В хорошо написанной сцене должно быть полстраницы, два афоризма и один убитый…
Юлия Латынина. Авторское предисловие к роману «Клеарх и Гераклея».


Однажды, во времена государя Вьяси, когда видали еще в лесах Бьярра золоторогих туров, а дикие туну ходили невозбранно в лохматых шапках, жил в провинции Сачкочуань человек по имени Байда и по прозвищу Золотой Лук. И был он хорошим хозяином, рачительным и бережливым, в садах его не переставали цвести вишни, а стада соперничали числом с дожденосными армиями небесного владыки. Также славился Байда своей ученостью, прочел книги давних мудрецов и в совершенстве познал науку о потреблении и производстве, чтобы не тратить нажитое попусту. И людей он ценил тоже, заботился и правил ими справедливо, ибо что есть власть, как не потребление людей?

Но горд был Байда непомерно, все мнилось ему, что один он познал все тайны управления и покорности, и оттого было горько смотреть ему на соседей, как те портят свой товар и льют воду в песок. И сердце его было золотым и тянулось потому к золоту, как сердце воина тянется к стальной сабле, а сердце женщины – к злым сплетням. И было слепо, потому что не видело очевидного. А когда получил Байда повеление от государя Вьяси, чтобы подчинился, и двору стольному поклонился дарами, и нижайше склонил голову, то возроптал и сказал так: «Нет в моем доме хозяина, кроме меня, и не будет никогда. Можете взять землю мою и людей моих, но удачи вам с ними вовек не будет». Сказал и умер.

А сыновья и дочери, коих было их у Байды немало, склонились перед государем Вьяси и поклонились землей своей и людьми своими. И пошел от них народ байдуров, и жили они под рукой государя Неба и Земли долгие годы, но хозяина в доме их не было и нет поныне.

***

Говорят, раньше на небе было двунадесять десятков месяцев, разные народы почитали каждый из них за своего бога, и миром правила песня, а города строили на семи холмах. Но потом пришел небесный упорядочитель Лин Йен, и сшиб лишние месяцы вниз, и ввел единого бога, и установил на земле закон. А из Степи появился вождь Алла Рыжие Кудри и начал строить города на равнинах. Когда же пришли к нему старцы да волхвы и указали на непорядок, то подивился их мудрости вождь и велел перебить семь соседних царств, а тела народов их свалить семью холмами. Тогда старцы да волхвы согласились, что настали на земле другие порядки, отреклись от ложных богов и вознесли хвалу Алле. С тех пор и повелось, что каждый новый вождь на ровном месте кладет кучи трупов и на них строит свое царство, а мудрецы лишь возносят хвалу.

Вот так случилось и в земле байдуров, что пришли к ним воины царства Осам и пожелали править ими. Но офицер по имени Сай воспротивился этому, и призвал на земли свои соседей из королевства Хиси и разбил с их помощью воинов Осам. Но люди королевства Хиси вели себя непристойно и нарушали установленные небесным владыкой порядки, и тогда чиновник по имени Хай призвал на землю свою государя Неба и Земли и убил с его помощью Сая. Но государевы люди были непочтительны к байдурским предкам, и тогда полководец по имени Дай призвал на свои земли южных варваров, и прогнал с их помощью людей государя, и убил Хая. Но южные варвары были страшны видом и жестоки к простому люду, и тогда писарь по имени Вай поехал к королю Хиси, а потом к государю Неба и Земли, те объединились и прогнали южных варваров и убили Дая. Но воины государя и короля Хиси ссорились между собой и больше грабили крестьян, чем воевали с врагом, и тогда купец по имени Атай поехал к правителю Семи Городов и с его помощью убил Вая… И продолжалось так десять лет, пока не осталось в земле байдуров ни офицеров, ни чиновников, ни полководцев, ни писарей, ни купцов, а осталось много мертвецов, и наступил в провинции Сачкочуань мир. И получилось так, что правил ею на то время государь Неба и Земли, а наместником его был господин Шишун.

***

На праздник осеннего равенства, когда даже день и ночь одинаковы ростом, в свое имение дука Хирхор созвал только людей равных себе: достойных, знатных, не менее чем с пятью засвидетельствованными поколениями предков – а это, надо заметить, в те времена равнялось седьмому разряду, – и чтобы не было среди них изменников государю и наместнику. А когда съезжались гости, то сам выходил и смотрел, чтобы шитье на платье у тех было серебряное, не хуже, и конь чтоб был не старый и не беспородный, и чтоб следовало за гостем никак не меньше трех слуг, и чтобы сапоги у всех были красные, с каблуками и хольмской вязью по бокам – потому что очень любил дука такие сапоги. А кто приезжал сам или дырой в шапке светил – того гнал прочь, обзывая нечестивой собакой и обещая написать жалобу господину помощнику писаря в управе на обилие оборванцев в округе. Вот такой человек был дука Хирхор. И еще все знали, что он очень уважает господина наместника Шишуна, потому что никто иной не мог заставить упрямых байдуров носить красные сапоги с хольмской вязью.

И вот уже под вечер, когда взошла луна, но еще не село солнце, заехал на двор всадник в сером платье и с саблей на боку, и слуги Хирхоровы не посмели подойти к нему, так он был страшен. Удивился дука Хирхор и спрашивает:

– Ты кто такой, и почему один? Если ты такой голодранец, что не можешь иметь слуг, то нечего тебе делать на моем празднике.

Всадник улыбнулся и ответил:

– Я не праздновать сюда приехал, а слуг моих ты еще увидишь.

Еще сильнее удивился дука и подошел поближе, чтобы посмотреть на всадника. Пригляделся – а седло-то вышито золотом, конь удила рвет – так горяч, сабля рубином украшена. Поднял глаза – и обмер.

–Что, узнал? – говорит всадник. – А вот и слуги мои.

Тут появились ниоткуда трое на черных лошадях, вынули нагайки и начали Хирхора хлестать. А всадник подождал, потом повалил дуку наземь и принялся его топтать конем. Из гостей никто не двинулся, потому что верили: раз пришли за кем-то призраки, то противиться им нельзя. А одному, приехавшему с севера и не знавшему обычаев, всадник разрядил в лицо пистолет, отчего гость упал оглушенный. Потом все четверо ускакали, а Хирхор остался лежать посреди двора.

Гости скоро отбыли и, хотя дом у дуки был богатый, почти ничего не взяли, потому что грабить мертвеца им было боязно. И еще они разули всех слуг и поехали в рваных сапогах, а красные с хольмской вязью сбросили в кучу посреди двора.

***

Всадник, заехавший к дуке Хирхору, не был призраком, его звали Бейхун, родом он был из южных варваров, но по воспитанию – байдур. Говорили, что знается с демонами, возит их в седельной сумке, и через три дня после встречи с дукой он с друзьями ел буряковую похлебку на дворе у Хома. Хом славился тем, что не любил подданных государя Неба и Земли и называл их двуязычными аспидами. Кроме того, он не любил и хисийцев за то, что Господа они называют рексом, а так говорят лишь о варварах. И людей народа Осам он тоже не любил, потому что те под тюрбанами прятали истинные мысли, а в узких бородах разводили чертей. А любил Хом свое хозяйство, своих свиней, свою жену и своих соседей, хоть и не сильно.

Хом знал, что были у Бейхуна свои счеты с дукой Хирхором, поэтому не удивился его молчаливости и только спросил:

– А как гости, многих убить пришлось?

– Никого. Только заезжего одного.

– Помолимся за душу грешника Хирхора, – сказал товарищ Бейхуна, а звали его Качка.

– Помолимся, – согласился хозяин, а сам смотрел, кто как молиться будет. И все молились глядя на образ предка, а один – в стол упершись.

Тогда ничего не сказал Хом, а только взял Бейхуна за плечи и произнес:

– Тебя теперь государевы люди искать будут, так что бери у меня харчей на троих на неделю и беги на юг, к братьям.

– Мне бояться нечего, – ответил Бейхун.

– Ветер дует с северо-востока, и не было такого, чтоб этот ветер приносил что-то доброе, – произнес Хом, а больше ничего не сказал.

***

А надо сказать, что чиновники, гостившие у дуки Хирхора, после смерти его не разъехались по сторонам, а наоборот, остались вместе и даже напали на деревню, принадлежавшую покойнику. Причиной тому были горячие слова некого Пайтеры, служившего прежде князю Ци. Он сказал, что нет такой правды на земле и семи небесах, чтобы позволять чужеземцам – а такими тогда считались подданные государя – обирать родную землю. И еще он дал зарок не носить иной обуви, кроме той, что носят слуги, пока не выметет сор из отчинного дома, и остальные присоединились к нему. Так началось восстание Дырявого Сапога.

Сам Пайтера был таким человеком, что верил в мрунов, ворожей и полеты птиц, и птица указала ему в тот вечер путь к следующей деревне. А когда жители ее, испугавшись, принесли все свое добро и свалили на площади перед управой, то все согласились, что птица привела их к отпетым чужеземцам, которые обманом захватили байдурские земли. И восставшие порубили крестьян, а добро взяли с собой. Один только воин по имени Сулия, а по прозвищу Баранец отказался ехать со всеми, потому что взялся отвезти гостя, раненного на Хирхоровом дворе, к его родичам, служившим господину наместнику Шишуну.

Восставшие направились дальше и вскоре наткнулись на полуразрушенную кумирню, в которой молодой монах молился небесному упорядочителю. Пайтера приказал его обыскать, и воин по имени Зиной нашел у монаха за пазухой золотой браслет. Восставшие удивились, откуда у монаха такое богатство, но тот, вместо ответа прочел им проповедь о сильном грешнике и слабом праведнике и о том, кого постигнет кара небес. Восставшие устыдились и отдали монаху браслет. А Пайтера устыдился больше всех и отдал ему половину награбленного, попросив замолвить слово перед небесным судьей. Тогда монах оттаял душой и благословил богобоязненных воинов. Звали его Мьясили, и вышло так, что он надел дырявые сапоги и стал ездить вместе с восставшими.

Потом восставшие помолились да рассудили, что бороться с врагом налегке лучше, чем груженными, и разъехались с награбленным по домам, договорившись, однако, собраться через пять дней в доме Пайтеры.

***

Когда-то Хом брил голову, оставляя лишь прядь волос на лбу, носил на боку саблю и называл людей братьями, а всех прочих – басурманами, что значит «творящий молитву неправедно». И случилось раз, что попал он с братьями в один приморский город, и ружей у них было больше, чем у его жителей, но те заперлись в городской управе и кричали оттуда братьям обидные слова, хуля их веру и обычаи. А стены той управы были длинной в пятьсот шагов и высотой четыре человеческих роста, окна были узкие, и с трех боков ее окружала река, а по углам стояли круглые башни, и с них защитники пускали во врагов стрелы. Звалась такая управа Камнем, и такие же строили во всех тамошних городах.

Долго стояли братья под теми стенами, но ничего сделать не могли. А одной ночью какой-то человек проник сам в управу, перебил всю охрану на воротах и впустил братьев. Братья все добро поделили поровну, рабов отпустили, а герою Хом сверх доли подарил вороного коня, золотой кубок, полный драгоценных камней и дочь городского урядника, и надо сказать, что последний подарок ему не стоил ничего, потому что брать с собой женщин братьям было запрещено законом.

Человек этот был не то что высок, но статен, лицом смугл, и движеньями напоминал дикую рысь, а глаза его были голубыми. Был он варваром, и звали его Бейхун.

***

А с Братством дело было так.

Жил в эпоху Хун человек по имен Син, и чтил он семьдесят две небесных заповеди, предан был государю, но не ладил с его подданными. Также чтил он Господа, но презирал его слуг. Он уподоблял Бога миру, а мир – хлебу, и считал, что все люди равны, а потому должны получить по крохе хлеба и частице Господа. Надо отметить, что Син был сыном крестьянина, и оттого поначалу многие знатные люди не принимали его слова и не понимали, почему бог подобен хлебу. А слушали его в основном люди худые и кроткие. Но потом, когда Сина казнили как бунтовщика, его ученик по имени Коша стал проповедовать, что мир подобен хлебу, а бог подобен стальному ножу, и прежде чем делить мир, нужно срезать с него цвель. Сам же Коша был по крови хисийцем, а отец его был чиновником военного ведомства на службе у короля, но имущество свое пропил. Оттого Коша не только знал, как выглядит цвелый хлеб, но и зачем делают стальные ножи. Проповеди Кошы охотно слушали, кроме воров да бродяг, еще и многие воины, а однажды на бдения к нему пришел мятежный князь Рако.

И в один день Коша сказал, что все люди равны, и все у них должно быть общее: дома, скотина и женщины, – и после этого братья взяли стальные ножи и пошли срезать с хлеба цвель. Королю очень не понравилось, что его сравнивают с грибом и собираются резать, он приказал изловить бунтовщиков, но те бежали в восточные степи и даже захватили пограничную крепость. Там они основали Братство и поклялись нести веру по всему миру и охранять ее, а заодно и свою землю.

В те времена южные варвары часто совершали набеги на Сачкочуань, королевство Хиси и землю государя Неба и Земли, брали в рабство людей, жгли дома. Братья стали ходить на южных варваров походами, освобождать рабов и брать их себе, отбирать награбленное и жечь становища. Так они мстили варварам за свою поруганную землю. А еще они мстили королям Хиси за притеснения истинной веры, и еще госудраю Неба и Земли за покушение на свою свободу, потому что свободу они чтили больше всего и считали свободным всякого, кто держит саблю в руках.

Многие правители были на братьев злы и пытались разогнать их, но крепость не смогли взять ни разу, потому что на ее главной площади лежал священный хлеб, который есть мир, и стоило чужому войску подойти, как Коша брал нож, отрезал край каравая и отбрасывал в сторону, и войско гибло. А еще крепость эта стояла на острове посреди быстрой реки, так что подойти к ее стенам было нелегко и резать хлеб приходилось редко.

Кроме оружия имущество у братьев было общее, и пользовались они им каждый по своему праву, а право определялось тем, сколько лет человек состоял в Братстве. А чтобы не возникало между братьями пьяной розни, напивались они только вместе, и потом никто не мог упрекнуть другого в какой-то обиде – ведь все были пьяные. А женщин в крепость не пускали и поселяли их в отдельном городке неподалеку.

***

После того похода Хом и Бейхун подружились, их часто видели рядом на сборищах, немало они выпили на двоих, и, как говорится, не раз заплывали в гавань, посещая женский городок. И тогда уже за Бейхуном следовал везде юноша по имени Качка. Странный он был человек – молчаливый, в глаза не смотрел и с людьми старался не говорить, но предан был Бейхуну до смерти. Как он появился в крепости, никто не знал, вроде его и в братья не принимали – а вот.

И приметил Хом за своим товарищем одну вещь, что любил тот власть и почестей не стеснялся. Нет, оно-то и ясно, кто же власть не любит: сотник кричит на десятников, государь на министров, а подпасок на свиней, – но где ж вы видали, чтобы люди кому-то просто так подчинялись, не строптивясь, на копья не подымая и яду в кубок не кидая. А тут, словно колдовство какое, как будто Бейхун указы небесного государя оглашает – все рады исполнить. И решил тогда Хом, что друг его, верно, был прежде графом или чиновником при столичной управе, а что лицом варвар – так в Сачкочуани после набегов даже у поросят черные усы вырастали.

И вот когда помер старый Коша, пятый по счету, и пришел черед выбирать нового, то часть братьев стала кричать некого Ямму, а Хом и многие другие – Бейхуна. И еще один брат по имени Круст, а по прозвищу Глас Божий, кричал себя сам, но глотка у него была такая, что его тоже слышали все, и многие за это уважали.

Вышел тогда Ямма перед братьями и сказал:

– Учитель наш Син говорил, что все люди должны быть равны, а для этого не должно быть между ними недостатка в чем-нибудь. Посмотрите, братья, у половины из вас сапоги прохудились, а шитье на платье потускнело, и одна половина стала богаче другой. Пора взять сабли в руки и пойти на варваров, отнять у них неправедно нажитое и вновь стать равными. Но у нас на пути стоит этот Бейхун, потому что по крови он варвар и не захочет пустить братьев на земли своих родичей.

Тогда вышел Качка и сказал:

– Учитель наш Син велел беречь веру, а в земле Хиси блудодейство и попирание закона случается на каждом шагу. Надо нам идти туда братья. А ты, Ямма, зря думаешь, что братья будут для тебя грабить варваров, с которыми у нас мир.

И добавил:

– Жаден ты, Ямма, и поплатишься за это головой. Да и толку с той головы немного – ведь она лысая.

Рассвирепел Ямма от таких слов, но тут подскочили к нему братья да содрали шапку, а под ней – мха на камне и то больше. И пока люди смеялись, выхватили его сторонники сабли, а друзья Хома – свои, и немного повздорили. Когда же стало темно, то забрали тела убитых и разошлись по разным домам.

***

А ночью Хом увидал, что подошел к Бейхуну Качка и прошептал что-то на ухо, и тогда впервые услышал он имя дуки Хирхора. Бейхун аж в лице переменился, стал словно убывающий месяц – такой желтый. Подошел к Хому и сказал:

– Уезжать мне надо срочно. Прости, брат, что покидаю тебя в такой момент, но даже солнце не вольно плыть по своему желанию.

Обнял его Хом и ответил:

– Не мешкай брат, а езжай скорее.

А сам подумал: «Бейухн уедет, а меня, если будет на то воля небес, выберут вместо него».

Но едва выяснилось, что нет в крепости Бейхуна, как братья стали несправедливы и злы и сразу же припомнили Хому, что тот от хлеба отрезает края и ни с кем не делится, – только успел он бежать вслед за своим другом.

По пути прихватил он из тайного места добро, что нажил его, будучи братом, и поселился на юге Сачкочуани, сказавшись бывшим купцом из Хольма.

А братья погудели, погомонили да и выбрали Кошей Круста Гласа Божьего – не лысого же выбирать. Но был тот старшим над братьями недолго. Вскоре повел он братьев в поход на земли владыки Осама да загубил все войско. Сам же спасся – его за громоподобный голос пощадил первый министр владыки и сделал глашатаем на базаре. Больше о нем речи в этой повести не будет.

продолжение следует ЗДЕСЬ