Пять лет назад я бросил вещи в багажник и уехал в Киев.
Крым в тот момент напоминал центр циклона. На материке уже случился Боинг, Иловайск и первые минские. А на полуострове царил штиль.
Я писал о Крыме с февраля по октябрь. Тридцатилетний опыт жизни в «глухой провинции у моря» внезапно перестал быть балластом. В начале 2014-го полуостров превратился в главную точку на планете, о которой стремились узнать все. Хорошо изученный мною заповедник просоветских настроений внезапно превратился в публицистический чернозем. Воткни палку – и она зацветет.
К октябрю первый шок от смены флагов уже прошел. Первые трагедии уже случились. Первая волна эмиграции уже обживалась на материке. Но мобильная связь все еще оставалась общей, а поезда продолжали исправно пересекать границу с материком.
Даже визуальных перемен было немного. Монополию украинских товаров понемногу разбавляли российские. Цены по инерции пересчитывали на гривны. Те, кто остался, делились на три группы. Те, кто готовился уехать. Те, кто готовился к внутренней эмиграции. И те, кто, наконец, перестал лицемерить.
Последние отчаянно размахивали новыми флагами. Сыпали проклятиями в соцсетях. Очень скоро их голоса станут единственными, что будут слышны с полуострова. Остальные либо переедут, либо сменят аккаунты на анонимные. Они до сих пор редко лайкают, еще реже комментируют, но зато все читают.
Ощущение глобальной войны понемногу сходило на нет. Россия переставала говорить о «русской весне», вводя в оборот «крымскую». Солдаты НАТО так и не появились. Сухопутный коридор в Крым – тоже. Иностранных журналистов на полуострове было все меньше. Российского акцента – все больше.
Друзья с материка звонили каждый день. Но вопросы «как там у вас» я слышал все реже. Зато сам задавал их все чаще. Главным источником информации стали соцсети – и именно там шли отголоски тех боев, которые каждую неделю меняли линию фронта на Донбассе.
Смешно вспоминать. До войны топовым блогером считался человек, исчерпавший лимит в пять тысяч друзей в фейсбуке. Зато после ее начала в Украине внезапно появилась блогосфера. Традиционные СМИ не справлялись с запросом на информацию и детище Цукерберга внезапно стало отечественным CNN.
Я паковал вещи и думал о том, что не имею ни малейшего представления о своей стране. География материка ограничивалась для меня Майданом, немного Киевом и совсем чуть-чуть — Львовом. В свои тридцать я плохо знал Украину. Сказывалось традиционное крымское затворничество. Островной менталитет. Крымская идентичность.
Начиная с февраля она с каждым днем истончалась. Аннексия заставляла каждого определяться со своей гражданской идентичностью. С тем, какой флаг ты считаешь своим. С тем, под звуки какого гимна ты готов вставать.
В конечном счете все упиралось в Майдан. Для меня он был чем-то вроде локомотива, который может выдернуть украинский поезд из просоветского болота и вывезти в европейское депо. Одним из вагонов в этом составе должен был стать мой полуостров. Но потом пришла Россия, отцепила от украинского поезда мой вагон и прицепила к своему. Тому самому, который шел прямиком в прошлое. Обрекая мою малую родину жить поперек всего того, во что я верил.
Разговоры с земляками все больше напоминали минное поле. Любой неосторожный шаг приводил к взрыву. Тем, которые разделяли, становилось все больше. Объединяющих – все меньше. Постепенно это минное поле перерастет в настоящую линию фронта.
Нужно было уезжать.
Я понятия не имел, что меня ждет. В тот год не было принято строить планы. Было понятно лишь одно – мне и моим сверстникам выпало жить внутри истории. Той самой, которой мы были лишены все предыдущие годы. И не было никакого смысла разменивать эти дублоны на медяки.
Я вернусь в Крым еще дважды. Один раз – в конце 2014-го. Второй раз – летом 15-го. А потом ФСБ арестует моего коллегу, который остался в Крыму и писал о том, что полуостров это Украина. Его осудят за призывы к нарушению терцелостности РФ. После этого я видел Крым только со стороны Арабатской стрелки.
Я не бравирую своей пропиской. Пишу о Крыме только когда есть повод. Не хочу превращаться в «профессионального крымчанина». Полуостров не снится мне по ночам и я не люблю, когда мне сочувствуют. Все, что со мной случилось, я склонен считать опытом, а не травмой.
Но именно он помог мне определиться с желаниями. Пять лет назад я садился за руль с четким пониманием того, какого будущего не хочу. И я точно знаю о том, что больше не намерен паковать вещи.
Мне хватило одного раза.
