Вторая мировая началась для моего деда с декабря 1939-го — его призвали на «финскую». Ему повезло — он был хорошим водителем, и его взяли на грузовичок подвозить боеприпасы. Так он и прошел всю Вторую мировую — за рулем. Я не знаю, стрелял ли он в людей. Я не говорила с ним. Он умер, когда я была совсем маленькой — от хронического воспаления почек, которое советские врачи лечили как что-то другое. Ему было всего 64.
Это профессиональная болезнь водил военных времен — машина постоянно ломалась, а ты в грязи и на холоде ее ремонтируешь — отсюда вся хроника. Хочешь выжить — машину бросать нельзя.
Про войну дед рассказывал мало. Мама помнит — про «финскую» он говорил с большой обидой и горечью: Финляндия была не менее «братской», чем сейчас Украина.
Говорил, что Советы воевали нечестно и по-подлому — что переодевались в финскую форму и нападали на своих, чтоб был повод бомбить финские города и поселки. Что бросали своих раненых замерзать среди снега — потому что их было слишком много, а советский блицкриг (война началась 30 ноября, а к 21 декабря — дню рождения Сталина — финны, по замыслу сталинских орлов, должны были сдаться) не предполагал ни раненых, ни пленных. Говорил, что наших много погибло. Что финны были правы, что люто отбивались — это их земля.
Мама запомнила, рассказывала потом нам, чтоб знали — «дед всегда был против Советской власти, хоть говорил мало».
На этом я выросла.
На нечестных войнах. На подлых захватах. На том, совок всегда заберет — даже когда ему веришь, все равно догонит, добьет и заберет.
Вчера подумала — 80 лет с начала «финской». 80 лет — ничего, но деда давно нет. А мы знаем и помним.
Тут текст проскользнул, мол, люди, когда узнают про свои корни — что дед или прадед был палачом или надзирателем, в СМЕРШ или в НКВД — замыкаются и скрывают это. А надо орать, суки. Надо проговаривать свою проблему в голос. Иначе ж будете как те советские солдаты в обмотках замерзать в снежных лесах. И никто вас не спасет.
