Специально для «Я – значит язык».
Немного севера в ваши летние мониторы. Поговорим об исландском.
Всё, языки. Хватит! Вы достали, языки. На вас нельзя положиться, вы всё время меняетесь. Английский, сейчас ты читаешь "witch" и "which" одинаково (как «уич»), но еще 70 лет назад ты вполне стандартно произносил "which" как «хвуич». А ты, русский, не лучше – то «ять» выбросишь, то «ё» тебе приглянется. Смотрите, языки, мы на грани. Возьмём и уйдём к исландскому, он надёжен как плечо Одина. Вот правда! Я календарь переверну-у-у, а в исландском почти ничего не меняется. Провалиться мне в гейзер, если я сейчас вам, наиуважаемые читатели, не расскажу, в чём особенность и секрет этого северного языка.
Представьте частоту упоминаний от вейпера о том, что он вейпер, а от феминистки о том, что она феминистка. Представили? Где-то между ними находится исландец, который говорит о своем уникальном языке. И есть чему удивиться: современные исландцы на самом деле могут прочитать свои средневековые саги. Заметьте, не специалисты и не расшифровать, а просто обычные люди могут прочитать для удовольствия. Вот как читается Диккенс современными англичанами – да, некоторые слова звучат странно, некоторые обороты ржачные, но понять можно. Так то Диккенс, а тут 12 век, но обо всём по порядку.
Свою треску исландский пожёвывает с 874 г. н.э., когда на остров пришли древние скандинавы со своим старонорвежским языком (может, там были и кельты, но они погоды не сделали). В 12-13 вв. исландцы (уже христиане) начали писать величественные произведения – саги и эдды, и уже эти художественные шедевры были написаны на местном наречии. Ранняя исландская лексика в основном базировалась на старонорвежском, но приход христианства в 11 в. принёс много религиозной терминологии – например, "kirkja" («церковь"). Снорри Стурлусон, автор средневекового произведения "Младшая Эдда", конечно, современные исландские журналы прочитал бы с трудом, да и пообщаться на улицах ему было бы сложно – всё-таки и лексикон расширился, и произношение изменилось. Но всё равно за восемьсот лет исландский сохранился лучше, чем, пожалуй, любой другой язык.
Это тот самый Снорри Стурлусон. Возможно, бухой, но всё же Снорри Стурлусон
Для примера давайте проспрягаем глагол "быть" на старонорвежском, исландском и норвежском.
Русский – я есть, ты есть, он есть, мы есть, вы есть, они есть.
Старонорвежский – ek em, þú ert, hann er, vér erum, þér eruð, þeir eru.
Исландский – ég er, þú ert, hann er, við erum, þið eruð, þeir eru.
Норвежский – eg er, du er, han er, me er, de er, dei er.
Как видим, глагол в исландском спрягается практически точно так же, как и в старонорвежском, а вот современный норвежский изменился гораздо сильнее. Так в чём секрет вечной молодости исландского? Где флакончик с волшебным эликсиром?
Такой очень сильно прекрасной форме исландского, несмотря на многовековой возраст, есть несколько объяснений. Во-первых, изолированное положение, во-вторых, тесные связи внутри острова и, в-третьих, практически полное отсутствие молодёжной культуры, как это было, например, в континентальной Европе. А теперь чуть подробнее про эти факторы.
1. Исландия – это остров, вокруг только вода и треска, треска и вода, Гудыменко не даст соврать. Даже Дания, которая долгие годы была для Исландии "старшим братом" находится в тысячах километров. Так что до 19 в. местный житель вполне мог прожить всю жизнь и ни разу не услышать чужеземного спикера. Правда, в истории Исландии было целых два века активных набегов немецких и английских купцов, в 17 в. тут был исландско-баскский пиджин – для общения с моряками из Испании, а в 19 в. исландско-французский пиджин "фландрамауль", на котором говорили с французскими рыбаками. Но все эти лингвистические переплетения на язык особого влияния не оказали. Возможно, потому что эпидемии чумы тоже не спали и исправно сокращали численность населения.
2. Ок, заимствований особых не было, мы поняли, но язык может и сам по себе меняться, как говорит нам социолингвистика. Может, но только если большинство жителей не знакомы между собой, как в… Исландии – до 19 в. местное общество состояло из всего 50 000 чел. Кто-нибудь упрямый может ткнуть пальчиком в карту и сказать: "Смотри, неуч! Горы тут высокие, а реки быстроводные. Как они контакты поддерживали между собой, исландцы ваши?". Я пальчик медленно, но уверенно с карты уберу и отвечу наглецу, что представители местной элиты между собой прекрасно общались и даже на заседания парламента (альтинга) раз в год съезжались. Кроме этого, богатые семьи переезжали из усадьбы в усадьбу (зачем? там везде красиво), а дети этих богачей учились в одной из двух (реально двух!) школ в стране.
Еще много исландцев работали слугами на фермах или арендовали хутора. Раз в год такие договоры могли расторгаться, и слугам или арендаторам приходилось искать новое место, поэтому в начале лета большое количество народа переезжало с места на место со всем своим скарбом.
Да и вулканы, иногда не к месту просыпавшиеся, заставляли хоть как-то, но мигрировать по острову тысячи людей. Есть версия, что это движение и обеспечивало стабильность языка, и достаточно высокую – в исландском практически нет диалектов. Знание саг и эдд опять же помогло, их на острове любили и почитали. Сегодня даже в местном парламенте можно услышать, как депутаты витиевато в стиле "Младшей Эдды" высказывают свою мысль. Это они выёживаются, используя так называемые кеннинги – особые скальдические метафоры (например, "верблюд" – это "корабль пустыни". Или подразумеваешь "диарея", а вслух говоришь "враг влечения").
3. Казалось бы, "спасти" исландский из лап вековой заморозки могла молодёжь, это же она – вечный двигатель. Сленг, тусовки, жаргончики разные, потому что "базарить, как предки – это же полный тухляк" (да, у меня плохо с молодёжным сленгом), но исландцам это не удалось. Дома/усадьбы друг от друга располагались далеко, а с сёстрами/братьями особо не натусуешься. Было, конечно, еще время, проведенное в двух (напомню, двух!) школах острова, но потом они возвращались домой, встречали непонимающие взгляды родных и снова скатывались к стандарту языка.
Да, скажете вы, мягко стелешь, фраерок (у меня всё еще плохо со сленгом), но сейчас-то на острове транспорт, развитие средств связи и школ уже больше двух. Скажете и будете правы, но эти аргументы на исландцах не сработали, потому что… исландцы так захотели. Напротив, чем ближе к нашим дням, тем больше исландцы жаждали уникальности, непохожести своего наречия. В 16 в. исландский, хоть и ощущал огромное влияние иностранных слов, особенно датских, но все же начал делать активные шаги к самоидентификации – так появился термин "Íslenska", который описывал родной язык страны.
За этим дело не стало. Эггерт Олафссон (18 в.), исландский писатель, исследователь и страстный любовник родной культуры, занялся и сильно преуспел в обогащении исландского ̶у̶р̶а̶н̶а̶ языка. Через 11 лет после смерти Олафссона датский лингвист Расмус Раск написал грамматику исландского, но, как мы увидим далее, исландцы такой подарок от датской филологической интеллигенции не оценили. Дело в том, что в 1918 г. Исландия получила независимость от Дании, которая правила тут около пятисот лет. Датский был только административным языком, но и этого статуса его лишили, а позже датский не котировался и в роли первого иностранного – таким стал английский. Чего-то как-то на севере Европы не любят датский, у норвежцев была похожая болезненная ситуация (почитать про норвежский можно тут – https://site.ua/rustam.gadzhiev/12997-vsadniki-norvejskoy-putanitsy/).
Тот самый обогатитель Эггерт Олафссон
Итак, в середине 19 в. исландцы смекнули, что у них есть прекрасный фактор для объединения нации – их уникальный язык. Даже лозунг появился – "Land, þjóð og tunga, þrenning sönn og ein", что означает "Земля, народ и язык – подлинное триединство". Пуризм не проходит бесследно, сегодня у исландцев есть специальные комитеты, которые следят за чистотой языка и придумывают народу родные слова даже для тех предметов, которые пришли извне. Исландцы, конечно, поймут слова "телефон" и "компьютер", но предпочтут использовать своё, родное.
Например, слово "астронавт" («geimfari") – это комбинация исландских слов "космос" и "путешественник". "Телефон" – "sími" («нить"), а "мобильный телефон" будет "farsimi" («путешествовать" + "телефон"). Слово "компьютер" вообще прекрасно – "tölva" («число" + "предсказательница" или "ведьма"). Хотя с некоторыми словами эксперименты не зашли. Слово "spergilkál" («спаржа" + "капуста") для брокколи придумали, а исландцы все равно говорят и пишут "brokkólí". Та же история с "бананом" – нате вам "bjúgaldin" («сосиска" + "фрукт"), а островитянам подавай "banani".
Отдельная тема в Исландии – это имена, отчества и фамилии. Последние есть у маленького процента исландцев (видимо, у тех, кто успел подсуетиться с фамилией, пока это было недолго разрешено в начале 20 века), а так всех (вообще всех, даже министра) называют по первому имени. То, что нам кажется исландской фамилией (тот же Олафссон), на самом деле, отчество. Образовывается оно вроде бы обычным для нас образом – если мальчик, то берут имя отца и добавляют приставку "-son" (то есть "сын"), а если девочка, то имя матери и добавляют "-dóttir" («дочь"). Но можно сделать и покруче, когда у исландца может быть два отчества, образованные от имён обоих родителей. Например, если у неких Jón и María есть дети Jón и María, то они будут Jón Jónsson и María Jónsdóttir, но могут быть также (следите за руками) Maríuson и Maríudóttir или Jón- og Maríuson (-dóttir) то есть Йона- да Марии сын (дочь).
При этом в остальном мире все эти "-ссоны" считаются фамилиями, и если исландская семья приедет в другую страну и заселится в отель, то тамошний персонал сильно удивится, ведь у папы, мамы и несовершеннолетних сына и дочери будут разные фамилии. Короче, такой нехитрый способ позволит сыну, например, Артемона дать фамилию Артемонссон. Хотя нет, такого быть не может, потому что исландца по имени Артемон быть не может. За этим следит, как вы догадались, особый комитет, который либо утверждает, либо отказывает в имени ребенка. Например, имя Сатания почему-то комитету не понравилось.
Я просто чувствую, как читатель начинает злиться, думая, что я забыл о главном символе Исландии последних лет. 20 марта 2010 года один старый исландский вулкан хорошо выспался после сна длиной в 200 лет и решил очнуться. Из-за этого было закрыто воздушное пространство над частью Европы на несколько дней, "Барселона" была вынуждена добираться на матч с миланским "Интернационале" на автобусе, а дикторы всех телеканалов проклинали жуткое исландское слово – Эйяфьятлайёкютль. Слово пугает длиной, но на деле всё просто. Итак, вулкан называется "Eyjafjallajökull" – и это просто склейка трех слов "eyja" («остров"), "fjalla" («гора"), "jökull" («ледник"). Как вы заметили, наверное, есть нюанс в произношении. Сдвоенный "ll" произносится не как длинный "л" (так говорят в Норвегии, Дании и Швеции), а с так называемым боковым взрывом (lateral plosion), как в англ. слове "little". Кстати, вот это "йокютль" в старонорвежском произносилось скорее как "йокуль", безо всяких взрывов во рту. Так что вот, островитяне, не всё у вас старо.
Эйфьятл... короче, тот самый исландский вулкан плюётся дымом
А так исландцы, вообще, любят клеить. Слова, в смысле. Если вас пугает Эйяфьятлайокютль, то вот вам в пару "vaðlaheiðarvegavinnuverkfærageymsluskúraútidyralyklakippuhringur" (для облегчения можно и на русском – вадлахейдарвегавиннюверкфайрагеймслюскураутитираликлакиппюхринкюр). Тут 64 буквы, и это слово считается самым длинным в исландском языке. Означает что-то вроде "связка ключей, в которой есть ключ от сарая, используемого дорожными рабочими в месте под названием Vaðlaheiði".
Клей клеем, а к чистоте речи исландцы относятся ответственно, первопроходцы могут быть довольны. Есть комитет, который отвечает за создание новых слов, в строгом соответствии с языком тех самых саг и эдд. Грамматику перепроверили, чтобы сделать старые тексты еще доступнее (воу-воу, палехче, куда уже доступнее!). Исландцы так трепетно относятся к своему языку, что даже празднуют День исландского языка – каждый год 16 ноября, в день рождения Йоунаса Хатльгримссона, исландского поэта, внёсшего значительный вклад в развитие исландского. Что касается пуризма, то до самого последнего времени он всех устраивал, но… Как бы исландцы не блюли, а новый день диктует свою повестку, и вот уже бравый лингвонационализм исландцев начинает сбавлять обороты.
Не пугайтесь, исландцы еще долго смогут говорить об уникальности своего языка. Но ситуация наталкивает на мысль – если даже в Исландии со всеми теми факторами, которые мы с вами перечислили, с их языковой ультрачистотой всё равно не удаётся остановить процесс развития языка, то что уж требовать от остальных языков, гораздо более открытых миру. Кто знает, возможно, пройдёт еще сто-двести лет и будущая молодёжь всё-таки даст повод какому-то пожилому исландцу возмущаться упадком родного языка: "Камон, гайз! В наше время так не спикали!".
