До войны я был контрол-фриком.
Привычка контролировать процессы дарила ощущение безопасности. Уверенность в том, что ты застрахован от случайностей. Иллюзию безмятежности, в конце концов. В армии пришлось от этого отвыкать.
Армия не похожа на любого другого работодателя. Здесь ты уже не обмениваешь свои ежедневные восемь часов рабочего времени на деньги. Ты принадлежишь ЗСУ – чуть более, чем полностью. И твой новый работодатель может ставить перед тобой те задачи, которые никогда бы не решился поставить любой довоенный.
Привычку контролировать происходящее придется забыть. Армейский замысел спускается на солдатский уровень в максимально лаконичном виде. Ты не видишь общей картины событий, потому что и не должен. Свой новый «исполнительский» статус нужно просто принять. Единственная альтернатива прежней привычке контролировать – это доверие к тем, кто нарезает тебе задачи.
Вдобавок, на войне случайности определяют твою судьбу порой куда больше, чем все остальное. Подготовка и слаженность могут снизить риски, но никогда не уберут их полностью. Траектория снарядов и осколков всегда будет вне твоей зоны контроля, а потому атеистов в окопах меньше, чем в любых других местах.
Каждый из нас верит во что-то свое. Одни в Бога. Другие в приметы. Третьи становятся фаталистами. Отношения с небом у каждого собственные, но все они служат общей задаче. Защититься от неконтролируемого. Договориться со Случаем. Обмануть фатум. Нас поймут все, кому в силу профессии выпало играть с судьбой в орлянку.
Полностью рациональные люди возможны лишь в полностью рациональных обстоятельствах, а война под это определение не попадает. Попытка договориться с судьбой и попытка ей довериться – это всегда способы снять напряжение. Флегматичный фатализм или искренняя вера одинаково защищают носителя от критичного уровня стресса. Ровно до того момента, пока фатализм или вера не становятся заменой логике и рациональному поведению. Война ошибки не прощает и в долг не дает.
А еще она приучает экономить эмоции. В какой-то момент я обнаружил, что максимальный уровень художественной драмы, к которому готов – это сериалы «Друзья», «Теория большого взрыва» или диснеевские мультфильмы. Ничего из перечисленного не требует от тебя эмоциональных инвестиций при просмотре. Ничего из перечисленного не обрекает тебя на глубокое сопереживание героям. Во время войны плохие новости приходят без предупреждения: эмоциональный ресурс конечен и ты стараешься его не тратить без необходимости.
А еще за последние шестнадцать месяцев лично у меня основательно изменились отношения с будущим. В самом начале войны его попросту не было. Было лишь Сегодня, и отношения с теми же деньгами – по меткому выражению знакомых – вкладывались в формулу «потрать все сейчас, потому что завтра тебя могут убить». Ко второму году войны ситуация изменилась, чтобы в итоге сложиться в формулу «не трать все сейчас – вдруг тебя завтра не убьют». Будущее зыбко, отношения с ним ненадежны, но оно есть.
Будущее не предопределено и само по себе не субъектно. Думаешь об этом всякий раз, когда слышишь формулу о том, что «война закончится». Она режет слух и звучит обидно. Война не может закончиться, ее можно лишь закончить – и все, что сейчас происходит это сражение за то, кто это сделает и на каких правилах.
А любые наши прогнозы на жизнь после войны упираются в сценарий ее окончания. А точнее – в то, будет ли он совпадать с общественными ожиданиями. Причем эти ожидания растут. Если год назад Украина была готова считать победой выход на границы 23 февраля, то сегодня минимальный порог ожиданий сводится к границам 91-го года. Любое несоответствие ожиданий и реальности чревато фрустрацией. В строгом соответствии со старой формулой: важна не реальность, а то, что люди о ней думают. Поэтому отлично понимаю тех, кто решил считать критерием победы сохранение суверенитета и государственности. Такой формат ожиданий страхует от возможных разочарований и апатии.
А еще от разочарований страхует понимание, что война сама по себе не обнулит недостатки нашей реальности. Что в послевоенном будущем будет жизнь во всех ее проявлениях. Что там найдется место триумфам и неудачам. Самоотречению и коррупции. Героям и негодяям. Хэппи-энд хорош для художественных фильмов, но не всегда подходит документальным. Мы боремся не за идеальное будущее. Мы боремся за то, чтобы будущее у нас было.
А оно сейчас зависит от тех, у кого с завтрашним днем нет никаких гарантированных договоренностей. От тех, кто верит в Бога, в приметы и в ритуалы. Будущее зависит от тех, кто стал фаталистом и перестал быть контрол-фриком. От тех, кто экономит эмоции и привык не знать полной картины происходящего. Будущее зависит от всех, кто понимает цену своего Сегодня – и потому инвестирует в сценарий своего Завтра.
Потому что время работает на тех, кто в него вкладывается.
