Когда Россия встречается с Германией, их непростые отношения заканчиваются в итоге мировой войной.

Так примерно размышлял я, ожидая в аэропорту самолет, на котором прилетала из России моя старшая дочь, а позже встречая там же своего сына, прилетающего из Германии.

В России дочь живет два года, учится в университете, работает, строит личную жизнь.

В Германии сын живет четвертый год, учится в школе, занимается карате и, кажется, по-немецки говорит лучше, чем по-русски.


Они давно говорят – у нас. Вот у нас в России. Или – вот у нас в Германии.

Вот у нас в Германии никогда не выпустили бы на маршрут такой некачественный трамвай! Он же дребезжит!

Вот у нас в России и не такой трамвай бы выпустили! Он же едет!


А встречаются они в Украине, в Киеве. Вместе смотрят новости, слушают сводки из зоны АТО о боевых столкновениях и потерях, гуляют по городу, общаются со знакомыми и бывшими одноклассниками, объясняя друг другу, как могут, все происходящее в нашей стране.

Ей – восемнадцать лет, ему – двенадцать.


Мимо штаба сухопутных войск идет колонна бойцов ВСУ.

- Вот эти четверо солдат, наверное, разведчики, вон те артиллеристы, — размышляет сын вслух, стоя на другой стороне улицы. – А эти тогда кто?

- Какие эти? – не понимает дочь.

- Ну, эти, темно-зеленые.

Бойцы в колонне обмундированы по-разному. Кто-то в светлом песочном пикселе, кто-то в выцветшем «дубке», кто-то в рыжем камуфляже.

- Так не бывает, чтобы солдаты в одном строю были разные, — возражает дочь и добавляет тоном взрослого, более понимающего человека. – Это идут вон те – украинские солдаты, эти – американские, а вот эти, наверное, немцы.

- Неправда! – кричит сын. – У немцев, между прочим, совсем другая форма.

- Ну, значит, они маскируются.

Бойцы доходят до трамвайной остановки, там останавливаются и ждут трамвай, переминаются с ноги на ногу, о чем-то говорят. Мы с детьми подходим ближе. Сын проходится между бойцами, оглядывает их с интересом, прислушивается.

- Как для немцев, — замечает он, вернувшись, — они очень даже прилично говорят на украинском языке.


- Наши напали на Украину, потому что в Украине произошел Майдан, только наши в этом никогда не признаются, — объясняет моя дочь моему сыну суть происходящего на экране телевизора. В телевизоре представитель ВСУ зачитывает сводку о раненых и погибших в зоне АТО за день.

- Почему не признаются? – не понимает сын.

- Ну, ты же не признался, что съел кусок торта и не ел борщ.

- Я бы признался, если был бы уверен, что папа не станет ругаться.

- Вот наши и уверены, что папа наверняка станет ругаться…

- А кто у ваших папа?

Дочь задумывается.

- По всему выходит, что Европа. Ведь, получается, наши Европе боятся признаться, что напали на Украину.

- А в Европе самая главная – это Германия. Вот так, — довольным голосом подводит итог сын.


Пока ждут меня у подъезда, с ними заговаривает соседка-пенсионерка, пригревшаяся на лавочке у входа.

Я слышу уже окончание разговора.

- Конечно, в России все знают, что они воюют с Украиной, — говорит дочь.

- Прям все так и знают? – удивляется соседка.

- Прям все, — упрямо кивает дочь. – Только боятся признаться.

- Кого боятся?

- Путина, разумеется. И еще ФСБ.

- А в Германии никто никого не боится, — встревает в разговор сын. – И все честно поддерживают Украину.

Соседка задумчиво жует губами, машет рукой и отворачивается:

- С вами совершенно не интересно разговаривать.


Моя младшая дочь, пятилетняя жительница Киева, показывает на украинский флаг, висящий на доме.

- Вот, — говорит она с гордостью. – Моя Украина!

- И моя тоже, — говорит старшая дочь из России.

- И моя, — говорит сын из Германии.

- Только вы не ссорьтесь, — просит младшая, берет их за руки и тянет за собой по тротуару. – Украина большая, хватит на всех.