Abstract
О государстве без государя; о самозарождении жаб и гадюк из грязи; а также об умниках, которые сидят у нас на шее
Затем Господь выбрал вождей, которых называли судьями. Судьи эти спасали народ Израиля от врагов, которые грабили их.
Но они и судей не слушали. Народ Израиля изменил Господу, следовал за другими богами и поклонялся им. В прошлом предки народа Израиля повиновались заповедям Господним, а теперь народ Израиля изменился и перестал повиноваться Господу.
Много раз враги нападали на Израиль, и народ его молил о помощи. И каждый раз Господь жалел этих людей и посылал судью спасти народ от врагов. Сам Господь был с этими судьями, и они всегда спасали народ Израиля.
Но, когда судья умирал, народ опять начинал грешить ещё больше, чем его предки, служа и поклоняясь лжебогам. Народ Израиля был очень упрямым и не хотел отказаться от своего грешного пути.
(с) Книга Судей Израилевых
Кому що, а курці – просо, и сегодня мы опять поговорим об амбивалентности слов, то есть о принципиально различном понимании смысла одного и того же термина. «Нация', «противоположность', «отрицание', «вера', «объяснение» и «атеизм» у нас уже были. Настала очередь его – великого и ужасного государства.
Правда, тут следует уточнить, что злокозненную путаницу в интерпретацию этого дорогого нашему сердцу слова заложили в такой далёкой древности, что найти виновных не представляется возможным. Но мы всё равно попытаемся.
Итак, начать придётся с тех времён, когда государства ещё не существовали (вы не поверите, но такое было). Равенства и всеобщего благоденствия, правда, не было также. И всеобъемлющего «права сильного» – тоже. В общем, за что ни хватишься – ничего нет!
Если для простоты использовать схему, предложенную Джаредом Даймондом (не всегда адекватную, зато интуитивно понятную), то возникновение государства можно отсчитывать от момента, когда в обществе появляются люди, не добывающие себе пищу непосредственно (условно называемые «чиновниками»): трудом на земле, охотой, рыбалкой или собирательством. Перед этим человеческие популяции проходят через стадии рода, племени и вождества – каждая со своей характерной критической плотностью населения.
На третьей стадии стоит немного остановиться, так как именно в этом нежном возрасте у общества появляется такое странное понятие как закон. Откуда он точно берётся – не совсем понятно, поскольку все свидетели (уже покойные) дружно называют главными виновниками этого бедствия богов, которые пришли и дали. Но ни один из известных нам богов под присягой в подобном злокозненном поступке не сознался, поэтому приходится удовлетвориться теорией спонтанного возникновения (о самопроизвольных процессах и чудесах самозарождения – много и занудно здесь).
Появление закона как явления (да и самого слоя непроизводящих профессий) часто пытаются привязать к необходимости ирригационных работ: постройке каналов, дамб, хранилищ и прочих будущих развалин на радость археологам. Да вот беда, свидетельства о существовании «руководящего и направляющего» начала появляются за сотни, а то и тысячи лет до первых крупных хозяйственных построек (о бесхозяйственных чуть ниже). Но кто же были эти первые Большие Люди?
Мы, люди, тысячелетиями воспитуемые в парадигме государства как данности, автоматически переносим на древность наши современные представления о престиже. Поэтому в доисторической эпохе мы ищем аналогов нашим президентам, канцлерам, монархам (чьи функции в наших глазах слабо отличаются от президентских). И, естественно, находим, после чего удовлетворённо говорим себе «ну, раньше всё было так же, как и сейчас, только все ходили в шкурах» и переключаемся на другие вопросы.
Но не так всё было, савсэм не так(с).
Люди в шкурах и с каменными мотыгами были не глупее нас (а зачастую и куда смышлёней некоторых). Понятие о прорабе, руководящем постройкой или любым другим коллективным делом, было им интуитивно близко, однако руководящие функции такого человека заканчивались ровно в то утро, когда страдающие от похмелья после жуткого ячменного эля, испитого на празднестве в честь завершения Большого Дела, работники возвращались к обычному повседневному быту. Да, авторитет за ценные указания у вчерашнего начальника оставался, но сажать себе на шею дармоеда дураков никогда не было, поэтому авторитет авторитетом – а пропитание себе каждый добывает сам, не обессудь.
Но был человек в племени (а потом и в вождестве), функции которого не прекращались никогда (а если уж прекращались, то навеки). Человек этот – Судия.
Нет, это не тот пошлый судья, который сейчас где-то в закрытой комнате решает, что весомей: звонок из вышестоящего кабинета или пачка баксов в руках. Нет, это человек, к которому обращаются за советом, потому что его совет всегда весом. Он Судия не потому, что осуждает – а потому что не боится выносить суждения. Он не указывает виновных – он определяет, что есть добро, а что есть зло. Иными словами, он даёт закон.
Кстати, если посмотреть на древнейшие известные тексты, то приговор в те прадавние времена судия тоже не выносил. Он просто отвечал на вопросы людей, разъяснял запутанные вопросы. А уже люди – собрание, принимали решение о вине/невиновности и определяли наказание, будь такое необходимым. И приводили его в исполнение сами – прямая демократия очень прямая.
Из самого характера этого процесса следует, что суд был третейским, то есть его решение являлось необязательным к исполнению. Ну, бывало, что не нравился народу совет, не без этого. Там, не рубить сук, на котором сидишь. Или не гадить под ногами. Правда, на это у всякого умного судии (а неумные долго в таком звании не держались) было два вполне закономерных ответа. Во-первых, «Если вас не интересует моё мнение, то какого хрена вы меня беспокоите в неурочное время?». Во-вторых, чуть попозже: «Ну, я же вас предупреждал, что так будет! Сами виноваты, что меня не послушались».
И народ, естественно, признавал себя виноватым. А добрый судия их прощал: единоплеменники, как-никак.
И так из столетия в столетие.
Ща я вам усё объясню!
Некоторые из советчиков закономерно оказывались пустозвонами. Некоторых на охоте съедали бешенные бурундуки. Некоторые доводили своими особо ценными указаниями общину до гибели. В общем, эволюция, как она есть. Ничего сверхъестественного, просто природный отбор.
Но выжившие не просто получали авторитет и доп. пайку, а и начинали формализовать навыки вынесения суждений, достойного поведения на людях и увиливания от ответственности. Более того, они передавали эти знания и умения своим наследникам: и так получалось, что сыновья авторитетов получали нахилый бонус для того, чтобы самим стать авторитетами. А потом как-то все и привыкали, что сын судии – тоже судия.
Нет, не было никакого закона, чтобы высказывать своё мнение и давать советы не мог кто угодно. «Но зачем нам кто угодно, если есть такой замечательный...?»(с). В мире идеального либертарианства никто не обещает, что у людей будут равные стартовые условия, не так ли?
Кстати, законов, правил и знаний становится всё больше и больше, а рисовать быков на глиняных пластинках ещё не догадались – и для передачи коллективной памяти вырабатываются всякие мнемонические эрзац-методы, например, ритмичные тексты. Ещё лучше они запоминаются, когда фразы звучат красиво – повторяются одинаковые звуки, ударения приходятся на равные доли. Если их не просто талдычить, а мерно проговаривать под брыньканье лука с тремя тетивами, то запомнить порядок сева и его связь с появлением созвездий на небосводе способен даже недоумок (кои неизбежно случались даже в интеллигентных семьях). Так появляются песни, гимны богам и прочие хозяйственные напевы, где слава богу Эа бесхитростно перемежается с инструкцией о том, как правильно замешивать глину с соломой для приготовления кирпичей. (Не, а вы реально думали, что народные песни – это для радости этнографов придумано?).
Это Гёбекли-Тепе, развалины старейшего известного мегалитического сооружения на Земле (юго-восточная Анатолия, на самой границе с нынешней Сирией). Им 12 000 лет, то есть установили эти камни ещё до неолитической революции (забудьте о каналах как необходимом условии совместной работы). Зачем? А потому что можем!(тм). Никогда нельзя недооценивать этот фактор
Само собой, в те благословенные времена люди были равны в своём невежестве и ещё не знали деления на технарей, гуманитариев и специалистов по хозяйственному праву. Поэтому человек, взявшийся судить, правильно ли выпасать козу на участке соседа, если тот сволочь и зажилил одолженный два года назад молоток, считался в равной степени компетентным отвечать и на кучу других вопросов вроде «Отчего на небе столько звёздочек?», «Сколько будет дважды два четыре?» и «Почему меня никто не любит?».
Так и получалось, что в каждой общине формировалась полусемейная традиция выносить суждения, давать советы, формировать правила... законы. А поскольку абсолютное большинство людей занималось тем, что искало жрат(тм), то эти же бездельники стали заниматься и другой социально полезной функцией – хранить знания, а также напоминать остальным, когда приходит пора сеять мак, а когда – забивать косячок в честь сбора урожая.
А заодно – распоряжаться запасами, охранять и сохранять. Ну, дальше понятно: что охраняешь, то и имеешь (или вы думали, это наши придумали?). Ещё пара поколений – и все привыкают, что в Большом Доме живёт Большой Человек, сын прошлого Большого Человека, который доносит до маленьких людишек волю ВААЩЕ ОХРЕНЕННО БОЛЬШОГО ЧЕЛОВЕКА, живущего на Небесах.
– Эй-эй! – скажете вы. – Где же это государство? Это же не царь получается, а жрец какой-то!
– Именно! – охотно отвечу я.
У нас в памяти при упоминании жреца обязательно всплывает какой-то непонятный чувак в халате с кучей бирюлек и с блёсточками на странной шапке, воздевающий руки к небу, иногда с каменным ножом и вырезанным заживо сердцем. Нет, я не спорю, пафос в действах этих личностей всегда был (а как же без пафоса?), но не надо драматизировать. Просто мы воспринимаем древнейшую историю через призму более поздних представлений о власти, и власть жреца воспринимаем как теократию (причём из тех времён, когда это слово стало чем-то неприличным). А для жителей древнейших городов разницы между жрецом, чиновником и правителем не было – даже слово это зачастую было одно и то же!
Между прочим Иисус, изгоняющий торговцев из Храма – это реально что-то непонятное для его современников. Это у нас (с тех пор) «храм – место для молитв», а у древних евреев/ханаанцев/аккадцев никакого противоречия между торговлей и прославлением бога/богов не было.
Улицы древнего Ура (современная фантазия) (то ещё государство победившего коммунизма, кстати). Торжественная процессия несёт статую бога по городу (отчитывается о работе) и возвращает в храм, поближе к Небу, к дому
Города-государства, полисы, формировались вокруг храмов, мыслились как воплощение бога и управлялись людьми, которые волю этого бога трактовали (местного бога, напоминаю, который и есть данная местность... да, звучит укуренно, знаю, но попытайтесь вместо термина «бог рощи» думать «бог-который-является-рощей» – и, может, поймёте древних). Люди тоже были частью бога, они должны были делать то, что завещано богами в древние времена: пахать, сеять, жать, расчищать каналы (опционально) – и разницы в этом между, скажем, Уруком, древним Римом и Хараппой не было. Закон был изложен на небесах языком звёзд, в полёте птиц, в плеске волн – и у правящих людей было Знание о том, что это означает. Потому они и правили.
Кстати, бог (а позже и Бог) тоже в первую очередь был Судией. Вспомните и Книгу Судей, и судейские функции Озириса, Яхве или Иисуса... Люди помещали на Небо увеличенные копии того, что видели в собственной жизни, и боги не были исключением.
Псалом 95-й... нет, Зеленский тут ни при чём!
Вот так, шаг за шагом, мы с вами и пришли к возникновению государства в полноценном виде. Итак, что мы можем сказать об этом процессе и результате?
1. Мы видим, как государство самозарождается. Процесс этот самопроизвольный, не требует постороннего вмешательства и, более того, приводит к одинаковому результату у общин разных рас и языков, разделённых тысячами километров и тысячами лет (последние из таких процессов были зафиксированы в XVIII веке – это пресловутые зулусы).
2. Предпосылкой к возникновению класса непроизводящих людей (чиновников-жрецов-судий) является увеличение плотности населения. Без него и нужды в дармоедах нет (мало людей – мало конфликтов), и прокормить их некому. Подчёркиваю, никакой особой радости от того, что часть заработанных собственным потом продуктов надо отдавать непонятным штрихам в Высоком Доме, древние люди не испытывали. Это было типичное «меньшее зло»: те общины, где не появлялись специализированные люди для управления, сохранения и передачи знаний и выработки для этого счастья специальных приёмов (будем честны, манипулятивных), проиграли тем общинам, где такое произошло.
3. Да, по результату люди в государствах стали жить более сыто, плодиться активней и оставлять памятники культуры на порядок чаще, чем их коллеги на свободном выпасе. Стали ли они при этом счастливее? Нет, конечно же. Но никто счастья и не обещал. Эволюция вообще такими терминами не оперирует. Heartless bitch!
4. Процесс образования государств идёт непрерывно. Просто, как и в случае с возникновением жизни, новые образования в 99.99999...% случаев являются очень вкусной и совершенно беззащитной едой для государств уже существующих, так что судьба их немного предсказуема. Однако, время от времени возникают «пузыри государственного вакуума», в которых можно наблюдать некоторые стадии государствогенеза в своеобразной «ускоренной промотке»: вынужденно попадая в условия необходимости совместного существования на ограниченной территории, люди частично убивают друг друга, а оставшиеся образуют нечто, поразительным образом исполняющее самые базовые функции государства в древнейшем понимании этого слова – решают конфликты, распределяют рабочие роли, выстраивают и оберегают статусную иерархию, обожествляют руководителей и придумывают себе тысячелетнюю историю. (Об интересном феномене «государства в подворотне» – здесь).
– Стоп-стоп, что-то здесь не так... – слышу я с задней парты. – А где же противоречие в трактовке слова «государство», с которого начиналась лекция? Вы что-то не договариваете, профессор.
– Печеньку этому господину! – отвечаю я.
Да, у термина «государство» есть и другое значение, и оно с первым находится в очень непростых отношения.
Но для начала вернёмся к филологическим штудиям и разберёмся в буквальном значении этого слова хотя бы в нескольких языках мира.
Украинское держава недвусмысленно происходит от глагола держать в смысле владеть. Русское государство восходит к древнеукраинскому господарь, что также очевидно символизирует владение. Туда же относится и польское państwo.
Греческое κράτος ("кратос“) и вовсе прямолинейно означает власть. (Правда, была ещё и πολιτεία, „полития“, но об этом позже).
А вот древние римляне, к примеру, напрямую такого слова не знали, и ближайшим его аналогом является знаменитое res publica – общее дело, которое напрямую отсылает нас к первом значению слова „государство“.
Все современные романо-германские варианты этого слова (английское state, французское état, испанское и португальское estado, немецкое Staat, тысячи их), как ни странно, тоже восходят к республике, хоть и загадочным для нас образом: от латинского status – „условие, обстоятельство“. Дело в том, что это обозначение использовалось в позднесредневековой юридической формуле 'status rei publicae' – „условия [при которых] ведутся общественные дела«, и являлось эвфемизмом для современного термина сословие (укр. стан, кстати, сохранил это значение): духовенство, знать и простолюдины. К примеру, сравните со средневековым названием французского парламента – Генеральные Штаты, États généraux – то есть общее собрание сословий.
Со временем фраза усохла до первого слова (знающие люди и так понимали) и уже у нашего любимца Макиавелли используется в современном понимании – „власть сословия“, причём право на оную признаётся только за государем/республикой и церковью. В эпоху абсолютистских монархий state становится одним из монопольных атрибутов суверена (короля, императора), а восставшие провинции Нижних Земель в пику испанцам присваивают эту привилегию себе – и каждая из них начинает гордо называться Staat (а вслед за ними так начинают именовать себя и дикие британские колонии в Северной Америке).
Отсюда же это слово перекочёвывает и в повседневный словарь философов-просветителей, и в эпоху великих революций XVIII века атрибут превращается в существительное: вместо службы государю революционеры предлагают службу государству-state.
продолжение следует ЗДЕСЬ
