Каждый раз, когда я слышу прибаутку «Москва – не Россия», я прямо вижу это противопоставление. Озлобленные городские москали, влекущиеся по пробкам в кондиционированные офисы, чтобы сосать оттуда в свои кубиклы кровь из Матушки – и посконная-березовая, где русый Иванушка играет синеглазой Аленушке на берестяном гудке берендеевы напевы.
Типа такое злое сердце в добром человеке. Одни дышат бензиновым выхлопом и баблом, поэтому испортились, вторые – чистыми благорастворениями и парным молоком, и остались душевно хрустальны. В качестве иллюстрации приводятся художественные фотографии со стоков, преимущественно черно-белые, где старенькая бабка трогательно доит козу, а деревенский лиходей снят под таким углом, что глаза его кажутся колодцами в небеса, а алкоголические мешки под этими глазами почти не видны. Хорошо, что нет звука, потому что, в этот самый момент местный Платон Каратаев говорит фотографу «Ща как уебу, очкастый!».
Развод старый, и называется «с Марса прилетели». Ну, помните? – менты говно, «но они же не с Марса прилетели». Судьи говно, «но они же не с Марса прилетели», депутаты говно, «но они же не с Марса прилетели». И так далее.
Так что Москва тоже не с Марса прилетела, а состоит из тех самых Иванушек и Аленушек, помещенных в обыкновенный индустриальный урбан. Я не буду развенчивать миф о берендеевом рае, где в реальности пьяный Иванушка рубит не менее пьяную Аленушку по сраке свернутым электропроводом, а по ночам ее насилует пьяный свекр, мы поговорим – почему в Москве все мразотные черты «русской души» достигают апогея.
***
Москва, фактически, гигантский сепаратор, собирающий сливки с говна. Поскольку в России переехать в Москву – это успех, а добиться успеха там можно исключительно подлостью, сливки получаются густые и ядреные.
Это касается не только Москвы, а любого российского мегаполиса – как у Желязны в «Хрониках Амбера» все миры являются итерациями самого Амбера, так в России крупные города – нисходящие отражения Москвы. Питер – почти Москва, Екатеринбург и Новосибирск – почти Питер, и так до самого Барнаула, где на днях открылся «Макдональдс».
Открытие сопровождалось давкой, как в Москве 1990 года, что четко указывает нам: итерация Барнаула отстает от Кремлевского Амбера на 27 лет – вот как медленно отражаются миры!
***
Индустриализация в России началась с большим запозданием – в начале ХХ века, и перебираться в уплотнение диковатым общинникам было непросто. Если в крупных европейских городах уже сложилась культура жизни друг у друга на голове, то емеля, попадая в город, судорожно пытался расчистить пространство вокруг себя, задыхаясь от демографической клаустрофобии. Срываясь в панику, как все клаустрофобы, он начинал рвать на себе ворот, махать руками и визжать: «Куда вы прете гражданка, тралейбус не резиновый! Ехайте на такси!»
В общем-то, это не только российская проблема. Однако азиаты (например, японцы) веками живущие в тесноте, давно уже иммунизированы к этому. Они автоматически сохраняют минимальное личное пространство там, где это возможно – а там, где невозможно (например, в метро) складывают это пространство гармошкой и уходят в себя, вытесняя возмущение формальной вежливостью. Иначе не выжить.
Более индивидуалистичные европейцы и американцы стараются вообще не допускать подобного человеческого оверлоуда, всеми силами разгружая административные и деловые центры. Поэтому у них столица США не Нью-Йорк, а офис НАТО не в Париже. Отданные на откуп азиатской и африканской мигрени муравейники лондонов и ньюерков тоже не страдают – смотри абзац выше. Уж не пакистанцу жаловаться на тесноту в хате. Да и заработать там можно где угодно, не только переодеваясь в Ленина на Красной площади на потеху туристам.
Мокшанская же натура требует все ценное сложить в один сундук и сесть на него жопой, оставив вокруг себя высушенную в ноль округу. При этом, переехав в искусственный мир, оставаться самим собой во всем естестве.
Выходит, что душа требует раздолья с унылыми березками, но жрать там нечего и работать негде – все свезено в Амбер, где находится основная стартовая площадка социальных лифтов, а все остальные социальные лифты отражения амберских, и ведут лишь из цоколя на первый этаж. И мается в этом всем стиснутая до невозможности андер прешер общинная русская душа, которую не сломили и не урбанизировали ни Петр Длинный, ни Столыпин, ни сам Усатый Джугашвил.
Москва – черная дыра, всасывающая с урчанием все, что находится вокруг, и предел Шварцшильда проходит примерно по МКАДу – вот только, в отличие от черных дыр и атлантических мегаполисов, материя в ней не перерождается, а остается той же, что и была. Разве что говно доходит до уровня сгущенки, выражая изначально присущие рассейскому народу черты характера максимально наглядно, ароматно и аппетитно.
В случае необходимости один московский округ можно палочкой в воде разболтать до федерального – пахнуть он будет все тем же: Россией. Впрочем, вы что, никогда не видели москвичей на турецких курортах? Их от барнаульцев, не видавших Макдональдса, не отличишь – так же пихаются над шведскими столами.
И то, что не видно на остальной территории унылых березок, что скрывается за заборами и деревянными дверями сортиров, в Москве происходит на глазах, как в общественном туалете. Иванушка пиздит Аленушку прямо на стоянке или в супермаркете. Бухой свекр, обоссавшись, лежит не в канаве за околицей, а на людной остановке. Так что не надо гнать, та Москва, которая бьет с носка, слезам не верит, и из-за которой отступать некуда – вполне себе Россия.
Даже концентрированная. Подарочное издание.
***
Каждый раз, когда «коренной москвич» жалуется на понаехалов, так и тянет спросить: «А что, они с Марса прилетели?» И в ответ на: «Слетаются как мухи на мед» поинтересоваться – откуда у вас мед, если нет пасеки?
В вертикально-тоталитарной сверхцентрализованной стране живущей с ограбления собственных провинций и воровства в центре, на территории с населением в восемь человек на квадратный километр кацапы умудряются создавать шварцшильдовские муравейники, где каждый муравей ненавидит соседних муравьев за то, что некуда лапку поставить.
Хотя я зря так про муравьев – они, в отличие от русских своих никогда не бросают, хотя тоже доедают павших, как кацапы.
Москва – это Россия. Это Россия – не всегда Москва. Но она в нее всегда стремится. Потому что тоже хочет пожить немножко и явить себя миру во всей красе.
