Abstract
О том, кому куда и сколько заносить; о проблемах имперского микроменеджмента; а также о дне, когда пехота выстояла
При дворе я узнал четыре правила: рядом с великими возвеличиваешься; великие в жизни мелки; власть — всё; власть может быть моей. Хотя бы частично...
(с) Умберто Эко «Баудолино»
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ГЕРМАНИЯ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. TERRA GERMANICA
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ИМПЕРИЯ СУДНОГО ДНЯ (1)
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. ИМПЕРИЯ СУДНОГО ДНЯ (2)
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. САМЫЕ ТЁМНЫЕ ВЕКА
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. БОЛЬШОЙ ОТТО
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. ПРИНЦЕССА НА ЭКСПОРТ
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ. ПАПА МОЖЕТ, ПАПА МОЖЕТ...
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ. ПОСОХ И КОЛЬЦО
Бесконечно прав будет тот, кто не поверил в возможность долгого мира между императорской властью и папской (а ведь были и такие). После всего случившегося ни один император не мог доверять Риму, а ни один папа не мог не ожидать подвоха со стороны грубиянов-тудески. И очень скоро после формального решения проблемы с инвеститурой противостояние вспыхнуло снова, но уже с другими действующими лицами. Да-да, мы говорим о самом знаменитом из германских императоров – Рыжебородом Фридрихе I фон Штауфене.
О Барбароссе.
Никто не знал о фон Штауфенах, пока их не вытянул наверх из их швабской безызвестности Генрих IV. Мы помним, что император не мог положиться на старую знать, возомнивших о себе соратников покойного отца, оттого приближал к себе всяких безродных, но верных слуг. В случае Фридриха из Высокого Штауфера, сына Фридриха из Бюрена, графа Ризгау, проблем не было хотя бы с происхождением, хотя влиятельным этого нищего риттера из Швабских Альп не назвал бы никто. Зато верности хватало с избытком, ибо Фридрих фон Хохенштауфер был одним из немногих, кто не покинул своего короля в тяжёлые времена Каноссы. За это он и получил щедрую награду: Генрих сделал его герцогом Швабии (ибо предыдущий герцог, ай-ай-ай, оказался изменником) и выдал за него свою 7-летнюю дочь Агнесс.
Когда в 1125 году со смертью Генриха V прервалась мужская линия Салической династии, вопрос о передаче власти потомков по женской возник совершенно естественным образом, и внуки верного Фридриха из Хохенштауфена (произношение успело немного измениться), Конрад и Фридрих, герцоги, соответственно, Швабии и Франконии, уже приготовились делить власть, но собрание князей Империи – рейхстаг – избрало саксонца Лотаря, который и был коронован под порядковым номером 3. Пришлось ждать и интриговать целых 13 лет, пока Лотарь не загнулся в очередной попытке изгнать из Южной Италии норманнов.
Конрад был слабым королём и даже не пытался посягнуть на императорскую корону. Наличие двух Штауфенов-герцогов да ещё и с королевским титулом безмерно напрягало остальных участников процесса, которые закономерно усматривали в этом начало пути к единоличной власти, без учёта их княжеских интересов. Оппозицию по старой традиции возглавили баварцы Вельфы (а кто же ещё?), и никто ещё не знал, что их имя войдёт в историю как нарицательное. Зато папы смогли ненадолго расслабиться. Но только ненадолго.
Генеалогия «младших» Вельфов и Гогенштауфенов
В 1152 году Конрад умирает, и род Штауфенов решает, что его малолетний сын не годиться в кандидаты на такой ответственный пост. История с борьбой за регентство при Генрихе IV ещё была свежа, и потому на престол был выдвинут (самим собой) племянник покойного, Фридрих Фридрихович, Вельф по матери, заслуженный участник Второго Крестового, человек отважный, неистовый в бою, решительный в действиях, а заодно жутко безграмотный: не умевший ни читать, ни писать, не знавший ни слова на латыни и говоривший исключительно на своём швабском наречии, от которого бледнели даже привычные к предсмертным крикам и звукам смертельной схватки германские рыцари, лошади в испуге вставали на дыбы, а учёных монахов и вовсе рвало на семибитных херувимчиков. Ах, да, ещё одной отличительной чертой нового короля была необычайно яркая рыжая шевелюра, которую дополняла не менее рыжая борода.
(Сразу оговоримся, что Барбароссой нашего Фридриха при жизни никто не называл. Это прозвище появилось лишь после его смерти, да и то, как видно из произношения, в Италии).
Отсутствие навыков чистомарания и мультлингвальности ни в коем случае не означало, что новый король не умел в интригу. Просто на этот случай у него был специальный человек, архиепископ Триера Арнольд де Вокур, который фактически стал канцлером при молодом короле, дополняя его военные таланты своей идеологической и дипломатической смекалкой (что ещё раз напоминает нам о роли епископов в Империи).
Империя к моменту его восшествия на престол существовала только на пергаменте да ещё в умах подданных. И если вам кажется, что этого мало, то это вы зря. Молодой Фридрих не знал в явном виде, что мечта, существующая в мыслях многих тысяч, имеет свойство материализоваться, но наверняка чувствовал это сердцем... или другим органом, в котором располагалось его непомерное честолюбие.
Да, поражение Генриха IV и слабость позиций трёх его последователей свели фактические полномочия императора к церемониальным. Да, развалилась сама система управления, построенная Оттонами. И нет, дело не в папстве и не в неподконтрольности имперских князей (хотя и не без этого) – просто сам механизм за два столетия перестал функционировать. Ведь раньше, в Темнейшие Века, было как? Существовало, фактически, три рода людей: 99% населения жило в полной нищете в поселениях, среди которых «пятитысячник» считался огромным городом; а оставшийся процент делился на людей вооружённых (хотя бы одним копьём, лишь бы с лошадью), сбивавшиеся в бандформирования под руководством герцогов, и совсем уж мизерную прослойку полуграмотных клериков. При таком материале иерархическое деление Империи было вполне логичным: наверху был император (который уже и не совсем человек), он управлял советом «лучших людей», знати; те управляли простыми воинам, а воины кормились с людишек. Всё было просто и понятно. Баре при крестьянах, крестьяне при барах... в смысле, при господах. Император отдаёт приказ герцогам и графам, те отдают приказ риттерам. Если кто-то не согласен – вышестоящий натравливает на него остальную часть иерархического общества. При каждом из них есть свой «комиссар» соответствующего уровня, контролирующий исполнение Закона Божьего: при риттерах – приходской священник, при герцогах – епископ, при королях – архиепископ, при императоре – папа. Стройная, логичная система... которая не могла существовать долго.
Ведь общество постепенно богатело, а когда появляются ценности свыше минимума для выживания, обязательно возникает и неравенство в их распределении – даже среди власть имущих. Каждому из сыновей хотелось выделить свой удел, чтобы не превращать их в бомжей безземельное перекати-поле. За дочерями обязательно шло приданое – и чаще всего его пытались выделить в особое владение, чтобы потенциальная вдова (дело-то житейское) не зависела от милости новой семьи. Потому что интересы Империи, верность клятве и укрепление Веры – это всё очень хорошо, блааародно(с), но 95% феодалов (особенно мелких) думало всё же о своих глубоко куркульских интересах. Как бы ни старались императоры и короли ограничить дробление владений, вводя обязательный майорат (передачу феода неделимым старшему сыну), коррупция, что та вода, обязательно находила свой путь – а потом поди оспорь противозаконную купчую или брачный контракт, когда за ними стоит орава раздражённых и очень вооружённых интересантов (особенно в моменты, когда папа римский по каким-то своим политическим причинам объявляет гаранта законности, императора, никем, а его слово – ничем).
С другой стороны, в пылу политической борьбы императоры вознаграждали земельными участками за службу своих безродных министериалов, производили простых воинов в Die Freiherren, «свободных землевладельцев» (баронов), которые были ответственны напрямую перед ними, в обход иерархии.
Эта схема куда более адекватна, чем школьная «феодальная лестница»
А тем временем Империя росла и наружу, и внутрь. «Дранг нах Остен», застопорившийся было с восстанием ободритов и смертью Отто II, с начала XII века снова заурчал и принялся подминать одну за другой земли полабских славян – а это новые позиции, новые феоды, новые титулы. Так в приграничных землях, марках, появлялись маркграфы – имперские «порученцы» с особыми полномочиями. Колонизация шла и внутрь, путём освоения диких мест. Леса сводились, болота осушивались, на новых участках люди освобождались от налогов на 30-50 лет – но потом всё равно попадали обратно в государственный оборот, становясь разменной картой в игре за верность вассалов разного уровня, от простых риттеров до могущественных князей.
Расширение германских территорий с 700 по 1400 годы
Города, бывшие до того странным пережитком римской эпохи, усилились, увеличились и стали делиться почкованием, распространяя свою странную, непривычную феодальному обществу (как податному, так и привилегированному) культуру всё дальше и дальше. Того более, теперь кроме количества душ на земле и понятных любому воину ценностей вроде оружия, брони и славного коня появился новый общепризнанный вид ценностей – деньги. И уже с конца XI века всё чаще в юридических спорах и обязанностях вассалов начинают фигурировать не только (и не столько) поставки продуктов, отправка воинов и натуральные отработки (вроде ремонта дорог и мостов), но и звонкая монета. Конечно же, под неустанный вой клириков, осуждающих поклонение Золотому Тельцу и прочей Мамоне.
Вот такой была Империя к моменту восхождения на престол Фридриха фон Штауфена. 1600 субъектов: княжеских, баронских, городских, церковных, «свободных» – и все они связаны очень странной сетью взаимных обязательств, в которых чёрт ногу сломит. В общем, иерархия... феодальная лестница... вертикаль управления... Ха!
Да, князья по-прежнему оставались самыми могущественными из игроков на этом поле, и каждый из них мог прихлопнуть любую мелкую мошку вроде строптивого риттера или бунтующего города... Поодиночке...
А вот если они соберутся все разом?.. А?
Так отож.
Карта Империи при Барбароссе. Кстати, именно тогда она официально стала Священной Римской (до того она именовалась в основном «Империей франков»). Составлена на основе Tafelgüterverzeichnis – списка «дворов империи у стола короля римлян»
В общем, был у Фридриха Фридриховича метод и на возомнивших о себе князьях. Единственная, но вполне очевидная проблема состояла в том, как этим кишловом управлять. Это раньше всё делалось просто: король садился со своими верными герцогами за стол, они выпивали, закусывали и тёрли по понятиям за жизнь нашу нелёгкую. А теперь? На полторы тысячи персон и стола-то не найдёшь, а уж о том, чтобы все услышали всех... Да и вообще, кто такие эти внуки баронов, которым Генрих IV когда-то даровал деревушку где-то в Тюрингии? Кто эти «первые люди города»? Кто они такие, чтобы сидеть за одним столом с самим Императором, как равные с равным?
Вот так и появилось то, что позже будет названо имперской канцелярией. Естественно, никто её так в тот момент не звал, да и не было никакого кабинета с начальственной табличкой и очередью под дверью. Был просто архиепископ триерский Арнольд, который из христианской кротости и человеколюбия мог принять и выслушать того, кому личная встреча с Фридрихом светила разве что на поле битвы (это если ты воин, а если купец или городской магистрат, то и вовсе никогда). Выслушать, дать мудрый совет, принять щедрую благодарность – и батюшке на милостыню для убогих, и монарху на вооружения сотни-другой воинов. И никакой формальной бюрократии – просто все знали, куда, кому и сколько.
Конечно же, неминуемо настал день, когда архиепископ Триера ушёл в лучший из миров, и тогда вопрос о том, кто же теперь будет новым благодетелем и подателем милости, возник естественным образом. И когда на смену Арнольду пришёл, допустим, Сильвестр или Жан-Клод, народ принял это решение своего государя с искренним энтузиазмом. А потом все привыкли. И уже совсем потом возникли формуляры, служебные инструкции и функциональные обязанности – но это уже совсем другая история.
Конечно же, как говорил Джузеппе Сизый Нос, быстро руки чешутся, да нескоро Буратино тешется, и всё, что я описал выше, очень медленно и неуверенно происходило за время всего долгого срока правления нашего любимого Фридриха. А сам он тем временем занимался занятием достойным своего ранга – воевал.
Итальянские походы Барбароссы широко известны в узких кругах, так что особо о них распространятся не буду. А чего особо рассказывать-то? Прибыл из-за гор и начал качать права, мол я гуру, я пророк, сдавайте по три флорена на ремонт Империи, ветеранам Крестовых походов льготы. А итальянские города (в первую очередь ломбардские), только недавно изгнавшие постылых коррумпированных епископов и оттого находящиеся на пике вдохновения и самолюбования, его послали. Фридрих, вестимо, рассердился, разрушил парочку из них (а Милан и вовсе приказал снести и засыпать место солью – правда, миланцы из вредности вернулись и отстроили всё даже в лучшем виде), а потом посадил своего папу вместо старого и вредного. А потом отгрёб по полной от Ломбардской Лиги, был вынужден прятаться в лесу и добираться к своим на двух ногах, как какой-то зачуханный виллан. Закончилось всё миром в Венеции (которая, кстати, на этом конкретно поднялась) и Третьим Латеранским собором, на котором все настройки откатили обратно и постановили вместо вот этого всего братоубийства совместно бороться с катарами и гомосексуалистами.
Битва при Леньяно. Вопреки распространённому мифу в ней рыцарскую конницу победила вовсе не городская пехота. Если быть точным, пехота сделала немыслимое для тех времён – выстояла под несколькими ударами рыцарей, чем дала возможность коннице Ломбардской Лиги, разбитой в начале битвы, перегруппироваться и нанести победный удар. Впрочем, это тоже немало
От тех войн кроме укрепления власти пап в Италии (и императора, как ни странно, в Германии) осталось два набора филологических новшеств. Во-первых, это презрительное слово «тудески» (так невежественное итальянское мужичьё перекрутило гордое слово «тевтонец»), которым до сих пор обзывают немцев на юг от Альп (и волею режиссёрской фантазии назван хитмен-ренегат венгерской мафии в Чикаго из фильма «Девять ярдов»). А вот со вторым сложнее и оттого интересней.
Дело в том, что это мы по привычке делим Империю на Германию и Италию. А для современников такого деления не было – они все были друг для друга частями единого пространства, и оттого война Барбароссы на юг от Альп была органической частью его войны против своих соперников на севере. Главным из которых была – вы, наверно, не удивитесь – Бавария. Точнее, всё тот же род баварский род Вельфов, который портил кровь ещё Людовику Благочестивому за 300 лет до того и продолжал заниматься ровно тем же в XII веке. Его глава, Генрих Лев, волею династической прихоти работал герцогом Саксонии (бывает, феодализм – он такой), и союз с ним стал для терпящих на первых порах одно поражение за другим папы и ломбардских городов спасительной соломинкой. Так и получилось, что сторонников папы и пропапских ломбардцев стали называть по имени их германских союзников – «вельфами». А на дикий ломбардский манер – гвельфами.
Владения Генриха Льва (1129–91) из рода Вельфов, герцога Баварии и Саксонии (до 1180 года), герцога Брунсвика (до смерти)
С другой стороны, родовым гнездом самого Фридриха был замок Wibellingen, Вибеллинген, в Швабии. Как это водилось в Средние Века, название замка было символом, в частности использовавшимся в качестве боевого клича в битвах (вспомните классическое «Англия и Йорк!» и «Англия и Ланкастер!» из Стивенсона). Итальянцы, которых звучание швабского языка потрясло даже больше чем смысл восклицания, тут же переиначили его на свой лад – гибеллин! Так и возникли мемчики имена двух лагерей, которые определяли историю Италии в течении нескольких веков (когда Вельфов и Штауфенов уже и след простыл) и даже пустили свои протуберанцы в далёкий XIX век. Но это уже совсем другая история.
Да, а что же наш Фридрих, уже седобородый? А ничего особенного. После 25 лет войны, закончившейся таким позором, он попустился и относительно мирно правил своей северной частью Империи, периодически огрызаясь на пап, пытавшихся излишне нагло поставить своих людей на церковные должности в его землях. Под старость, всячески символизируя единство христианского мира, он тряхнул молодостью и повёлся на предложение папы Григория VIII идти отвоёвывать Иерусалим у Саладина. Уже в полушаге от злобного врага он внезапно умирает, якобы падает с лошади во время переправы через реку (а если верить Баудолино и Умберто Эко, то его убивают собственные слуги, пытаясь скрыть факт его смерти). Больше о нём не будет речи в нашей саге.
продолжение следует ЗДЕСЬ
