Беларускому протесту принято предрекать крах. Несогласным ставят в вину неготовность к насилию и вегетарианство поведения. На фоне протестного «толстовства» Лукашенко выглядит жестким автократом, у которого за спиной маячит тень «старшего брата». И даже если один антигерой потерпит крах – на арену обязательно выйдет второй.
Но в том и штука, что Беларусь уже победила. То, что мы наблюдаем – это родовые муки политической нации. Иные символы. Новые лозунги. Поиски себя и несогласие со всей той этикой и эстетикой, которую выстраивал последние 25 лет Александр Лукашенко. Вне зависимости от того, чем закончатся эти протесты – у Беларуси появился шанс потеснить Белоруссию. А еще год назад вероятность подобного готовы были обсуждать единицы.
Эхо войны
Мерять Беларусь украинским шаблоном – дело заведомо проигрышное. Хотя бы потому, что беларуская нация рождалась позже украинской на несколько десятилетий. Шведско-американский историк Пер Андрес Рудлинг в своей книге писал о сложностях с которыми довелось столкнуться беларусам на этом пути.
Одна из проблем была связана с трудностями поиска исторического фундамента. Нарратив Великого княжества Литовского успел достаться Литве. Вдобавок, ни одному из регионов страны не довелось жить в составе других империй, а повседневная ткань существования имперской России не предусматривала возможность публиковаться на «местных диалектах». В результате, первые ростки национальных движений стали оформляться на территории страны лишь после 1905 года, когда революционная ситуация заставил Петербург смягчить запреты.
Следующим импульсом к развитию стала Первая мировая. А точнее – оккупация части российской империи немецкими войсками. На территории современной Беларуси немцы массово открывали школы с обучением на беларуском языке – и к декабрю 1917 их число достигло 1300 (в которых училось до 73 тысяч детей). Любопытно, что создавали их в противовес не русскому проекту, а польскому. Но, вне зависимости от мотивов, рождение нации получило еще один толчок.
Белорусская народная республика не добилась международного признания, была лишена национальной валюты, армии и полиции. Но зато она смогла записать в свой актив национальную символику. И когда большевики стали проводить политику коренизации – ее подходы распространились и на эти земли. Вплоть до начала тридцатых годов беларуская нация получила возможность активно себя придумывать – в том числе на уровне школьных программ, академического дискурса и исторического нарратива. После Москва пустила под нож свою прежнюю политику – вместе с теми, кто ее воплощал на местах. Но фундамент уже был заложен.
Этнос не главное
Нацию придумывают люди. Это понятие принадлежит к категории «вымышленных реальностей». Тех самых реальностей, которые позволили человечеству стать тем, кем оно есть.
Харари писал о том, что на персональном уровне человек способен завязать личные отношения примерно со 150-ю индивидами. Армейская рота как и древнее племя способны держаться вместе за счет персональных знакомств. Но для появления городов, государства и империй нужно нечто, совершенно иное.
Когнитивная революция позволила человечеству создавать себе вымышленные реальности. Они существуют лишь в нашем воображении – но именно они позволили огромному числу лично не знакомых друг с другом людей сообща совершать действие. Существование католической веры позволяло двум незнакомцам отправляться в крестовый поход – потому что их объединяло общее представление о Боге и долге человека перед ним. Точно так же как два сотрудника одной и той же глобальной корпорации могут испытывать друг к другу больше лояльности, чем к тем, кто частью корпорации не является.
И нации не стали исключением. Люди, причисляющие себя к одной и той же общности, верящие в одни и те же символы и исповедующие одни и те же взгляды на национальные контуры и идеалы способны стать основой отдельной национальной группы. Национальная принадлежность не дана человеку от рождения – ее акцептация становится итогом взросления и выбора. Иначе бы феномена эмигрантов попросту бы не существовало.
Интерсубъективная реальность рождается из веры большого числа людей в одни и те же вещи. Мы верим в ценность банкнот – и потому обмениваем их на реальные товары. А можем верить в национальную принадлежность – и тогда на карте появляются новые государства. При этом нация вовсе не обречена на бессмертие. В 1939 году на территориях России проживало четверть миллиона карелов. К 2010 году их количество сократилось вчетверо. И это вовсе не история про физическое уничтожение (которое касалось карелов в той же мере, что и всех остальных). Просто Москва сумела убедить носителей этой национальной идентичности в том, что они – русские. Один миф заменил собой другой.
Попытка кивать на этническое в разговоре о нациях довольно сомнительна. Разница между Северной и Южной Кореей не в биологии. Разница в тех мифах, которые исповедуют в этих странах. То, во что мы верим, становится фундаментом нашего настоящего и будущего. А потому вопрос не в том, насколько беларусы или украинцы этнически близки соседним народам. Вопрос в том, родилась ли на территории страны «вымышленная реальность» под названием «нация» или нет.
Аттестат зрелости
Нужно понимать одну важную вещь. «Вымышленные реальности» не только возникают, существуют и исчезают. Они, вдобавок, могут враждовать между собой. По сути, вся природа нынешней войны Украины и России – это история про конкуренцию двух мифов о нашей стране. Проводником одной из которых является Москва, а другой – Киев.
Москва мечтает о том, чтобы Украина исповедовала российский миф о самой себе. Тот самый, в котором за «украинством» в лучшем случае закрепляют небольшие этнографические заповедники, а все остальное становится уделом имперского дискурса. Война национальных мифов идет на уровне спора об истории. На уровне дискуссии о желаемой картинке будущего. На уровне дебатов о том, что считать нормой. Украина пытается оконтурить себя по периметру границы своим национальным мифом – чтобы защититься от российского мифа.
И все нынешние события в Беларуси – это тоже история про возрождение альтернативного национального мифа. Того самого, который появился довольно поздно, просуществовал недолго и у которого в постсоветские десятилетия было критически мало сторонников.
Лукашенко 25 лет пытался закрепить монополию за своей версией национального мифа. В рамках которого все корни существования страны сводились лишь к советскому наследию. Символический ряд его мифа наследовал БССР – с минимальной субьектностью и минимальным же суверенитетом. В жертву своему проекту он принес флаг, герб и беларуский язык. И долгое время казалось, что нам выпало стать свидетелями заката – когда беларусы будут обречены раствориться в российском имперском теле. Когда на смену национальному мифу о самих себе придет, в лучшем случае, региональная разновидность «российского».
Но все нынешние протесты дают Беларуси шанс. Люди, которые выходят на улицы, получают опыт солидарности. На наших глазах жители страны придумывают новую общность, принадлежность к которой позволяет незнакомым друг с другом людям сообща взаимодействовать. Ровно то самое, что принято называть словами «политическая нация» и «гражданское общество».
И нет смысла упрекать беларусов в наивности. В нежелании отмежеваться от «большого брата». В том, что они не готовы сочетать национальные лозунги с антиимперскими. В конце концов, Украина тоже потратила немало времени, чтобы избавиться от собственных иллюзий. И конечной точкой в этом протрезвлении стали аннексия Крыма и вторжение на Донбасс.
Если Россия решит агрессивно вмешаться в протест – это приведет лишь к тому, что вырастет список антигероев беларуского восстания. Если сейчас в этом перечне лишь сам Лукашенко и его окружение, то в дальнейшем туда могут добавиться российские функционеры. Да, суммарные усилия двух столиц могут тактически расправиться с протестом. Но случившееся полвека назад поражение ОУН-УПА вовсе не привело к искоренению памяти и коллективного мифа украинцев об Украине.
На наших глазах беларусы начинают себя придумывать. Пожелаем им удачи.
