О наболевшем, функциональном и неправильном
На днях, 10.04.21 в Киеве снесли 120-ти летний дом Ивана Уткина. Несмотря на общественную огласку, усилия активистов и, предполагаемое, отсутствие разрешений, застройщик все равно начал демонтаж. На месте старой усадьбы будет отель. И хоть я и не являюсь сторонником всего старого, подобные действия вызывают у меня огромное возмущение. Но поговорить я хотел бы, не только и не столько о доме Уткина, сколько о главном виновнике происходящего. Этот признанный мэтр армированного бетона повлиял на слишком большое количество процессов, чтобы оставаться безнаказанным. У меня горит, и добро пожаловать на интервенцию Ле Корбюзье.
Для начала, небольшая историческая справка, для тех, кто совсем не в теме.
Французский швейцарец, модернист, функционалист, глобалист, художник, дизайнер, архитектор, автор «Модулора» и прочая, прочая, прочая. Облизанный, обласканный и вознесенный на пьедестал, святая святых любого первокурсника архитектурного факультета, Шарль-Эдуард Жаннере-Гри, более известный как Ле Корбюзье, или «тот мужик в смешных очках и бабочке». Дядя действительно культовый, один из важнейших архитекторов прошлого века. Не являясь первопроходцем в многих вещах ему приписываемых, он тем не менее, остался в истории, как самый яркий идеолог. Мало кто сегодня помнит Лооса, или скажет, что основные принципы архитектуры Корбюзье, такие как плоские крыши, железобетонный каркас и свободный план, это на самом деле подвиг Гарнье, Райта и де Бодо. А Шарля помнят. Но мы же тут не для того, чтобы его ещё раз похвалить, правда?
Что же с ним не так? Ведь, дом это действительно машина для жилья. А урбанизация, действительно, прибыльна, не убыточна, повышает доходность участка и далее по цитатам. Следует заметить, что Корбюзье это продукт своей эпохи, эпохи индустриализации, радикализма, нигилизма. Он возвел пуризм в абсолют, с манией свойственной лишь религиозным фанатикам. Откровенно говоря, он и был фанатиком, проповедником собственного художественного диктата.
Но, имея на одной чаше весов радикалов «здорового человека», таких как Адольф Лоос, старина Мис и мистер Райт, на другой торжественно восседают личности абсолютно полярные, Гропиус и Ле Корбюзье. При эстетическом радикализме Райта, Лооса или Миса они не имели ничего общего с радикализмом социальным. Ле Корбюзье и Гропиус, равным образом противостояли этой индифферентности. У этих двух увлеченность серийной, дешевой продукцией одинаково сильна. Но есть одно существенное различие. Гропиус проявлял себя как последовательный сторонник «демократической» архитектуры и столь же последовательный противник уникальности, за которой он усматривал социальную исключительность. Ле Корбюзье лишь использовал — там и тогда, когда это было удобно,— популярные во Франции идеи «жилища для рабочих», а идея стандарта, бывшая для Гропиуса средством, у Ле Корбюзье вырастает в принцип. Гропиус, бывший ригористом в собственной творческой практике, отнюдь не был диктатором, и независимо от устремлений руководителя Баухауз как целое все более склонялся в сторону разработки стиля. Ле Корбюзье — ригорист до мозга костей, никогда не сомневающийся в монопольном владении истиной, и сама идея множественности мнений для него недопустима.
У Корбюзье кубизм не был временным увлечением, быстро выродившимся в манеру. Для него это образ устройства мира, собираемого, как на конвейере, из простейших элементов. Этим созидательным пафосом проникнуты все публикации в журнале «Эспри нуво», впервые вышедшем в свет в 1920 году. Для Ле Корбюзье, быстро принявшего на себя роль единоличного лидера журнала, это название отнюдь не было чистым знаком. Дух героизированного машинизма, дух, освобожденный из заточения гением одного героя,— вот что такое «Новый дух». Это дух пуризма, реформации как таковой — длительная увлеченность Ле Корбюзье историей протестантской секты, к которой принадлежали его швейцарские предки, отнюдь не случайна у этого борца со всем «случайным». Перед нами своеобразная религия без бога, роль которого отведена «чистоте» структурной формы. Ле Корбюзье казалось, что человек – существо безобразно хаотическое, и он силами архитектуры пытался переделать человечество под желаемый стандарт. Кроме того, многие проекты столь монструозны, что человек был бы на плане невидимой песчинкой – да люди и не принимались в расчет, главное – размах идеи. Что довольно иронично, для человека создавшего человекоцентричную систему пропорций.
В деятельности Ле Корбюзье стремление к прогрессу сочетается с уверенностью, что он предлагает единственный, конечный и идеальный вариант будущего для человечества – но таким образом он отменяет прогресс.
Пару слов о Модулоре и одном из примеров его применения. Модулор вбивают студентам в головы, как архитектурный аналог золотого сечения. Не сознательно вбивают, но лишь от великой любви к Мастеру, ага. Не суть.
Пропорции, в основе которых должен лежать размер человека, созданные из эскиза гипертрофированной фигуры с поднятой вверх рукой. Квадрат 2,260 на 2,260. Без шуток, схема гениальная, революционная и необходимая. Но ведь её применение вызывает вопросы.
Один из таких крупных вопросов, это знаменитый проект марсельской «Жилой единицы». Корабль плывущий среди ландшафта, «жилая единица» действительно монструозна. И как и всякий монстр, по своему прекрасна.
Исходя из Модулора, например, идеальной высотой потолка было 2, 26 м, чтобы взрослый человек мог дотронуться до него, подняв руку. Марсельские жильцы получили потрясающую возможность трогать потолок, а вместе с ней: вытянутые квартиры-пеналы, в которых было душно и темно; километраж пробега по бытовым нуждам за день из конца в конец пенала. В наиболее узких местах квартиры создавались пробки из членов семьи, а высокие потолки были в менее чем 1/5 площади квартиры. Дом был построен для «неблагополучных» общественных элементов. Любые переделки в сторону большего комфорта, изменение встроенной мебели, попытки присоединить балконы к жилой площади – художественным диктатом Корбюзье не предполагались.
Развитые общественные инфраструктуры уже существовали тогда в европейских городах — открытые для всех. Но Ле Корбюзье размещает детский сад, аптеку, магазины, прачечную на средних этажах дома, с 7-го по 8-ой, минимизируя возможность посещения этих служб «людьми со стороны», и попытки «неблагополучных общественных элементов» выйти в общее городское пространство. И действительно, многие жильцы «единицы» проводят все время в её стенах.
Такая проблематика, такой подход, подводит нас к Плану Вуазен для Парижа, градостроительному опусу Жаннере. Тут тоже не всё так сладко. Не поймите меня неправильно, я помню, что Шарль, особенно в ранние годы, был нигилистом, а значит отсюда и плясал. И всё же, и всё же.
План Вуазен для Парижа — план реконструкции центра Парижа. Он был представлен в павильоне газеты Эспри нуво на Международной выставке современных декоративных и промышленных искусств, проходившей в Париже в 1925 году. Корбюзье подчеркивал, что архитектура и градостроительство нового машинного века обязаны подстраиваться под нужды машин и мимикрировать под машины.
Собственно, и субсидировала этот опус компания Вуазен, откуда и название. Проектируя «городской организм, отвечающий новым условиям жизни, порожденным механизацией„, Корбюзье без сожаления прощался со старыми кварталами в центре Парижа, на правом берегу Сены. Расчищенную зону площадью в 240 гектаров он поделил на жилой и деловой центр. По плану новый район представлял собой регулярную сетку прямоугольных кварталов. Ширина главного сквозного проспекта была 120 метров, а пересекающих его улиц — 50 и 80 метров. Большую часть территории занимали автомобильные трассы, стоянки, а также обширные парки. В центре каждого квартала возвышался крестообразный в плане 50-этажный небоскреб. Высотному строительству отводилась теперь та нагрузка, которую раньше несли тысячи жилых и административных исторических зданий. Таким образом Ле Корбюзье пытался снять город с земли и перенести в небо.
Однако проект оказался слишком дорогим и имел слишком много противников. Защитники традиционных архитектурных ценностей ставили Ле Корбюзье в вину бескомпромиссный разрыв с традицией и собственной историей. Уничтожение прошлого сопровождалось уничтожением всего человеческого, а архитектура становилась архитектурой для машин. Кроме этого Корбюзье полагал, что человеку необходима близость с природой – и поэтому планировал разделять дома огромными зелеными зонами. Поговорка «время — деньги» явно была ему незнакома – и потому он пытался разделить рабочую зону города и жилую.
Результаты такого подхода – транспортный коллапс в часы пик, когда массы людей одновременно перемещаются из зоны рабочей в зону отдыха или проживания. Что мы видим и в любом городе со «спальными» районами.
В Плане Вуазен для Парижа была предусмотрена градостроительная сегрегация — богатые живут в центре, в небоскребах, вокруг – средний класс в многоэтажных домах, а на окраине – рабочие. В проекте новой столицы для штата Пенджаб, Чандигархе, целом городе, заказанном Ле Корбюзье индийским премьер-министром Джавахарлалом Неру, правительственные здания отделены от жилых кварталов расстояниями, непреодолимыми без машины, которую не могут себе позволить индийские бедняки. Приоритет автомобилей, проектирование улиц без пешеходных зон и выходов из домов на магистраль, на которых настаивал Ле Корбюзье, также ведет к разобщению.
«Корни» для Ле Корбюзье не имели значения — планы уничтожения исторического наследия и построения стерильных и «идеальных» городов, подобные парижскому, он предлагал более, чем 40 городам мира. Проекты были похожи в главном — для их осуществлении требовалось снести все старые постройки, игнорировались особенности климатические и природного рельефа. Это воплощение глобализации, но нет предвидения того, что люди будут сопротивляться этому процессу по разным причинам. В частности, унификация противоречит развитию одной из самых актуальных ныне экономических отраслей – туризму. Скажите, зачем вам тратить деньги на посещение других городов и стран, если вы увидите там те же однотипные автомагистрали и башни небоскребов, а также причесанную и искусственную природу?
Подобная застройка обезличивает и делает аморфными обширные части городской среды. Равномерно дробное расчленение пространств затрудняет организацию коммунального обслуживания. Эстетическая идея бесконечных метрических рядов, в которой видели выражение «духа современного города», впечатляла лишь на чертежах и макетах. Осуществленная в натуре, она подавляла своей монотонностью. Тезис «прямые углы — дорога людей, а кривые — дорога ослов» всё же оказался несостоятельным.
Как и каждый строитель дивного, нового мира, Корбюзье не преуспел в воплощении своей технократической утопии. Однако, влияние, которое его идеи оказали на современную архитектуру нельзя недооценивать. Равно, как и тот факт, что мы все до сих пор платим за чужую фантазию.
