Троянский конь — прототип троллейбуса. Я пыталась спрятаться внутри салона   за  спиной в клеточку, чтобы не общаться с ней. Она выделялась ярким  пятном среди людей в  сером. На нее  пялились  и шептались. Я испугалась: сейчас она меня заметит и  заговорит. Поэтому  поспешила  раствориться в гуще  потных тел. В этот день я посмотрела на нее другими глазами: странная женщина  неопределенных лет, в кислотном  костюме, с толстым  блестящим поясом на талии (где она только  такой нашла  в то время?), в туфлях на  мощных  каблуках и со старомодной   прической. Высокая, статная,  гордая, но неуместная в этом пространстве. Она выделялась, как белоснежная яхта миллионера среди обшарпанных рыбацких лодок.  Та, которую я  боялась до мурашек, стояла в шаге от меня и какие-то маргиналы тыкали в  нее пальцами. 

Про себя я ее называла «Снежная королева», хотя все остальные   за глаза дразнили «Гитарой». 90 -60-90.  Возможно  параметры все же  были другими. Фигурой она сильно напоминала этот инструмент. Яркая, почти цыганская одежда, старательный  макияж и сильно побитое оспой лицо. Как будто на  картину талантливого художника встряхнули кисть с краской. Мелкие брызги разлетелись  по всему полотну и испортили шедевр.   Я  не знала сколько ей лет, но была уверена: она намного старше наших родителей. Строгие  мамы  перед ней  робели, как зелёные первоклассницы. 

Дикий и безбашеный  четвертый «Г» на ее уроках превращался в образцово — показательный. Она никогда не повышала голос. Ей не нужно было утруждать себя фразами: «Так, я не поняла? Учитель в классе,  в чем дело?» Когда она входила —  мы замирали, как под гипнозом. Удав и  тридцать  дрожащих кроликов.

 
Свой  предмет, историю средних веков,   она возвела в культ. Ответ у доски превращался в допрос с пристрастием. Нужно было не только погрузиться в эпоху средневековья с королями и  рыцарями, жестокими сражениями, индульгенциями и замками феодалов, но  и вовремя вынырнуть в  скучном современном мире, чтобы рассказать свежие новости из вчерашних газет.
  
Проверка  дат и событий  на память  -  сродни средневековой инквизиции.  Стоящий у доски мученик превращался в мальчика  (или девочку) для битья. Одноклассники не стеснялись. Их пионерская совесть разрешала  топить товарища, чтобы самоутвердиться. Павлик Морозов тогда ещё считался героем и его тень маячила за спинами, самых отъявленных выскочек и подлиз.  Поднятые карточки с прорисованными фломастером  датами:  " 1242", "1380" бесили до судорог: кулаки сжимались сами собой и желание врезать в довольные  и румяные лица не отпускало до самой перемены. В четвертом классе мы были недальновидными. В  любую минуту урока могла произойти рокировка,  между стоящим у доски  и сидящим за партой.  Тогда жертва, и палач менялись местами.

Историчка  была первая и единственная, кто обращался к нам, сопливым,  на вы. Это было настолько непривычно, что мы сначала вскакивали   по двое. "Спасибо,  садитесь. А вы,  продолжайте, пожалуйста. ", — взмах руки в блузке  с кружевными рукавами в сторону нашей парты. "Кто продолжайте? Я?  Или  я?  Мы вместе?"
 Наш словарный запас после уроков  истории  пополнялся со скоростью мысли.   "А всё-таки она вертится!", — выдал на географии Славка, когда его попросили найти на  глобусе Антарктиду. " Вассал моего вассала не мой вассал", — орали дежурные и лупили друг друга линейками, выясняя, кто будет мыть кабинет.  "Пришел, увидел, победил", — сообщал  шустрый Русик разочарованной очереди в буфете, когда выхватил последний пирожок с повидлом.
 
Исторический выпендрёж оказался  заразным  и перекинулся  на учителей: "Это какая-то Варфоломеевская ночь, а не урок. Я вам сейчас  устрою  испанскую инквизицию". "У вас  тут  Мамай прошел? Есть вообще дежурные в классе?" " Ты что Юлий Цезарь? И разговариваешь, и списываешь одновременно?"
Первым учителем истории моего сына тоже была ОНА. Мой ребенок на ее уроки шел с восторгом. Темные средние века для него открылись как звездное небо в телескопе. Судьбы Галилео, Коперника, Орлеанской девы, опасного инквизитора Торквемады, Карла Великого, Вийона — волновали и трогали по -настоящему. На родительском собрании Нинель его  хвалила. А я сидела и дрожала,  как на уроке. Вдруг она меня о чем-то  спросит, а я не смогу развернуто ответить?