Abstract
О недостатках нашего «железа», роли фрактала в истории и об усложнении сложного.
Какое мне дело до этих греков и римлян? Они умерли и мертвы, а мы живы. Что они могут мне рассказать, чего бы я не знал не хуже их? Что человек весьма дрянной, хоть и занятный, скот, что вино хорошеет с течением лет, а женщина — нет, что во всех странах, и там, и тут, большие маленьких грызут, а когда беда стрясётся и с ними, маленькие смеются над большими? Все эти римские врали витийствуют пространно. Я красноречие люблю, но я их предупреждаю заранее: говорить будут не только они; я им позатыкаю клювы…
Ромен Роллан, «Кола Бруньон»
Когда человек сталкивается с необходимостью изучать историю, он склонен впадать в одну из двух крайностей: 1) всё так же, как и было, и 2) никакого смысла в истории нет — это просто набор рассказов. И поскольку я добровольно возложил на себя венец исторификатора, то в этой статье попытаюсь объяснить, почему и в чём обе эти крайности неправдивы.
Начну, как всегда, очень издалека.
Человечество сложилось как вид, отличающийся от прочего тварного мира, в ходе орудийной и коммуникационной деятельности, занявшей несколько миллионов лет (хомо сапиенс появились намного позже, ~200 тыс. лет назад). Собственно, даже участки мозга, отвечающие за координацию движений при изготовлении каменных орудий и за речь — одни и те же. Что легко понять: когда лупишь одним камнем по другому, рано или поздно попадаешь по собственным пальцам — и тогда без развитого речевого аппарата и обширного лексического запаса никак не обойтись.
Особое развитие мозг сапиенсов получил из-за необходимости нелетальными методами устанавливать иерархию в группе (см. павианье стадо), а также координировать действия в ходе загонной охоты (около полумиллиона лет назад), когда нужно было согласовывать время и направление движения нескольких десятков соплеменников. И если вы думаете, что последнее просто, попробуйте договориться с друзьями о встрече, не употребляя чисел для указания времени, а также названий зданий и номеров улиц для описания места.
Важно, что биологическая эволюция, приведшая около 40 тысяч лет назад к появлению современного человека, продолжалась несколько миллионов лет, и всё это время коллектив, в рамках которого он развивался, был относительно небольшим — до сотни особей. Это и определило некоторые физические ограничения человеческого мозга. За исключением редких гениев, никто не может оперировать в голове одновременно более чем 7 объектами (чем, кстати, обусловлено очень многое — от размера отделения в армии до подгруппы в вузе). А количество людей, которых человек может запомнить как личностей, ограничивается 150–200-ми (так называемое «число Данбара„). Дальше они в наших головах начинают группироваться по категориям («похожие на такого-то“, „тамошние“ и т. п.), превращаться из образов в абстракции. Это и понятно, при тогдашней плотности населения необходимости в большем и не было, а энергии мозг, как уже говорилось, жрёт и так слишком много.
Из этого физического ограничения до сих пор происходят многие (теперь уже) очевидные свойства человеческой природы. Например, парохиальность и разделение людей на „своих“ и „чужих“, при котором первым адресуется эмпатия, альтруизм и социалка посмертный почёт, а вторым — ненависть, как коварным врагам похлеще злобного тигра.
Но в ходе неолитической революции население так увеличилось, что привычная схема „разделились на два племени и разошлись в разные стороны“ перестала действовать. Племенам всё чаще приходилось устанавливать стабильные отношения с разнообразными соседями, а потом и разбираться с коммуникацией внутри собственного разрастающегося сообщества. Биологическая эволюция уже не поспевала за необходимостями развития человеческой популяции, по-прежнему выдавая ресурсы мозга в тех же объёмах — до 200 контакто-людей. Образно говоря, это было „железо“, „хард“, с которым человек ничего поделать не мог. Его ограничения пришлось обходить уловками, абстракциями, выдумками — в общем, всяческим „софтом“ (который известен теперь как культура), позволяющим нивелировать недостатки „железа“, в том числе и обусловленные парохиальностью (например, ксенофобию). Этот период организации человечества, иногда называемый „вождествами“, можно считать условным началом истории.
Первые письменные источники, свидетельствующие о социальной структуре человеческих сообществ (начало „письменной истории“), относятся уже к тому периоду, когда население крупных городов достигало десятков тысяч, а густонаселённых регионов — нескольких миллионов. О том, как первые государства (а это уже были они) дошли до жизни такой, мы можем судить только из эпосов тех времён («Гильгамеш», «Илиада» и т. п.) и археологических данных. Можно наблюдать, как человеческие общины растут и временами гибнут, достигнув какого-то естественного порога (например, истощение земли + климатические изменения в случае Трипольской культуры), иногда необъяснимого ничем, кроме «внутреннего кризиса и упадка». А некоторые не гибнут, но отчётливо меняют уклад жизни, включая духовную и организационную составляющую. Так сказать, апгрейдятся, пишут новую версию «софта», когда просто патчи уже не помогают.
Так или иначе, уже структура первых известных государств напоминает фрактал: царский двор — «большое племя», отчасти состоит из «больших людей» — представителей провинций; двор провинциального владыки — из «больших людей» селений; и так далее до городских кварталов и маленьких деревень. Владыки соседних государств — такие же «вожди большого племени».
В общем, наблюдается масштабирование модели, при котором представитель каждого сообщества (или единицы более высокого уровня) отождествляется со всем сообществом, занимает его место в племенном представлении. Естественно, такое огрубление модели порождает заметные «помехи» в коммуникации, которые со временем накапливаются и приводят к конфликтам. Но система каждый раз восстанавливается, потому что лучшего софта под это «железо» не придумали.
Первые свидетельства о динамике развития таких систем (на уровне «кто чего сказал и к чему это потом привело») мы получаем из сочинений времён Древней Греции (в основном из Афин) и Рима. Это уже тот период развития человечества, когда большие города достигают сотен тысяч населения, численность народов измеряется миллионами, а время от времени государства «позволяют» себе потерять несколько десятков тысяч человек в особо эпичной резне. В общем, немало, как для системы с внутренним ограничением в 150 контактов. Но это простейшее из того, что нам известно. Дальше системы в целом только усложнялись: даже в мрачные времена раннего Средневековья относительная примитивность отношений внутри Европы компенсировалась изощрённым «византийством» «Второго Рима» и расцветом интеллектуальной жизни Дар аль-ислама.
Собственно, вот почему произведения греков и римлян так долго были обязательной компонентой образования в Европе (и лучше бы по-прежнему такими оставались). Это был самый простой способ показать на примерах типичные конфликты в сложном человеческом сообществе и их долгосрочные последствия. И когда юный Винни Черчилль зубрил в Хэрроу речи Тиберия Гракха, он невольно изучал суть социальных конфликтов между «олигархией» (как это у нас сейчас называется) и люмпенами, получал представление о типичных риторических приёмах и ответах на них, а заодно узнавал, что за такие дела можно и деревянной лавкой по голове огрести. А читая у Гая Саллюстия Криспа о Югуртинской войне, гимназист начала ХХ века осознавал непростую и неочевидную истину, что можно подкупить всех и вся, но, сколько верёвочке не виться, всё равно тебя кинут те, кто брал твоё золото мешками (знание, которое весьма пригодилось бы нашему вечно Легитимному). Из адвокатских речей Цицерона лицеисты узнавали не только, как гладко сочетать слова в предложения, но и как переубеждать слушателей, опровергать доводы противников, и делать это ярко. С таким багажом начальных знаний будущим политикам было невозможно делать определённые шаги — после них дальнейшая партия просчитывалась на несколько ходов вперёд всеми остальными участниками. Вас бы не поняли: это было бы не просто глупо, но и стыдно.
Можно сказать, что на таких относительно простых примерах люди разучивали базовые правила. Ведь ограничение в 150–200 персонажей накладывает и ограничения на их роли в игре; значит, изучив несколько примеров, можно браться и за что-то более сложное. Нет, это не означает, что история будет той же — ни в коем случае. Это как шахматы: правила те же, фигуры те же, но исход заранее предугадать невозможно. Только фигур намного больше, а уж доска ни в какое сравнение не идёт.
И, что важно, с каждой эпохой правила усложняются. Появляются новые концепты, новые приёмы, новые стандарты, но они не отменяют наличие базового комплекта, без которого никуда. Всё только становится ещё более запутанно. Ведь с ростом населения групп из взаимно пересекающихся 150-членных «кластеров» становится всё больше, всё больше их возможных комбинаций, всё сложнее их динамика.
Кстати, именно тут стоит объяснить, почему любимая страшилка о ЦРУ / КГБ, у которых «всё просчитано» — это не более, чем фантазия. Даже сейчас невозможно просчитать игру в шахматы — и это при том, что правила там куда проще, чем у жизни, а игроков всего 2. Если мы берём 10 игроков и пытаемся просчитать все варианты их взаимоотношений в динамике, нам попросту не хватит всей вычислительной мощности человечества. И это при том, ни одна модель сейчас не работает с суперпозициями мнений внутри одной личности — каждый «огрубляется» до однозначных реакций на однозначные раздражители, что явно не соответствует истине. Так что успокойтесь, эксперты и аналитики, которых мы (и они) читаем — это такие шаманы. Их искусство не только в том, как из обрывков информации в ограниченное время угадать развитие событий, но и в том, как это красиво подать заказчику. (Как гласит известное правило пиарщика, «сначала научись продавать себя».)
Образно говоря, общество растёт многомерным фракталом. Как на картинке, только измерений намного больше. Естественно, движение такой фигуры (и под влиянием внутренних факторов — ведь люди постоянно рождаются, растут и умирают; и под действием внешних сил — как от ветра) будет разным, если это треугольник, как вначале, или если это сложная снежинка. Это довольно легко. Представьте, что эта фигура перекати-полем катится по пересечённой местности. Естественно, движение более сложной будет и более плавным. Но она ещё и под собственным весом прогибаться будет... И стороны разной величины... И переплетаются они между собой... В общем, есть куда фантазировать.
Развитие фрактала. Свидетели ЗОГ призываются в комментарии!
Есть и более сложное представление общества — как обдуваемого ветром дерева Пифагора. В роли ветра по-прежнему внешние силы (которые есть всегда).
Следует заметить, что конец ХХ века подарил ещё одно принципиальное усложнение в восприятии истории как динамики связей между личностями. Дело сразу в двух факторах.
Во-первых, население Земли растёт взрывообразно. Я уже упоминал в начале, что людей, не попадающих в «основную сетку», мозг запоминает в виде категорий по аналогии или ассоциациям. Так вот, теперь людей настолько много, что даже категории категорий неспособны их вместить, и огрубление модели идёт уже на таком жёстком уровне, что вы рискуете не получить из неё никакой полезной информации. Чтобы вы поняли, сейчас для большинства из нас существует категория «Африка» или «Китай», в рамках которых мы объединяем миллиарды людей. А грозит нам, в случае чего, совершить приблизительно ту же ошибку, что и гостю Киева, перепутавшему Печерск с Южной Борщаговкой. Потому что некоторых промахов не прощают.
Во-вторых, дело в пресловутом прогрессе средств коммуникации и прежде всего — интернета. Раньше те 150–200 человек, о которых всё идёт речь, практически всегда находились рядом друг с другом. Это, с одной стороны, сужало их кругозор, а с другой — позволяло быстро прийти друг другу на помощь (ну, или морду набить). Долгие тысячелетия переносчиками межкультурных отношений были только моряки да торговцы. Сейчас же для многих персонаж с никнеймом и юзерпиком откуда-то из-за океана является более близким, чем сосед по этажу. «Дерево» фрактала получило ещё одно измерение, но его «ветки» становятся тоньше. В таких условиях всё труднее прогнозировать события, да и вообще непонятно, в каких терминах теперь представлять мир, когда житель, скажем, Киева внезапно начинает вести себя, исходя из предпосылок хипстера среднеевропейской полосы, а не как обитатель Троещины.
Подытоживая, скажу, что знание истории (особенно разной) даёт нам примеры из «более простой» социальной жизни и, хоть и не даёт знания о будущем, но подпитывает интуицию, позволяя делать ценные прогнозы. Ну, и выглядеть умнее, чем на самом деле. Как делаю я, например.
Acknowledgments
Тут у меня будет, как и просили, список рекомендованной литературы. Во-первых, это Джаред Даймонд «Ружья, микробы и сталь. Судьбы человеческих обществ» (о том, насколько география определила судьбы разных народов). Во-вторых, читайте классиков. Могу посоветовать сборник «Историки античности» в 2-х томах — «Древняя Греция» и «Древний Рим». Самые «вкусные» выдержки из Ксенофонта и Тацита читаются, как увлекательный роман.
Данный блог является научно-популярным. В статье могут быть изложены точки зрения, отличные от мнения автора.
