Тысячи людей спорят о патриотичности сочувствия заживо сгоревшим детям в Кемерово. Как можно сочувствовать оккупантам? Но есть огромная разница между разбившимся хором Александрова, радостно волавшим песни про отключение газа Украине, между доктором Лизой, насильно вывозившей детей из Донбасса в Россию ради пиара, и между сгоревшими детьми.
Если вы считаете, что такие пожары – это кара оккупантам за Путина, то за что была кара заживо сгоревшим девочкам в детском лагере «Виктория»? Мой друг – пожарный в Одессе. Его напарник участвовал в ликвидации того пожара. Они за три сотни метров тянули рукава пожарных шлангов, чтобы найти гидрант с водой, пока деревянный корпус с запертыми детьми пылал, как пионерский костер — рядом не было исправных гидрантов.
А еще при строительстве этого лагеря был фиктивный тендер, был херовый проект, были не пропитаны противопожарным раствором стройматериалы, был многомиллионный распил бабла. Пока за это покарали только трех девочек и их родителей. Накажут еще воспитателя и женщину, которая числилась ответственной за пожарную безопасность. «Они во всем уже признались и такие показания дают… Так что не торопитесь с выводами», — говорил мне начальник одесской полиции в декабре 2017-го.
Интерес к делу постепенно ослабевает и скоро оно окончательно исчезнет из поля зрения СМИ, как только чуткие рейтинги обозначат, что тема уже не будоражит аудиторию. Поэтому, когда мы говорим, что в Украине такой пожар невозможен – мы сами себе врем.
Сейчас мэра Одессы Труханова судят за аферу на 185 миллионов гривен. Это была не первая афера – просто очень большая и, наверное, не вовремя проведенная. Сколько гидрантов можно было отремонтировать за эти деньги? Как ощущает себя патриотичность, когда узнает, что поездки на судебные заседания Труханову оплачиваются из бюджета, как командировки? А ведь нет многотысячных возмущенных толп под судом. Там только горстка активистов. Когда одного из них побили титушки на глазах у полиции – тоже была нулевая реакция.
Я писал о том пожаре тогда: «У коррупции много лиц. Мерседесы и Лексусы, загородные дворцы и элитные квартиры в центре города, депутатские мандаты и высокие должности — одно из них. Другое — это страдания и смерть. Просто сегодня мы увидели чья смерть конкретно — трех маленьких девочек». В России жертвоприношением коррупции на одном пожаре стала 41 детская жизнь.
У желающих поспорить хочу спросить: как там Балух в СИЗО, давно интересовались? Кто такой Балух? Не депутат, не кандидат, не киборг — простой дядька без политических амбиций. Весь его подвиг в том, что он упорно говорил, что Крым – это Украина и жил под украинским флагом. Причем делал это прямо там, в оккупированном Крыму. За это против него оккупанты сфабриковали дело и впаяли срок и штраф. И вот простой дядька, Владимир Балух, после тщетных попыток доказать невиновность оккупационному суду, начал голодовку. Уже несколько дней с ним нет связи, не понятно в каком он состоянии находится в застенках оккупантов. Новость об этом на суперпопулярном ресурсе «Украинская Правда» просмотрели 361 человек. Всего 361. Остальным все равно или просто не в курсе кто этот Балух и почему с ним столько цацкаются. Патриотично, да.
А кто такой Андрей Кривич знаете? Это наш воин, погибший в АТО. А как предпоследнего погибшего в АТО зовут и кем он был? А чем там вчера по нашим валили из вражеских позиций?
Мы живем в страшное время, когда смерть становится статистикой, когда число своих погибших детей вспоминается только в контексте чужой трагедии и только потому что политики-шизофреники в России уже ищут, как повесить кемеровскую трагедию на украинцев.
Победа в этой войне – это не только устоять, не только не потерять, не только отбить – это еще и сохранить способность к здоровому сопереживанию. Не к показной скорби, нет. Скорбь, даже настоящая, это смирение. Сопереживание — это действие. Именно сопереживание выгнало полтора миллиона людей на улицы Киева в 2013-м, это сопереживание заставило взбунтоваться против милицейского произвола во Врадиевке, это сопереживание заставило людей бросить мирную жизнь и заняться волонтерством, отдавать последнее, чтобы помочь собратьям на войне. Если мы его потеряем — чем мы тогда будем отличаться?