Мне почему-то время от времени не дает покоя вопрос – а как мы их простим?
Помните, в «Криминальном чтиве» Квентина Тарантино есть эпизод, когда Бутч Куллидж, которого играет Брюс Уиллис, освободив криминального авторитета Марселласа Уоллеса из подвала маньяка, осторожно спрашивает: «А как мы с тобой теперь будем?»
Так вот, нам тоже придется услышать вопрос «А мы теперь как будем?». Не знаю, через год, через пять лет или десять, но уверен, что после возвращения Крыма нам, уехавшим от режима на материк или оставшимся на полуострове, придется задуматься над ответом. Потому что спрашивать будут нас. И отвечать на этот вопрос должны будем мы, те, кто ощущал себя все это время гражданами Украины.
А задавать этот вопрос будут многие. И те, кто радостно шли на «референдум». И те, кто напялив камуфляж и прицепив георгиевскую ленточку, с бейсбольной битой охотились на журналистов. И те, кто, как ни в чем ни бывало, продолжали ходить на работу в казенные учреждения, над которыми стали развеваться не желто-голубые прапора, а полотнища цвета «Аквафреш».
Затаится и ждать нового прихода России или бежать в нее крымские патриоты «возвращения в родную гавань» вряд ли захотят, по крайней мере те, над кем не висит конкретная статья уголовного кодекса. Тем более, что, судя по всему, условия, предполагающие более-менее мирное возвращение Крыму статус-кво, также предполагают, что России в нынешнем ее виде к тому времени не будет. Причины аналитики называют разные, но не о соседней диктатуре сейчас речь.
А пока что попытаться увидеть, как же мы будем, можно уже сейчас. Прошло три года, накал «крымнашевских» страстей у пророссийски настроенных крымчан поутих, сторонники Украины боль утраты тоже спрятали поглубже, дискуссии до крика и мордобоя почти не доходят. Очевидная бесперспективность крымского тупика начинает проявляться даже для тех жителей полуострова, кто весной 2014 радостно «вернулся» в Россию.
Так что пусть мои размышления о будущем покажутся кому-то наивными , а мечты несбыточными, но они имеют место быть. Я не пытаюсь моделировать исторические процессы, они развиваются по своей логике, я хочу разобраться в себе. И пока основным чувством, определяющим мое отношение к крымчанам, «сдавшим» полуостров с потрохами, является, как ни крути, обида. А эта эмоция никогда хорошим советчиком не была.
И вместо железной и холодной принципиальности к противнику, которая выражается в повседневной, порой мелочной непримиримости именно к явлению, мы частенько выливаем всю свою порожденную обидой ненависть на соседа. И в результате выходит, что крымчанам работать в органах новой «власти» полуострова или киевлянам съездить отдохнуть в оккупированный Крым это как бы приемлемо, а вот пожать руку пожилому родственнику, который накушавшись российской телелапши, рвет глотку за «крымнаш» — западло.
Когда-то в Нюрнберге СС была признана преступной организацией. Но с конкретными эсэсовцами потом разбирались индивидуально, потому что вина пацана, оставленного умирать с фаустпатроном на окраине Берлина и шарфюрера из айнзатцгруппы, расстреливавшей евреев, несопоставима. Пример, возможно, жесткий, но наглядный.
Прощать всегда трудно. Да и не время сейчас говорить о прощении, тут дай Бог выстоять – и стране, и нам. Но я сейчас думаю о будущем, которое когда-нибудь непременно наступит.
В разгар войны как-то не принято рассуждать о мире. Стремиться к миру – нормально, мечтать о нем – пожалуйста, но думать о том, каким будет сосуществование после окончания конфликта не в наших традициях. Может, потому, что советская действительность приучила к состоянию вечной битвы? Если проиграл – нужно отвоевывать потерянное, если победил – нельзя останавливаться, пора тут же искать новых врагов и присоединятьть новые территории. Ведь даже в самые мирные застойные времена всяческие утренние передачи как правило начинались песнями типа «И вновь продолжается бой...»
Но учиться придется и послевоенному миру. И лучше об учебных программах и темах для обсуждения подумать заранее, на экспромтах в таких делах далеко не уедешь.
Помните, чем кончился в тарантиновском фильме диалог героев? Огромный Марселлас, которого Бутч несколько часов назад кинул на деньги, а затем избил и унизил, не поворачивая головы, говорит: «Мы с тобой никак не будем. Теперь все. Точка».
У нас так сказать не получится – мы все-таки не гангстеры.
Максим Кобза
