Украина – не Россия. И один из пунктов в перечне отличий — «государство», его роль, влияние и возможности.
Вся история российских «оттепелей» — это периоды ослабления государственного левиафана. Когда история сажала его на строгую диету – из-за конъюнктуры, проигранных войн или слома старых архитектур. Как только государство получало возможность окрепнуть – оно сжирало всех конкурентов.
А украинское государство никогда левиафаном не было. С первого дня своего существования оно оставалось самым слабым игроком за карточным столом.
Во многом, Украину спасло то, что у нас не было единого системообразующего ресурса — подобно российским нефти и газу. В нашей стране таких ресурсов было несколько и вокруг каждого в итоге сформировалась своя олигархическая группа. Каждая из них затем выстраивала эшелонированную систему обороны. Благодаря этой внутривидовой конкуренции в Украине рождалось все то, чем мы потом так гордились. Многопартийность. СМИ. Многоголосица.
Велик соблазн приписать авторство всего этого гражданскому обществу, но давайте начистоту. Гражданское общество в Украине не готово скидываться. Именно поэтому почти все общественные инициативы вынуждены жить на западные гранты. За украинскую демократию платят европейский и американский налогоплательщики.
Долгое время эта реальность была нашим статус-кво. Вплоть до того момента, пока в игру не вступил новый игрок. Тот самый, что решил, что Украина – избыточно Украина.
Российское вторжение делало ставку на слабость институциональной Украины. На то, что вся ее архитектура самозащиты не способна тягаться с соседом. На то, что карточный домик, каким видела Москва своего соседа, – развалится при первом дуновении восточного ветра.
Москва просчиталась. Оказалось, что обычные украинские граждане способны быть самостоятельными фигурами. Уходить на фронт. Волонтерить для армии. Создавать медиапроекты на коленке. Блицкрига не получилось. Попытка обнулить Украину не удалась.
Борцы за народное счастье
Впрочем, турбулентность на этом не закончилась. Потому что оспаривать украинскую монополию на насилие готовы еще и те, кто убежден, что нынешняя Украина – «недостаточно Украина».
Ничего нового. Уличные борцы за народное счастье неизбывны как осадки. До недавнего времени они были активны даже в соседней России – выбирая в качестве мишеней безответных мигрантов с востока и устраивая смотр сил на «русских маршах». Вторжение в Украину позволило Кремлю сравнительно безболезненно всех их утилизировать. Одних отправили в окопы на Донбасс, других – прикормили и поставили на службу, третьих – нейтрализовали через уголовные дела. Те, кто упрекал Путина за то, что тот недостаточно Путин, перестали представлять угрозу Кремлю.
Украинские борцы «за народное счастье» подобного сценария могут не страшиться. Потому что в Украине хватает крупных игроков, которые продолжают конкурировать с нынешней властью. В борьбе за ресурс уличные штурмовики могут рассматриваться как ценный актив самыми разными центрами влияния. Для кого-то они – идеальные исполнители грязной работы. Для кого-то – имиджевые робингуды, на фоне которых можно любого объявить шерифом ноттингемским. Для кого-то – удобные авторы резонансных медиаповодов.
Проблема лишь в том, что пока украинские игроки уверены, что это они используют радикалов, сами ребята в городском камуфляже уверены в обратном.
В воюющей стране, уставшей от коррупции, спрос на простые рецепты обречен быть высоким. Достаточно объявить власть – излишне вегетарианской. Заявить, что процедурность решения вопросов – ханжество. Увязать неслучившуюся победу с «излишней мягкотелостью». Простые ответы на сложные вопросы особенно приягательны, когда общество грезит про «рубильник счастья».
Покровители украинских крепышей могут верить в то, что они держат их на коротком поводке. Что ультиматумы властям, которые ставят их подопечные – всего лишь способ торга. Что в нужный момент любых активистов можно отправить на свалку истории. Что не мешает самим активистам воспринимать всю эту ситуацию зеркально.
Торговля справедливостью: выгодно, опасно
Особенность в том, что Украина и впрямь – не Россия. Государство здесь остается слабым, пугливым и нередко прислушивается к тем, кто громче крикнет. Регулярная ротация элит никому не позволяет надеяться на бессрочное пребывание в кресле. Полномочия можно потерять. А инвестиции в уличных «робин гудов» останутся – и могут дать отличные всходы.
Тем более, что уличные ребята торгуют идеей не «права», а «справедливости». В отличие от скучных академических понятий, справедливость удобна тем, что она всегда субъективна. У каждого свое собственное представление о ней – в отличие от бесстрастного закона, который в украинских условиях еще и скомпрометирован. В бедной стране справедливость часто становится синонимом права на месть и самосуд. На погром и насилие. На все то, что идет под густым соусом «традиций», «скреп» и прочей ископаемой дряни.
И если кому-то кажется, что «давно пора» и вообще «сил нет», то стоит напомнить, что маховик насилия никогда не бывает избирательным. Под его колеса рискует угодить каждый. Как известно, по Сталину ностальгируют в основном те, чьих дедушек он просто не успел расстрелять.
Безусловно, мы ни на что не обречены. Ни один сценарий не может претендовать на роль самосбывающегося прогноза. В конце концов, протестное голосование за «Свободу» в 2012 году не сделало эту политсилу трендмейкером в украинской политике. А война и неизбежное ожесточение все равно не позволило праворадикальным политикам перешагнуть проходной барьер. В конце концов, мы страна со слишком большим числом вводных, чтобы наше уравнение можно было рассчитать заранее на много шагов вперед. Но это не повод самоуспокоительно отмахиваться от любых попыток украинских башен воевать за власть ценой оспаривания государственной монополии на насилие.
Вполне достаточно того, что эту монополию на насилие оспаривает Москва.
