Вот рождается малявка, долгожданная, любимая, странная.
В ней — жизнь, вся, вот сколько отмеряно — вся и есть.
Чавкает там, варится, кричит, гадит, улыбается, сучит ручонками и тычет пальцами везде.
Пьёт эту жизнь из своей, персональной житейной кастрюльки.
Она растёт, малявка в смысле, начинает постепенно всё, что обычно начинают обычные малявки.
Песочница, телепузики, вкусный гравий на дорожке, папин телефон во рту, мамина сиська, розетки, что это за хрень шастает полосатая-волосатая, за хвост её, поору-ка я в 3 часа ночи.
Жизни ещё много, просто немерянно!
Потом качели, велосипед, садик, лопаткой по тыкве, конструкторы, нельзя есть красивый пластилин, все тычут в нос нарисованные закорючки и старательно вопят «Это буква А», ты же взрослый и не хнычь, а что там за забором, монолитная каша из крупы и межгалактических слизней, оранжевые гусеницы, сладкая вата на палке, нанятый клоун-дебил на деньрик, первый шлепок по жопе и уже хочется отомстить.
Это жизнь, это всё она, бродит, хлюпает- идёт процесс!
Потом школа, конечно, фингал, двойка, портфелем по спине любви Наташке, а чё она как эта!, жы- шы пиши почему-то с буквой и, котлета в столовой, переменки, зубрёжка, драчки в раздевалке, первые всамделишные обидки, настоящие тайны, бурные страсти, враги, друзья, бунт, покорность.
А потом самое интересное…
Первая любовь, настоящая, болючая…Обидная очень, вся в прыщах и понтах. Вся такая идеальная, вместе со своими идеальными прыщами.Кажется вот-зачем? Зачем она? Жизни-то ещё много…В кастюльке. Правда -много! Самая гуща пошла, нажористая. То, что запомнится навсегда, в спинной мозг въестся, в отличие от малявочьих суровых и одинаковых будней. Вот зачем?
Может уже с прыщами приходит страх, что жизнь в кастрюльке-то выхлёбывается, мельчает? Что надо бы долить может, жалко же! Мы, конечно, не осознаём, мы любим как умеем, мы страдаем, мы радуемся, самообманываемся, любой намёк со стороны на неидеальность объекта-сразу в контры, в оппозицию.
Мы доливаем в кастрюльку жизни, уже чужой, самую чуточку, «слегка соприкоснувшись рукавами».
Потом дальше, ну всё как у всех, прыщи сошли, рука дрочить устала, девочки с ногами ,такие разные и все необыкновенные, все все все, до единой! Или мальчики.
Друзья уже роднее мамы, с ними тайн мало, да и какие тайны у блюющих на брудершафт от первого стыренного дома самогона, пахнущего резиной и лимонными шкурками? Учёба, планы…
Да какие там планы, когда девочки-мальчики, когда уже не блюёшь, когда весна например и ощущаешь каждый двояковогнутый эритроцит в своих венах? Когда сердце не стучит, а поёт, орёт громко, как умеет, чтобы все слышали- МЫ ЖИВЁМ! Етить, старые калоши! МЫ ЖИВЁМ!
А кастрюлька уже на половину…Но тебе не до этого…
А потом труд…Который зачем-то таки сделал из обезьяны лошадь…Каждодневный, а денег никогда нет, а у мамы простить стрёмно, а они нужны, но их никогда нет, а мажорные папики не для всех, только для мажоров, а мажор- каждый, у кого есть денег на пачку сигарет, бутылку Шубина и хот-дог.
И это хорошо, если труд.
А если тупое и беспощадное хождение в поисках? По орифлеймам и макдональдсам, по кафешкам, заправкам и прочим богодельням копеешным.
Когда никому не нужен ты со своим забавным дипломом и идеями поработить вселенную, или как минимум Бобруйск . А девочки они жеж едят, пьют, канючат бусики и цветочки…А мальчики, которые нравятся, все как на подбор голодранцы. А жить с мамой обидно…А без мамы не умеешь…
А потом бабах! Вот она. Любовь №2.
Когда пресловутые эритроциты в ваших венах становятся выгнутыми комплементарно.
Когда сердце уже не поёт громко, оно стонет, как талантливая, прирождённая шлюха, истекая нерастраченной нежностью своей. Сердце шепчет, как ковыльная степь в безветренную ночь. Оно становится больше груди и прёт из под рёбер наружу, чтобы слиться, чтобы впитать.
Ведь кастрюлька изрядно опустела, и остро хочется налиться новым, свежим, чужим, созвучным.
А потом …..
А потом снова бег, снова похлёбка жизни тратится, дикими темпами.
Разве вы не замечали, что время начинает мчаться галопом, скачками, от события к событию, без плавности? Весна, весна ,весна…и двадцати лет как ни бывало, только дети уже пишут что-то тайком своим возлюбленным и у них уже усы и сиськи...
Ваша ложка громко и наглядно громыхает по опустевшей кастрюльке и часто кажется, что в ней появилась дыра. Ведь не напиваешься, постоянно мучает жажда и голод, житейский, которого раньше не было.
Мы начинаем затыкать эту дыру, делать глупости или совершать великие поступки, ломая всё вокруг в ярости или пытаясь согреть весь мир.
Кто-то пихает в эту дыру научные труды, кто-то новые и очень крутые машины, кто-то путешествия и новые ощущения, кто-то километры неизведанных гениталий, кто-то благотворительность, кто-то детей, кто-то целыми стадионами пытается законопатить дыру, сквозь которую утекает жизнь. Кто-то просто сидит и ждёт дна.
Нам уже для всех её жалко, остро, мучительно жалко. Для родителей, для любимых, для детей, друзей, прохожих.
Мы экономим, скупердяйничаем, дышим через раз, мечтаем строго по графику, бросаем курить, меньше пьём, начинаем качать пресс и бегать трусцой. Мы теребим наших близких, выжимаем их досуха, не получаем ничего, ни глоточка уже, бесимся, плачем, седеем и смиряемся в конце-концов.
Мы умираем, прижатые к земле силой тяжести. Умираем, уже вполне помещаясь сами в свои пустые кастрюльки, разве что только не вылизанные придирчиво в поисках последней капельки.
Душераздирающее зрелище, конечно.
Но всё немножко не так. Пока мы шастаем по миру, чавкая свою жизнь и пытаясь слямзить чуточку чужой, наши кастрюльки тоже становятся чей-то добычей. Кто-то отхлебнул оттуда ложечку-другую, кто-то изрядно намочил там хобот, кто-то втихую воткнул соломинку и сосёт десятилетиями.
Какие-то капли расплескались, когда ты был особенно невнимателен, нежаден. Кому-то ты отсыпал добровольно и радостно.
Кто-то долил тебе своего, потому что вот такой он, щедрый, у него много и ему не жалко.
Кто-то незаметно добавляет тебе письмами, звонками, улыбками, рукопожатиями и беседами до утра.
Там в чём же фишка?
Жизнеобмен, неравномерный, неэквивалентный, какой попало, хаотический. Он у всех. Но кто-то накрылся кастрюлькой да и фиг с ним, одним упырём меньше. А кто-то Моррисон и Менделеев. Мама или друг, который спас. Соседка, вызвавшая скорую, или подружка, одолжившая денег. Наташка , которая могла согреть даже самую замёрзшую ледышку, и Сашка, который писал смешные стихи. Наверное, важнее важного, что мы носим в своих кастрюльках. Качество содержимого. Что именно проливаем наружу. Чего именно напьются из наших кастрюлек другие.
