О «евангелистах Банковой», трупах Гюнтера фон Хагенса и демократии, не претендующей на вечность
Президент ПАСЕ Аграмунт передумал покидать свой пост, и теперь в Ассамблее решают, как бы ему объявить импичмент, который до сих пор не прописан в регламенте…
Влиятельная The New York Times вышла с целой полосой, посвящённой развенчанию лжи Трампа, и на полшага приблизила нынешнего хозяина Белого дома к импичменту…
Глава Бразилии Темер, ставший у руля страны после того, как в августе минувшего года его предшественница попала под жернова импичмента, сам оказался под угрозой потери власти из-за коррупционного скандала...
Сессия Киевского облсовета утвердила обращение в Верховную Раду с требованием инициировать процедуру импичмента Порошенко…
У каждого из указанных случаев своя история и свои перспективы развития. Чем они объединены? Фактом, что призрак легитимного отстранения от власти, в отличие от духа святого, дышит не там, где хочет, а почти исключительно на территориях, освящённых идеалами западной демократии. Где бы те ни находились географически. Трудно сказать, что это значит для США с их вековыми традициями, позволяющими не удивляться ничему, даже явлению Трампа, но для Украины это хорошая новость.
Мы, получается, находимся на той же стороне политической Луны, что и те, кого мы привыкли называть своими западными партнёрами. У нас не только схожие социальные болячки — коррупция, которую философ Ален Бадью считает имманентной демократии, популизм, превышение властных полномочий, но и механизмы борьбы с ними. Импичмент — один из них. И сам его запуск — это возможность давать оценку правителю здесь и сейчас. Не дожидаясь, пока он превратится в политический труп и отправится писать мемуары. Или сбежит. Или, упаси боже, вообще перекочует в лучший из миров, оставив сограждан в растерянности бубнить формулу «о покойниках или хорошо, или ничего» и уповать на суд истории.
Жест polliceverso укорачивал жизни раненых на арене гладиаторов. Его осовремененный вариант — импичмент — выходит за рамки ристалищ и зрелищ. Пусть даже и политических. Это важно. И вот почему.
Люди — создания несовершенные. Они могут ошибаться, и их могут обманывать. Что фактически повторяется от одной избирательной кампании к другой. Разве не логично бы было, если бы украинцы получили право на то, чтобы иметь возможность исправлять подобные ошибки/обман там, где это касается ключевой политической фигуры — президента?
Я, разумеется, не говорю об отстранении от власти Петра Алексеевича в качестве подарка к прошедшему Дню Конституции. Я говорю о подходе. Институт брака народа с президентом, безусловно, священен. Но без возможности развода он принимает прямо-таки гротескные формы. Возводя в абсолют единственную из семи католических добродетелей — терпение.
Ведь если только 17% украинцев одобряют деятельность президента, то это означает, что 83% — терпят, но не одобряют. И, по-видимому, хотели бы либо другой деятельности, либо другого президента. Но дело, опять-таки, не в Порошенко. А в принципе.
Наш общий матримониальный опыт с «евангелистами Банковой» богат числом и славен отсутствием взаимности. Это, конечно, можно списать на неблагодарность плебса, неспособного оценить усердия верховного жреца по достижению блага на земле под названием Украина. Но тут ведь семейных аналогий куда больше, чем представляется на первый взгляд. Если одному из «супругов» (народу), кажется, что второй (правитель), должным образом не исполняет свои супружеские обязанности, то он вправе добиваться расторжения сложившегося союза. Невзирая на то, с каким энтузиазмом он ранее стоял у алтаря (опускал в урну бюллетень с галочкой в нужном месте).
В этом и сила момента сейчас, и банальная справедливость. В конце концов, если мы с вами не платим за свет или воду, нам их тупо отключают. Сегодня. Не вдаваясь в тонкости житейских обстоятельств, ставших на нашем пути к идеалу добропорядочного гражданина. Почему бы в таком случае обществу не вести себя зеркально по отношению к своим топ-менеджерам?
Опасен ли импичмент? Да, как любая демократическая процедура. Скажем, выборы. Однако последние же не отменяют на том основании, что они, сдобренные пестицидами пропаганды, могут привести к власти бог знает кого.
Антидот ли импичмент от всех бед? Нет. Упомянутая выше Бразилия — тому пример: всё имеет риск повторяться. Но в каком-то смысле, как мне кажется, импичмент — это возможность уйти от силового решения проблемы власти. От уличной стихии и реализации на практике теории заговора — самого скверного сценария, который может нас ожидать. Вы не поверите, на какие безумные «подвиги» способны страны, обретшие независимость, когда в их теле затаилось то, что Эдвард Люттвак, бывший советник Рейгана, назвал «одним, но фатальным, недостатком» — отсутствие реального гражданского политического общества. Да ещё помноженное на неработающие демократические процедуры.
К примеру, в тридцати трёх африканских странах в 1952–2000 годах произошло 85 государственных переворотов.
Однако абсолютным рекордсменом здесь следует признать Боливию. Со времени обретения ею независимости в 1825 году власть тут 200 раз — целых 200! — менялась при помощи этого довольно кровавого «инструмента».
Опасен ли импичмент для экономики? Да, как и любая политическая нестабильность. Международный институт управленческого развития (IMD) опубликовал недавно рейтинг самых конкурентоспособных экономик за 2017 год. Украина оказалась на его задворках. Вместе с Бразилией, кстати. «Вы ожидаемо видите здесь такие страны, как Украина (60), Бразилия (61) и Венесуэла (63), потому что вы читаете об их политических проблемах в новостях, — прокомментировал ситуацию Артуро Брис, директор Центра мировой конкурентоспособности IMD. — Эти проблемы лежат в основе плохой эффективности правительства, что снижает место этих стран в рейтингах».
«Чёрт возьми, но ведь у нас война! Какой импичмент?!» Да, правильно, война. Но разве кто-то в состоянии сказать, когда она закончится? И не пребываем ли мы ныне на положении героя кафкианского романа Дино Буццати «Татарская пустыня»? Который нёс свою бесконечную службу в крепости, ожидая набега татарских орд. Они не бежали, он старел. Он старел, а они не бежали. А когда война наконец грянула, его уволили со службы. Он вернулся домой и умер в гостинице в полном одиночестве…
Мы тоже ждём. Когда орды сбегут. Но сбылось ли до сих пор хоть одно из оптимистических пророчеств? Ну разве что-то по мелочи. Да, мы продолжаем ждать и надеяться. Это в природе человека. Но вечность, увы, плохой аргумент для политических процессов. Она делает их мёртвыми. Я бы назвал это актом пластинации демократии. Помните застывшие в порыве трупы из музея никогда не снимающего чёрную шляпу Гюнтера фон Хагенса? Вот это оно и есть. Кадавру можно придать любую видимость движения. Но жизни ему это не прибавит.
Демократия — не Третий рейх. Она не претендует на вечность и плохо сосуществует с её мрамором и бронзой. Она — этакий заядлый дарвинист, живущий и выживающий за счёт изменений. Она и стабильна-то как раз в силу своей нестабильности. И в этом смысле импичмент вкладывается в неё с той же безукоризненностью, с какой кинжал входит в свои родные ножны.
Сам по себе он не обещает ни вечности, ни процветания. Однако может даровать изменения — те, которые не позволят окостенеть ни обществу, ни тем, кто им правит. И главное — уберегут от куда более неприятных потрясений.
