Мне интересно, как сложилась судьба американских безработных 80-х годов? Это для меня важно. Помню их бесконечно показывали в новостях. На площадях и центральных авеню они толпились с табличками «Ищу работу». Их было так много, что у меня начиналась паника. По версии комсорга школы они жили под мостами, доедали последний кусок, и мечтали эмигрировать в СССР. А потом куда-то пропали пропадом.
 
Я  была в ужасе и представляла, что все эти люди ринулись в нашу счастливую страну. «Им же места не хватит. А мы куда?», — я пыталась вести дискуссию на уровне «зачем нам чужие, они испортят праздник». «Это потому, что ты не комсомолка. Вот как тебя рекомендовать такую?»
 
В четвертом классе наша учительница по труду плакала навзрыд, когда умер Брежнев. Она подвывала и поскуливала, как дедушкина собака Бим, когда бедняге без наркоза зашивали, разорванный в драке, бок.
 
Мы сидели за партами в косыночках и фартуках, именно так нужно было ходить на домоводство и испуганно переглядывались. «Что теперь будет? Как теперь жить, отец родной?», — причитала она. Я была уверена: генеральный секретарь ее близкий родственник. Когда пришла домой, заявила маме: «Умер Брежнев. Знаешь,  это кто? Он папа нашей учительницы по труду».
А потом в правительстве начался мор. Умирали один за другим. В эти дни по телеку всегда показывали балет. По — моему это было «Лебединое озеро». Я очень долго считала, что балет — это специальный танец для похорон. А люди на пуантах — ангелы смерти.
 
Я была отсталым элементом. Меня в комсомольскую ячейку не принимали. Не то, чтобы я была совсем тупая, меня просто это мало интересовало. Я запойно читала книги и жила в мире Вальтера Скотта, Александра Дюма, Конан Дойля, Сервантеса, Диккенса и других писателей далёких от современности.
Я не стремилась, меня не принимали. Зато я не платила взносы и не сидела в душном актовом зале после уроков на двухчасовых комсомольских собраниях.
 
С одной стороны мне все завидовали, а с другой пугали: «Ты ни в один вуз не поступишь без рекомендации комсомольской организации. Кем ты вообще будешь в жизни? Тунеядкой?», — школьный комсорг смотрела на меня с презрением. У меня был единственный вариант: сразу после десятого — замуж.
 
Замуж никто не звал. Единственный шанс как-то устроиться -.университет. Время, чтобы исправить ситуацию у меня было. Я сказала комсоргу класса, что мечтаю войти в их ряды. Я созрела и мне нужна рекомендация.
 
Мне ее дали, но это оказалось только первой ступенькой к заветной цели. Необходимо было учить устав, или ещё что-то, цитировать Ленина и разбираться в текущей политической обстановке. Все это было не мое. Но в желанный вуз без значка не принимали.
 
Моя память меня не подвела. В райкоме комсомола я шпарила наизусть устав, нараспев цитировала вождя пролетариата и уверяла, что всю жизнь мечтала бороться с апартеидом. Мне нацепили значок, выдали билет и пожали руку.
 
На радостях я выбежала на улицу с комсомольским билетом в руках. Какой-то прохожий толкнул и красная книжечка, с моим страшненьким фото в середине, упала в лужу. В тот момент я поняла, что значит выражение — померк свет. Первое что подумала: «Как мне жить дальше?». Вторая мысль: «Там же нужно печати за взносы ставить, как я его предъявлю комсоргу?»
Три месяца я прятала запятнанный билет и представляла, что меня ждет. Лекция на тему:"Люди за него жизнь отдавали, а ты в мирное время не уберегла. Какая ты комсомолка, ты плесень", или исключение перед всей школой на сцене актового зала и несмываемый позор на всю жизнь.
 
Грязный билет у меня так никто не попросил. Просто собирали взносы и я расписывалась в ведомости. В год моего поступления в универ рекомендация от первичной ячейки почему -то не потребовалась. И доказательств моего комсомольства никому предъявлять не пришлось.
 
Спустя  несколько лет  комсомольскую организацию ликвидировали. И никто никогда не узнал, что из-за испорченного билета я дважды пыталась утопиться в море. Приходила на пирс и с тоской смотрела в темную  глубину. Оба раза решала пожить ещё. Хотя бы до тех пор, пока не вскроется моя страшная комсомольская тайна.