«Второй майдан начался с того, что милиция била народ. Третий майдан начнется с того, что народ пойдет защищать полицию». Эту фразу написал Пылып Духлий. И комментарии в соцсетях убеждают, что во многом он прав.
Вся эта история началась после того, как патрульная полиция в ходе задержания случайно застрелила пассажира автомобиля, водитель которого пытался сбежать от преследования. Социальные сети раскололись на поддерживающих и осуждающих задолго до того, как стали известны детали. Но даже после того, как эти детали были опубликованы – баланс мнений это не изменило. По одну сторону виртуальных баррикад стоят те, кто предлагает оппонентам представить в роли жертвы полицейской пули своих родных. По другую – те, кто советуют пофантазировать на тему «а если бы вашего ребенка сбила машина, несущаяся на скорости 190 километров в час». И в том, что на всю историю предлагается глядеть через «личное» нет ничего удивительного.
Потому что эта история – глубоко личная для целой страны.
Речь не об абстрактном полицейском и не об абстрактной погоне. Не о неких условных юношах за рулем некоего условного BMW. Речь именно о том событии, вторую годовщину которого сегодня вспоминает вся Украина. Речь о Майдане.
Потому что сам по себе майдан был мечтой о переменах. О новом социальном договоре. О справедливости, которая в дефиците с первого дня независимости. Проблема лишь в том, что очень многие после победы Майдана ждали одномоментных перемен. Как в кино с хэппи-эндом – чтобы последний кадр четко давал понять: у главных героев отныне будет все хорошо.
А оказалось, что это не фильм, а сериал. В котором повествование отнюдь не так уж линейно. И что даже бегство Януковича не означает, что вместе с ним сбежали все те правила, по которым существовала страна.
И проникновение Майдана в ткань повседневной жизни оказалось не тотальным, а точечным. Реформы во многом зависели от личностного фактора: упорства и упрямства тех, кто решил тратить личное время на обустройство страны. Причем, в основной своей массе эти перемены обывателю не даны в ощущениях: как он может пощупать систему электронных госзакупок или уменьшение коррупционных окошек? Оно отражается лишь в строчках бюджета, в сэкономленных государству суммах и прочих «виртуальных» – с точки зрения обычного человека – категориях.
И на этом фоне патрульная полиция стала рельефным, отчетливо видимым и ясным достижением.
Другие люди, другие машины, другая форма, другой стиль поведения. Страна, истосковавшаяся по тем, кого можно и нужно любить, на это отреагировала: уровень доверия к патрульной полиции обгоняет большинство остальных государственных институтов. В Украине главные маркеры звучат как «свой» и «чужой»: на фоне судей, прокуроров и прочего бестиария единственными «нашими» государевыми людьми для большинства обывателей стали как раз армия и полиция.
И когда прокурор отправляет патрульного полицейского на два месяца в СИЗО – для гражданского общества это выглядит как история про то, что «чужой» садит «нашего». А если вспомнить, что чуть ранее эта самая «чужая» часть госсистемы отпускала под домашний арест командиров «Беркута» (которые тоже «чужие»), то ситуация обостряется до предела.
И нет никакого смысла сейчас апеллировать к «праву» и к тому, был полицейский прав или нет. Потому что «право» не должно быть избирательным, когда одни на него могут рассчитывать, а другие – нет. Право и правоприменение работают в роли общественного успокоительного лишь тогда, когда они тотальны и повсеместны. А когда они избирательны и ситуативны – народ начинает жаждать «справедливости».
И проблема ситуации именно в том, что границы справедливости нигде толком не прописаны. Уличная справедливость и вовсе может пахнуть порохом, кровью и добавлять стальной привкус во рту. Единственный предохранитель от таких сценариев – это доминанта права. Которое отстраненно-равнодушно ко всем, а не только к тем, кто в данный момент объявлен главным нарушителем спокойствия.
Но если власть провалила реформу прокуратуры и до сих пор не начала реформу судейского корпуса – ей бессмысленно взывать к правовой сознательности граждан. Потому что никакого доверия ни к одной, ни к другой системе они не ощущают. Зато наблюдают в прямом эфире, как ведомства, оставшиеся для них «чужими», начинают играть в правосудие с теми, кто уже успел для общества стать «своим».
У меня есть ощущение, что два года назад мы все это уже проходили.
