Речевые каналы коммуникации превалируют сегодня и по охвату, и по вовлечению. А масштабирование запрограммированных проговариваемых месседжей носит катастрофический характер.
Если мы говорим о лексике, для начала, пусть и в несколько упрощенном виде, необходимо, дифференцировать две её проекции. Первая – это невербалика (информация, принимаемая в общении и взаимодействии по не речевым каналам), куда отнесём весь читаемый «принт» (печатные медиа), включая new media (без их конвергентной составляющей). И вторая – устная (подразумевающая говорение и слушание) – телевидение, радио, подкасты, соответственно.
Принято считать, что вербалика является фундаментом для коммуникации, прямо влияя на сознание реципиента. В то время, как невербалика апеллирует скорее к подсознанию.
Что мы видим на практике? Речевые каналы коммуникации превалируют сегодня и по охвату, и по вовлечению. А масштабирование запрограммированных проговариваемых месседжей носит катастрофический характер. К их продуцированию имеют, как прямое, так и опосредованное, отношение и журналисты – по ситуации. И связано это с политическими, коммерческими амбициями бенефициаров тех медиа и проектов, в которых они «временно заняты». «Временно» – потому, что постоянная миграция между медиа-холдингами-противниками в пик очередного пика избирательного процесса обескураживает. При этом гражданская позиция в интерпретации событий «вне кадра» нередко полностью деклассируется тем, что происходит в эфире на экране.
Показательно в этом ключе поведение журналистов-ведущих различных полит-шоу, как грибы-галлюциногены плотно рассаженные в сетки телеканалов. Вместо того, чтобы попытаться соблюсти осмысленный баланс, журналисты выносят собственные «закамуфлированные» суждения, закрывают глаза на применение участниками шоу технологий боевого нейролингвистического программирования (НЛП). Таких, как:
- «обобщение» (просто подсчитайте сколько раз встречается в публичном выступлении фраза «на самом деле», которая есть ничто иное, как результирующий вывод из ложной посылки на основании бездоказательных утверждений);
- «опущение» (когда интерпретировать сказанное можно разными способами – «они показали полную недееспособность»);
- «искажение» («вводом военного положения в приграничных регионах Украины они вновь разделили страну на граждан первого и второго сорта" – комментарии, думаю, излишни).
Всё словно по Пелевину – "сначала подстройка и ведение, затем разрыв шаблона, потом опущение и присоединение" («П5: прощальные песни политических пигмеев Пиндостана"). Всё ради профита, а не приверженности к объективности, характерной, по крайней мере, в теории, для западной журналистики.
Хотя наши западные партнёры в своей стоически занимаемой долгое время позиции "быть над схваткой" (читай – освещать события "с обеих сторон") в вопросах российской агрессии в отношении Украины тоже продемонстрировали нашему брату-журналисту себя не ахти, попросту оказавшись беспомощными в выборе формулировок на определенном этапе.
Думаю, не им, а нам, так в первую очередь, пора завязывать использовать удобные эвфемизмы для обозначения "конфликтов" и называть коллаборантов коллаборантами, войну войной. Не выстраивать же модель нового лексикона?
Мне отрефлексируют – этические обязательства современной журналистики призывают быть толерантными. Ну что же – vouloir c"est pouvoir (хотеть – значит мочь). Вот только – не нагнетайте! Банкиры используют скоринговую модель для оценки адекватности (кредитоспособности) заёмщика, отталкиваясь от численных статистических методов. Так Google вам в помощь. Гуглоскопируйте бэкграунд темы при подготовке журналистских материалов во время противостояния в стране, определяйте тиражируемость константы ключевых месседжей и их "хозяев", и вычленяйте кличи "боевого НЛП".
Sapienti sat!
