Национальный вопрос – один из самых чувствительных и тонких аспектов человеческих взаимоотношений и неумелое, а иногда слишком умелое манипулирование этим вопросом стоило человечеству не один миллион жизней.
И поэтому, обращаясь к этой теме, всегда стоит начать с себя, прислушаться к себе, поставить себя на место тех, кому в четыре утра дают пятнадцать минут на сборы перед дорогой в неизвестность.
Сегодня я хочу рассказать не о крымских татарах, истории их изгнания и возвращения, а о себе, об эволюции своего восприятия трагедии и возрождения этого народа. При этом хочу подчеркнуть, что я не делаю никаких обобщений и не считаю себя зеркалом, которое отражает единственно верный взгляд на новейшую историю Крыма.
Я, как и мои родители, родился и вырос в Симферополе, среди моих предков мне известны только славянские фамилии. Историю депортации крымских татар я, как читающий и любознательный человек, знал более-менее подробно и когда в начале 90-х крымские татары стали массово возвращаться в Крым, неприязни типа «Понаехали тут!» во мне, разумеется, не возникало. Но и общности с крымскими татарами я не ощущал, вроде как в соседнюю квартиру въехал новый жилец. «Здрасьте!» — «Здрасьте!», «Соли не найдется?» — «Пожалуйста!» — «Завтра верну?» — «Да о чем разговор, берите на здоровье!». Все, как у соседей. Но именно соседей. Ощущения принадлежности к одной нации не было. Хотя, если честно, то и с жителями материковой Украины, особенно Западной, душевного родства чувствовалось порой меньше, чем с москвичами, с которыми значительно легче находились общие темы для застольной беседы…
Когда появились «поляны протеста», власти называли их «самозахватами», возникло некоторое раздражение: «Ну чего кочевряжиться, гражданство получили, встаньте в очередь и ждите земельного участка на общих основаниях!». Обыватели в очередях подробно обсуждали минимальные льготы, которыми украинские власти кое-как пытались компенсировать крымским татарам трудности переселения. Напомню, что в начале 90-х, на пике возвращения крымских татар на родину, бушевала инфляция и многие из них, продав дома в Узбекистане, теряли кто половину, а кто и три четверти вырученной суммы за время переезда в Крым только из-за обесценивания денег.
Раз в год, 18 мая, тысячи людей колоннами шли по улицам Симферополя к площади Ленина, скандируя «Миллет! Ватан! Меджлис!». Головы молодых парней были повязаны ленточками небесно-голубого цвета с золотой тамгой Гиреев, мужчины несли такого же цвета флаги. Пожилых женщин и стариков с военными орденами и медалями на груди вели под руки.
От этой толпы исходила даже не угроза, но какая-то сила, непонятная и могучая. Город замирал. Учителя в школах шепотом разрешали не приходить в этот день на занятия. На площади, которую где-то до 1997 года с утра оцепляли внутренние войска, два-три часа шел митинг. Муфтий читал молитву, Мустафа Джемилев, Рефат Чубаров, другие лидеры крымских татар произносили речи, народ на площади опять скандировал «Миллет! Ватан! Меджлис!», потом все расходились.
Некоторое раздражение, но уже смешанное с завистью, вызывало также последовательное и упорное отстаивание прав своего народа Меджлисом и крымскотатарскими депутатами всех уровней. Причем это раздражение относилось уже скорее не к крымским татарам, а к «своим» депутатам, которые постоянно воевали друг с другом, прекращая грызню только для очередного «распила» бюджетных денег. Но, опять же, в сознании большинства обывателей представители власти делились на крымских татар и «своих», причем многие из «своих» делали все, чтобы это разделение закрепить.
Вот и все, что я помню о своих отношениях с крымскими татарами в середине 90-х.
Еще раз повторяю, я рассказываю только о своем восприятии этих событий, за которое мне теперь неимоверно стыдно…
В конце 90-х на митингах 18 мая стали появляться представители крымской власти, потом и украинской.
Появились крымскотатарские школы, в поликлиниках и госучреждениях все чаще встречались крымскотатарские фамилии. Но для меня крымские татары по-прежнему оставались другим народом, не другой национальностью, а именно другим народом, во многом непонятным и закрытым.
Теперь-то я понимаю, что нежелание распахивать душу и устраивать братание со стороны крымских татар было даже не необходимостью самоидентификации, а скорее деликатностью, старанием не навязываться крымскому сообществу, которые по большей части хоть как раз и было «понаехавшим», но за несколько десятков лет как-то «устаканилось». А я, как и многие крымчане, и сам не стремился больше узнать, а, главное, понять крымских татар. Сознание, хорошо вымуштрованное советским прошлым, услужливо хранило нас от лишних переживаний. И потому, как при взгляде на портрет Сталина, который регулярно таскали на все коммунистические митинги ветераны-НКВДешники, мы не ощущали переломанных на допросе пальцев, так и сарайчики «самозахватов» у крымчан совершенно не ассоциировались с солдатами-«освободителями", выгоняющими на рассвете стариков и матерей с грудными детьми из родного дома в никуда.
Во время первого Майдана крымские татары сплоченно поддержали Ющенко, чем показали, увиденную мной только с позиции сегодняшнего дня политическую прозорливость.
Но наступил 2014 год. И оказалось, что в Крыму есть только одна сила, причем не только политическая, но именно народная, которая оказала сопротивление оккупантам. Мы же, крымчане других национальностей, граждане своей страны, оказались не то, чтобы в меньшинстве, мы оказались полностью разобщены. Каждый остался в своем окопе сражаться в одиночку.
Украинские партии и организации в Крыму всегда были малочисленны и не имели широкой поддержки. Русские? Ну, тут все понятно…
Так что дело даже не в количестве, я думаю, что минимум треть крымчан и сейчас проукраински настроены, хоть и затаились. Словами Андрея Вознесенского "самое страшное, что мы врозь…".
Ну, а с теми, кто сплоченно попытался сопротивляться, российские власти церемониться не стали. И если в оппозицию захватчикам встал целый народ – что ж, горе этому народу! Российские оккупанты начали еще одну войну, против еще одного непокорного народа.
Я тоже несогласен с оккупацией Крыма. И я хочу принадлежать к народу, который остался непокорен. Так что теперь, каждое утро в 6.15 ожидая стука прикладом автомата в дверь, я начинаю ощущать себя крымским татарином.
Я так и не выучил крымскотатарский язык. Знаю всего несколько десятков слов, да и то в основном из топонимики. Я так и не прочитал классиков крымскотатарского народа. Я так и не отказался от свинины.
Но когда я вижу очередное видео обысков и арестов в крымскотатарских домах, то где бы я не находился и на каком бы языке я не говорил, знайте, #Je suis Qırım tatar.
Максим Кобза.
