Abstract
О падежах и подлежащих казни; о влиянии Великой Национальной Идеи на велосипедное дело; а также о том, почему опять во всём виноваты евреи
На углу двое юношей возились с каким-то механическим устройством. Один убежденно говорил: «Конструкторская мысль не может стоять на месте. Это закон развития общества. Мы изобретем его. Обязательно изобретем. Вопреки бюрократам вроде Чинушина и консерваторам вроде Твердолобова». Другой юноша нес свое: «Я нашел, как применить здесь нестирающиеся шины из полиструктурного волокна с вырожденными аминными связями и неполными кислородными группами. Но я не знаю пока, как использовать регенерирующий реактор на субтепловых нейтронах. Миша, Мишок! Как быть с реактором?» Присмотревшись к устройству, я без труда узнал велосипед.
(с) А. и Б. Стругацкие «Понедельник начинается в субботу»
Выражение «изобрести велосипед» уже давно стало синонимом повторения чего-то очевидного (причём с безосновательным апломбом). Тем интереснее посмотреть на реальную историю изобретения велосипеда, чтобы убедиться, что не всё так однозначно(тм). В смысле, не так уж очевидно. И далеко не настолько просто, как это может показаться всем, кроме настоящих велосипедистов :)
А уж вдвойне пикантней эта история становится из-за роли в ней... армии. Да, вы, подозреваю, и не знали, что велосипед, как мы его знаем сейчас – это самый что ни есть хай-тек, причём military high-tech.
Но обо всё по порядку.
Началось всё с падежей. Не с тех, которые глагольные, а рогатого скота. И безрогого тоже, впрочем. В 1815 году в Индонезии буквально взорвался вулкан Тамбора. Выбросы вулканического пепла были таковы, что климат Земли залихорадило. И если в континентальной Евразии воцарилась необычайная жара, то в Европе 1816-й получил прозвище «год без лета». Разрушительные наводнения крупных рек, снегопады каждый месяц, включая летние... Итог предсказуем – весной 1817-го цены на хлеб подскочили в десять раз, многие тысячи людей, не имея средств к пропитанию, отдались на волю судьбы и поплыли в Америку, тем самым поддержав молодую республику и во многом обеспечив её экспансию на Дикий Запад.
Лошадям повезло меньше – им загранпаспорта выдавали неохотно (что свидетельствует о видовой дискриминации в этой их так называемой либеральной Европе). Овёс пошёл на завтрак сэрам и пэрам, травка вставляла, но не питала, а конская колбаса начала входить в моду. В общем, в отсутствие возможности эмигрировать на другую сторону океана, лошади стали отправляться на свои лошадиные небеса, полные вкусных яблок и степного ветра в лицо... в смысле, в морду.
Странное дело, потеряв столько лошадей за один год, люди начали резко по ним скучать. Особенно в тех сферах жизни, где лошадь тащила повозку, а человек сидел на облучке и щёлкал у неё над ухом кнутом. Да и курьеры как-то с напряжением восприняли идею доставлять почту из города в город бегом. В общем, возник спрос на какой-то лошадиный заменитель (и мы говорим не о колбасе).
И тут появился он – барон Карл Фридрих Кристиан Людвиг Драйз фон Зауерброн, которого мы для простоты будем называть просто бароном. Молодой человек, страдающий эпилепсией, мизантропией и либеральным свободомыслием, сын Высшего Судьи герцогства Баден, закончивший факультет физики и архитектуры в Гейдельберге, но вынужденный работать смотрителем лесов, потому что туда его пристроил строгий отец. С 1810-го года, в возрасте 25 лет, он увлекается изобретательством, и вскоре даже самые лучшие друзья его отца соглашаются, что лучше дать ему кабинетную работу, «где он не сможет причинить столько вреда, как пытаясь внедрить свои дурацкие мысли в лесхозе»(с).
Вот он, человек, не побоявшийся изобрести велосипед!
В 1814 году он безо всякой деликатности, пользуясь знакомствами отца, затаскивает императора Александра I, бывшего в Карлсруэ проездом между войной с Наполеоном в Париже и танцами с Меттернихом в Вене, чтобы показать своё последнее изобретение – калькулятор, приводимый в действие 4 людьми. «Властитель слабый и лукавый, плешивый щеголь, враг труда, нечаянно пригретый славой» вежливо улыбается и быстро даёт дёру.
Когда начался падёж лошадей, барон Драйз не мог обойти эту проблему вниманием. Для начала он изобрёл мясорубку (и мы опять говорим о колбасе). А потом... То ли масоны дают ему доступ к засекреченным архивам Леонардо да Винчи, где Карл перерисовывает схему эпохального изобретения, то ли барон сам по себе был умный (такое случается в Германии), но в 1817 году он отвечает на вызовы свободного рынка движущей транспортной силы своим двухколёсным 20-килограмовым Laufmaschine, который по-современному называется «беговел». Почему-то его не воспринимают всерьёз, и тогда Карл делает пробный забег (нет, а как это ещё назвать?) от Маннхайма, где он тогда жил, до живописного уголка рейнской долины на расстояние в 13 км всего за час (даже меньше).
Обратите внимание на раму, способную пережить ядерный удар. Это по-немецки надёжно. Главным же усовершенствованием, которое сделал Драйз, стали дисковые тормоза на задних колёсах (что весьма актуально для 50-фунтовой бандуры)
Это была сенсация, которой не ожидал даже сам автор. Все прогрессивные слои Маннхайма – то есть несколько десятков студентов и все три либеральных профессора – захотели иметь такой же. Увеличение продаж на 4000% – чего ещё может желать любой стартапер? Да, Карлу запрещено патентовать изобретения (поскольку он государственный служащий, а эти существа не могут заботиться о персональном благе – все их помыслы должны быть направлены на служение государю и обществу), но личным распоряжением самого герцога Баденского, тоже Карла, оценившего технический прорыв, совершённый в его землях, интеллектуальные права его полубезумного слуги Драйза защищены на 10 лет. Более того, в течение 2 лет Драйз патентует своё изобретение во Франции, в России, в Британии и даже в США! Именно тогда впервые звучит слово velocipede, в смысле, «быстроног».
Казалось бы, счастье наконец-то догнало безумного изобретателя. Но...
Я забыл упомянуть, что Драйз жил в интересные времена. В том самом смысле, китайском.
Баден – это самая приграничная немецкая земля, если смотреть со стороны Франции. А Франция – это Наполеон. Корсиканское чудовище без рода, чести и веры, которое лживо утверждает, что служит какой-то выдуманной «французской нации». Который имеет наглость смещать королей и герцогов из многовековых династий, ссылаясь на какую-то «волю народа». Который карает и милует, перекраивая карту Европы по своему усмотрению.
25-летний Карл Людвиг Фридрих стал Великим Герцогом Баденским в самую несчастливую годину для своей маленькой родины, в 1811-м году, когда власть Наполеона не знала никаких пределов на Континенте (на самом деле он фактически принял власть на 5 лет раньше из-за проблем со здоровьем отца). Высокий пост означал и большую ответственность, и герцогу пришлось ехать на поклон к «маленькому капралу», чтобы его родовые земли не постигла участь многих других германских княжеств, сочтённых «феодальными пережитками» и присоединённых к более покладистым соседям. Бонапарт встретил Карла довольно благосклонно... потому что у него были на него свои планы. И не просто планы, а очень даже родственные: Наполеон хотел женить его на своей падчерице, Стефани Богарнэ, дочери императрицы Жозефины от первого брака.
Карл Баденский, как и положено немецким аристократам, был влюблён в свою кузину, Августу Баварскую. Но долг правителя превыше любви – и наследник-регент пошёл под венец с дочерью знаменитой на всю Европу своим распутством Жозефины. Пять лет их брак оставался бесплодным, а потом началась другая беда: Стефани начала одну за другой рожать либо дочерей, либо сыновей, которые тут же умирали.
Теперь вы понимаете, почему у немцев были причины не любить Наполеона?
Несчастный великий герцог Баденский
И вот в 1818-м, через год после изобретения велосипеда, затрахавшись вусмерть, великий герцог Карл умирает (Совпадение? Не думаю). Предчувствуя неизбежный итог и принимая во внимание отсутствие прямого наследника мужскаго полу, он назначает преемником своего незаконного дядюшку (не спрашивайте, на тот момент правила законности и наследственности поставили бы в тупик любого Менделя).
И проблема даже не в том, что молодой и относительно либеральный государь сменился старпёром. Дядя Людвиг был в курсе моды на технические новинки, пришедшей из Франции с Наполеоном, и даже основал, в подражание Парижской Эколь Политекник, первую политехническую Хохешулле (то бишь, высшую школу) у себя в Карлсруэ, первым в Германии. Беда была в Венской системе. Монархи Европы немедленно решили проявить заботу о великом герцогстве, управляемым отныне не совсем чистокровным аристократом – и это обошлось Бадену в ряд земель, откушенных соседями: Баварией и Вюртембергом.
Луи (Людвиг) Баденский (1762–1830). Неправильный дядюшка
Общественность возмутилась и вышла на улицы. Виновные были найдены немедленно: ими оказались евреи и Наполеон (не удивляйтесь, Наполеон для определённого рода публики был Соросом эпохи, стоящим за каждым событием, включая глобальное похолодание и сбежавшее молоко). Дело в том, что лишь пять лет назад закончилась французская оккупация Рейнских земель, которая обернулась для немцев небывалым унижением – их заставили выучить наизусть и, хуже того, выполнять Декларацию Прав Человека и Гражданина. А в этом богомерзком сочинении масонов и либералов говорилось о том, что все люди равны перед законом (кроме женщин, конечно же), включая – о ужас! – евреев. (Нет, евреи напрямую не упоминались, но все сразу всё поняли; не об турках же речь – откуда в Германии турки?).
Уже в 1817 году, аккурат в пик экономического кризиса, прогрессивные слои общества – то есть студенты и либеральные профессора, объединённые в так называемые Burschenschaft – студенческие братства, провели общегерманский съезд в Вартбурге (Тюрингия), посвящённый 300-летию 95-ти апрельских тезисов Лютера. Молодые люди пылко выражали свою любовь к Великой Германии, искусственно разъединённой тайным мировым правительством на удельные княжества, чтобы препятствовать могуществу Великой Германской Нации (что характерно, эту французскую выдумку они подхватили на лету, заменив только название страны). В кульминационный момент студиосы развели ватру и публично сожгли ряд книг, порочащих немецкую идею. Первой полетел в костёр Гражданский Кодекс Наполеона. Вторыми – книги Саула Ашера (урождённого Саула бен Аншел Яффе), одного из первых дипломированных евреев-докторов в Германии, наполеонофила, автора статей о равноправии представителей различных народов, о котором бы иначе никто сейчас и не вспомнил.
We don"t need no education, версия 1817
Движение распространялось по Германии со скоростью лесного пожара, и уже через два года вылилось в весьма конкретные действия... то бишь, в погромы, вошедшие в историю под именем "хеп-хеп" (этимология до конца не ясна, но это явно было что-то обидное). Причём громили уже не просто еврейские кварталы (таким в Германии было не удивить), а даже дома выкрестов и их потомков – как чуждых германской нации двурушников.
Это был заметный идейный скачок, который власти оценили неоднозначно. В некоторых местах (например, в Гейдельберге) полиция стояла в сторонке и наблюдала. Герцог Баденский же внезапно проявил либерализм и непонимание стремлений нации: дал в своём дворце убежище беглецам, а потом и вовсе вывел на улицы армию и выставил артиллерию в главных городах великого герцогства: Карлсруэ и Маннхайме, – после чего народное недовольство улеглось.
Генрих Гейне (1797–1853), урождённый Хаим Гейне, сын разорившегося торговца из Дюссельдорфа, воспитанный в католическом лицее. В 1823-м, ещё не будучи знаменитым, написал пьесу "Альмансор", отреагировав таким образом на Вартбургскую тусовку, в которой выдал печальное предсказание: "Там, где сегодня жгут книги, завтра будут жечь людей". В 1825 году принял христианство, поскольку это было обязательным условием получения докторской степени. В 1830 не выдержал и сбежал в Париж, где и прожил до конца своих дней
Вскоре после этого на общенемецкой конференции государи приняли решение о запрете Burschenschaft. Как вы понимаете, проблему это не решило, однако прогрессивная немецкая общественность теперь знала поимённо, кто виноват в бедах великого германского народа – кроме евреев, естественно. И великий герцог Баденский Людвиг со своим административным аппаратом занимал в этом списке далеко не последнее место.
При чём здесь велосипед, спросите вы?
А дело в том, что в 1819-м году один из этих студентов, Карл Занд, убил в Маннхайме Августа фон Коцебу, известного дипломата, писателя и драматурга, стоящего на весьма космополитичных позициях и публично отрицавшего идею нации вообще (и, как следствие, нации германской). Занду, естественно, присудили смертную казнь. Была подана апелляция, напирающая на патриотические чувства студента. Высший Суд великого герцогства апелляцию отклонил, и 20 мая 1820 года Занд был обезглавлен.
Председателем Высшего Суда был, традиционно, самый старший его судья – по совместительству отец Карла Драйза.
Сам Карл, как мы помним, был весьма либеральных взглядов и публично высказывался за смягчение приговора – но кого это волновало? До судьи Верховного Суда было далеко, а его нелюдимый эпилептик-сын ходил по обычным неосвещённым улицам Маннхайма. Очень скоро из тёмных переулков стали неизвестные швырять в него нечистоты и камни, выкрикивая всё то же сакраментальное "хеп-хеп!". Значительная часть высшего общества перестала принимать его, и даже очередное изобретение – прообраз печатной машинки – было проигнорировано.
Того хуже, начались проблемы с его велосипедом-Laufmaschine. Во-первых, стали приходить рекламации в стиле "Почему в инструкции не указано, что передвижение на беговеле скоро приводит в негодность обувь? Я требую возмещения убытков!". Во-вторых, беговел внезапно полюбился совсем не курьерам, которые по старинке предпочитали загонять дорогостоящих лошадей, а городским бездельникам. И очень скоро выяснилось, что разбитые повозками дороги – очень неудобное пространства для разгона, зато мощёные тротуары... В мэрии полетели жалобы на лихачей, которые гоняют по улицам, пугая бюргеров, их жён, детей и болонок – и уже через несколько лет после торжественной презентации беговел был официально запрещён в большинстве городов Германии, Британии, США и даже в Калькутте (что уже говорит об уровне начального успеха).
Драйзе внезапно осознал, что люди его не любят, и свалил подальше – в Бразилию. Через 6 лет он вернётся, чтобы навестить своего умирающего отца, но опять наткнётся на ненависть – причём не только представителей набирающего размах националистического движения, но и родной сестры, считающей его позором семьи. На него совершается несколько покушений – и Драйзе решает не дразнить судьбу. Он уезжает в горы Оденвальда, что в центре Германии, и предаётся там новому увлечению – разработке устройства для передвижения по железной дороге без силы пара. Результат мы до сих пор его знаем в французском произношении – дрезина.
В 1848-го до старенького Карла в горы доходи известие о том, что его мечты сбываются – вся Европа охвачена революциями. Мишура абсолютизма падает с одной страны за другой, повсюду народ требует конституции и равенства прав. Не исключение и его родной Баден, и даже самый консервативный из всех германских городов – Берлин. Монархи вынуждены склониться перед волей народа и созывают парламенты (ландтаги в Германии) для принятия Основного Закона, стоящего даже над государями. Созывается первый общегерманский сбор депутатов во Франкфурте.
В 1849 году франкфуртский парламент принимает первую в истории Германии Конституцию и предлагает прусскому королю императорскую корону. Тот отказывается: мы тут не Британия, настоящие монархи – от Бога, а не от Парламента. Отметьте, что цвета германского флага уже готовы
В порыве чувств Драйзе объявляет, что отказывается от своего дворянского титула и отныне именуется просто – гражданин Драйзе!
В течение года прилетает ответка. В Париже войска генерала Кавеньяка топят в крови рабочий бунт, выступающий под красными знамёнами. Армия солдат-рабов восточного деспота, императора и самодержца Российского Николая, входит в бунтующую Венгрию (или же монархи чтят свой свящённый союз, направленный против левачья и балаболов – в зависимости от того, какие газеты вы читаете), и молодой австрийский император (которого ещё не знают под прозвищем Прохазка – Прогульщик) торжественно отказывается от навязанных ему либеральных нововведений. Слабовольный и психически неуравновешенный король Пруссии Фридрих Вильгельм IV немедленно идёт на попятную и распускает своё непокорное собрание представителей. То же самое происходит в разных вариантах и в других германских государствах.
И вот тут гражданину Драйзе и припомнили всё. Его попытались объявить сумасшедшим и заключить в больницу (в ту эпоху безумные подвергались принудительному лечению). Когда это не получилось, у него была отобрана его государственная пенсия – в счёт компенсации убытков от революции. Карл Драйзе умер 10 декабря 1851 в центре Карлсруэ без гроша в кармане и был похоронен за счёт государства. Сейчас его дом показывают туристам и вообще очень гордятся великим сыном Германии. Как всегда.
продолжение следует ЗДЕСЬ
