В 80-ые в Ленинграде рождается такое направление изобразительного искусства, как некрореализм. Снимаются фильмы, пишутся тексты, рисуются картины и звучат композиции, которые описывают человека, стоящего на пороге смерти. Причем изображение такой личности происходит через искусственное, которое способно вобрать в себя как живое, так и мертвое.
В то же время, если отойти от некрореализма, как совокупности метафор и символов, а разобрать этот термин с помощью семантического анализа, то мы поймем, что речь идет о смерти в реальной жизни, а точнее представлении реальности как собрания факторов смерти.
Возьмем, например, общественный транспорт. Почему пожилые люди, да зачастую и люди молодые источают вонь. Несмотря на трудные экономическо-социальные условия жизни, у многих людей есть дома вода. То есть они имеют возможность принять душ, купив мыло, цена которого в десять раз меньше средней цены пачки сигарет. Получается, что человек додезодорантной и додушевой эпох просто не желает вырываться из временной ловушки, в которую он сам себя, по сути, и загнал.
Но это слишком простое объяснение для подобных поведенческих паттернов. Как и разговоры о неком коллективном «быдле». Проблема лежит в более глубоких слоях психики, которые ученый Станислав Гроф описывал как перинатальные (переживание рождения и смерти). В какой-то момент на упомянутых уровнях происходит сбой, провоцируемый социальными, культурными, экономическими и геополитическими изменениями в окружающей среде. Некрореализм родился в России на стыке двух формаций, на реверсе от коммунизма до капитализма. Когда смерть старого политического режима открывала двери чему-то новому, доселе невиданному, выросшему на бактериальной спине монстра из фильмов Кроненберга.
Такое же ощущение умирания проскакивает и сегодня в Украине. Во-первых, до сих пор умирает советское наследие. Во-вторых, реформируется страна, избрав европейский путь развития, а поэтому начинает попахивать старый олигархический порядок. В-третьих, скоро выборы, а значит, что последние дни доживает нынешняя власть. И, конечно же, весь мир находится в состоянии агонизирующей турбулентности, должно родиться или Единое Государство, или Сверхтехнологичный Союз, или Киберсредневековье. Но что-то будет, это точно.
Поэтому люди и не желают мыться, распространяя тошнотворное амбре всем вокруг. Они словно говорят: «Вот он я. Я умираю вместе со временем, вместе с эпохой, вместе с существующими государствами, союзами, народностями, нациями и этносами. Я хочу пахнуть и выглядеть, как труп. Ведь это мое естество и его не изменить». Довольно честная позиция, некрореалистичная, не правда ли?
Или другой пример — гниющая рыба на улице. Вот уже полтора месяца на Позняках гниют тельца воблы или мойвы, или еще кого-то. И вы думаете, что дворники или обычные прохожие решили убрать трупятину с асфальта? Пффф. Местные луддиты аккуратно приставили к останкам пустую чекушку. Трипольский курган, архетип, протекающий в крови. Каждый раз, когда ты проходишь мимо этого капища, ты чувствуешь запах, который пронизывает всеобщую атмосферу отхода (исхода). Он не должен покидать улицы. Он должен прокладывать путь.
Трупы голубей — это отдельная тема. Бедные птицы, нашедшие упокой в ходе охоты или встречи с автотранспортом, подолгу светят багровыми изнанками на людях. Я видел детей, перекатывающихся на животиках возле гниющих посланников мира. Они смеялись. На это поклонение Аиду не обращали внимания даже родители. Изредка, когда приходило время и понимание того извечного «СТОП», ритуал прерывался, все-таки, рациональное брало первенство в хтонических битвах, вихрящихся вокруг него — НАРОДА, который живет в эпоху некрореализма, понимает происходящие процессы затухания и сам в них участвует.
