался весьма заметный дым – военные жгли трофейные флаги, а чиновники документы (говорят, Талейран, воспользовавшись моментом, сжёг всё, что указывало на его связь с делом герцога Энгиенского – может он именно для того и затеял такую интригу, с него сталось бы) – но гарнизон, состоявший из инвалидов, был полон решимости, а бастионы недвусмысленно ощетинились жерлами пушек. Союзная армия оказалась на грани катастрофы: зажатая между столицей и стремительно возвращающимся Наполеоном, без резервов и запасов. Теперь взятие Парижа стало вопросом жизни и смерти, и вперёд опять пошли пруссаки. Это был самый кровавый день всей кампании 1814-го, и союзники, потеряв 8000 человек, только к вечеру смогли выйти на возвышенности Монмартра, нависающие над городом с севера. И тогда в Блюхере проснулась его чёрная сторона, которую он безуспешно пытался подавить половину жизни – он отдал приказ осадной артиллерии бомбардировать жилые кварталы. Первым занялся пригород, и ночью при свете пожаров, пруссаки заняли позиции для утреннего штурма.
Битва за Париж, 30–31 марта 1814 г.
Штурм не состоялся. Командующий парижским гарнизоном маршал Мармон прислал парламентёра с просьбой пощадить любимый город, сердце Европы. Император Александр ответил кратко: уходите, иначе я снова спущу с поводка Блюхера. К вечеру остатки французских войск ушли на юго-запад вдоль Сены, на соединение с Наполеоном, а союзные монархи, представлявший Австрию Шварценберг и примкнувший к ним Блюхер торжественно въехали в Париж, встречаемые в роялистских кварталах овацией и славословием. Что ж, по крайней мере на этот счёт Талейран не соврал.
Правда, потеря Парижа, как говорил Кутузов, не означала поражения Франции. Наполеон уже собирал силы в Фонтенбло, в 50 километрах от пригородов столицы. Но тут уже начался бунт среди военных. Вернейшие из верных, маршалы Ней, Лефевр, Удино, Макдональд и генерал Коленкур, в лицо напомнили Бонапарту, что тот император французского народа, а не самодержец, и при коронации клялся, что нация – это его главная забота. В тот же день, 1 апреля (видать для смеху) Сенат принял декрет о смещении Наполеона, а маршал Мармон сдал все выведенные из Парижа войска союзникам. 6 апреля в резиденцию монархов прибыл гонец с отречением Наполеона в пользу своего малолетнего сына. Будь в Париже император Франц, может это бы и прокатило, однако всем рулил Александр, и посланник отправился обратно с одним единственным условием – безоговорочная капитуляция. Наполеон её принял.
продолжение следует ЗДЕСЬ
https://site.ua/khavryuchenko.oleksiy/cetyre-lifcika-i-dobryi-soyuz-iyp1vv9
