Сколько раз зарекался общаться с попутчиками, особенно пожилыми, на политические темы – и опять не выдержал.
В Крыму, например, этот зарок я соблюдаю крепко, что вполне объяснимо. Пророссийские патриоты-аматоры содержание стихийного диспута со случайным попутчиком, скорее всего, передадут куда положено, а последствия для меня будут лотерейно-непредсказуемые. То есть, возможно, пронесет, а, возможно, и напомнят при случае про вагонный разговор в каком-нибудь кабинете. Да и переубеждать там кого-либо на четвертом году войны бесполезно, все давно разошлись по своим полюсам.
А тут расслабился, все-таки на материке, в вагоне Интерсити, поезд Херсон-Киев. Вокруг, соответственно, только наши. И потому в разговор ухоженной пожилой женщиной с ее соседом-студентом включился без опаски, с искренним желанием просветить будущего программиста насчет реальной действительности уже почти мифического Советского Союза. Больно уж пенсионерка захлебывалась, описывая спокойную, радостную и сытую жизнь в совковом стойле.
Я же, воспринимая любое стойло с запертой дверью, охапкой лежалой соломы в кормушке и ежедневной дойкой как банальную тюрьму, стал интересоваться у попутчицы, могла ли она выехать из СССР на лечение в Германию, сколько часов советские инженеры ежедневно тратили в очередях на покупку продуктов и под какой процент Госбанк СССР оформлял школьным учителям ипотеку.
Оказалось, что студент довольно хорошо ориентируется в советских реалиях. Он сразу поддержал мою точку зрения и его наивные вопросы пожилой попутчице все больше и больше походили на хорошо замаскированный стеб.
Но тут бабушка перешла к актуальной повестке дня. И услышав, что вот Путин такого безобразия, как у нас сегодня, не допустил бы, и вообще, пора Владимир Владимирычу навести у нас порядок, я слегка опешил.
– У кого это «у нас»? – подавился я.
– Ну, у нас, на Украине. – уверенно заявила бабушка.
– Простите, а вы где живете? – я все не мог поверить своим ушам.
– В Херсоне.
– И давно?
– Да почти всю свою жизнь.
Вот, честно скажу, не ожидал. Возможно, подхватил в оккупации какой-то синдром блокадника, что ли. Когда все, что находится не в осажденном городе, а на свободной в твоем понятии территории, представляется мирным и, главное, нормальным. Жизнь, люди, отношения, взгляды.
Хотя, если подумать, ведь были и одесский Дом профсоюзов, и Харьков весны 2014, и Днепр тогда же. Да и нынешние «патриоты» Донецка и Луганска, сколько их там наберется, тоже ведь не с Марса десантировались.
А нам, крымчанам, часто кажется, что здесь то уж, на материке, все давно внесли ясность в головы.
Дальше я, как ни стыдно в этом признаваться, стал горячиться и пытаться переубедить пенсионерку.
Лучше бы я бился головой о гранитную колонну. Другими словами, себя я привел почти в невменяемое состояние, а пенсионерка осталась такой же спокойной, доброжелательной и непоколебимой, какой была, должно быть, еще при освоении целины и строительстве БАМа. При этом время от времени она пыталась угостить меня домашними пирожками и чаем.
А я исходил пеной. Использовал все доводы, выстраданные и отточенные за четыре года.
В ответ:
– Может, все-таки пирожок возьмете? С яблочком? А вот Соловьев вчера по телевизору рассказывал, послушайте…
Ну, и дальше по тексту.
Российское телевидение ведь можно смотреть и через спутник, и через Интернет, а против такого лома прием найти трудно. Это как наркотик, который постоянно принимается многими пенсионерами в Украине на протяжении уже 27 лет. Если перекрыть этот «наркотрафик» – ломка и смерть. Ну, или впадение в кому.
А если вспомнить, что понятия «пенсионер» и «добросовестный избиратель» в Украине являются почти синонимами, то в кому впору впадать самому…
Но заставила меня задуматься не бабушкина «ватность», а собственная горячность.
Вот почему мы до сих пор время от времени вступаем в дискуссии, пытаясь убедить недостаточно проукраинских соотечественников, а порой и замшелых россиян, в своей правоте? Понятно, что правота наша проистекает от самого понятия права, признана всем цивилизованным миром, подкреплена абсолютно логическими доказательствами. Понятно, что среди тех пресловутых восьмидесяти шести процентов сдвинутых по фазе россиян, с которыми порой тянет подискутировать, полно наших кровных родственников.
Но ведь понятно и то, что пока работают «башни», излучающие ненависть и ложь, то есть российское ТВ, шансов что-то доказать плотно закрывшему глаза и зажавшему уши руками россиянину почти нет.
Телевизор-то в России действует, в отличии от наших доводов, как-то по-другому, судя по всему, прямо на мозг, по каким-то своим, «сакральным» каналам.
А мы опять и опять повышаем голос, пытаясь докричаться до бывших совсем недавно своими россиян и оказавшихся не совсем своими украинцев. Спорим, как когда-то заметил Жванецкий, до хрипоты, до драки. Порой даже в Крыму, что для украинского патриота вообще может окончиться плачевно.
Зачем?
И тут мне вспомнилась давным-давно прочитанная история про Людвига ван Бетховена.
У великого композитора был племянник Карл, в котором Бетховен души не чаял и воспитывал как собственного сына. А племяш был еще тот сорванец и дядюшку изводил по мере своих детских сил. Одной из самых изощренных его шалостей было дождаться, когда Бетховен сядет завтракать или писать очередной музыкальный шедевр, подойти к фортепиано в соседней комнате и взять резко диссонирующий аккорд.
Кто хоть немного учился музыке, знает, как звучат в аккорде сразу две малых секунды. Для несведущих – лучше уж провести гвоздем по мокрому стеклу, благозвучней выйдет.
Бетховен, хоть и начинающий глохнуть, но чувствующий гармонию как никто другой, вынести подобного издевательства над человеческим ухом не мог и, бросив перо или вилку, вставал, шел к роялю (племянника, понятно, к тому времени, след простыл) и в несколько последовательностей разрешал этот диссонанс, то есть играл подряд несколько аккордов, переводившие страшную какофонию, сотворенную племянником, в пристойное гармоническое созвучие.
После чего удовлетворенно шел завтракать или сочинять, а племянник опять начинал красться к фортепиано.
Наверное, так и мы уже не можем физически чувствовать вот эту самую ложь и ненависть, звучащую при нас и пытаемся, снова и снова вступая с «ватниками» в дискуссию, разрешить подобный диссонанс человеческого мировоззрения, привести его хоть в какое-то подобие гармонии.
Беда в том, что наши оппоненты глухи, в отличие от Бетховена, с рождения и отучить их дубасить кулаками по клавишам, считая, что это и есть самая лучшая музыка, можно, к сожалению, лишь лупя линейкой по рукам.
Ибо даже тех, кто когда-то способен был воспринимать доводы на слух, отучали от этого очень долго…
