Протокол начинается с того, что у солдата отнимают оружие. Любое. Дальше ему может быть так больно, что он начнет стрелять куда попало. Поэтому изымается автомат, гранаты, холодняк. Этим обычно занимемся не мы, а побратимы. Уже они доносят до эвакопункта разоруженного воина.

Потом снимается броня, чтобя параемед мог добраться до органов. Потом парамед режет всю одежу, начиная от шнурков берцев, и догола. Надо осмотреть все тело. В итоге перед тобой лежит голый человек. Пятнадцать минут назад он был бронированным упырем, упертым в ДШК, а сейчас не может поднять руку. Если у него хуй — он предположительно самец, а если пизда — то жиночка.

У нас все воюют. Дамы тоже.

Дамам еще труднее. Им даже пописять в кошмарных армейских туалетах — это проблема. Стоишь, куришь на площадке Башни, медициночка идет по нужде, и просит тебя постеречь вход. Потому что с площадки простреливается вход в туалет. А она же девочка. Ей просто так трудно.

Канал ICTV снял комнату в Марике, где мылась морская пехота. Ключа нет, просто надо знать код. И я туда залез, а мне настречу из ванной вышла морская пехотиночка, одетая в один автомат.

Потом она меня отпаивала чаем и говорила «да ничего страшного, со всеми бывает».

Соотношение силы и слабости — оно сильно зависит от ситуации. Но когда заведомо сильный встречается с заведомо слабым — он проявляет человечность. Если исход матча понятен заранее — то зачем гордиься медалями?

Самые беспомощные — это раненые. Какими бы они ни были крутыми до получения фрагмента в пузо.

Если это зеленый статус, то есть он в сознании и говорит с тобой, то надо поддерживать разговор. Потому что осознание собственной беспомощности может убить воина быстрее, чем пуля. Он только что был капитаном, а сейчас восемьдесят кило организма, в которое надо попасть тонкой иглой. А он все рвется командовать своей ротой. Он даже не понимает что с ним случилось.

Он только что крушил сволочь из крупнокалиберного, а сейчас завернут в двустороннее термоодеяло, и у него даже трусов на себе нет. А ты, вкалывая ему в жопу антишок, должен помнить — он временно такой, он на самом деле может быть лучше, чем ты. Если тебе прилетит — все, ты уже нихуя не писатель, не блогер и не солдат, и это тебя замотали в фольгу.

Сломанный Ахиллес или павшая с небес валькирия. Въебавшаяся в грунт, разбившая двигатель и оба крыла

И русские тоже, да. Он наемник, вчерашний отпускник из российской армии. Но он голый и разоруженный. И его ветошь, с документами, пропитанная кровью сложена в кучу в углу эвакуатора, а сам он завернут в фольгу, золотом наружу.

За российским наемником, раненым в жопу (входное ответстие между копчиком и анусом, внутренний рикошет от лобковой кости, фрагментация мочевого пузыря и части кишечника), прилетели ангелы. Двадцать литров горючего от эвакопункта до госпиталя. Потом за ним прилетел вертолет, чтобы доставить из Марика в Днепр. Это горючее было куплено за ваши деньги, которые вы пересылаете со своих достатков. И он враг, да.

Почему? Да потому. Даже животному нельзя позволять страдать. Мы люди. Человеком быть тяжело. Проще быть животным. Тайра сейд — плохо ему, плохо тебе. Она говорит — тебе в принципе не должно быть лучше, чем твоем триста, или увольняйся.

Он отвоевал. Для парамеда что капитан ВСУ, что наемник из России — это одно и то же. Это голый и больной солдат Его оружие сложено, и я ему не судья. Суд будет потом, когда он выздоровеет и станет более-менее равен тебе. Голого и окровавленного, заведомо беспомощного, не судят. Выздоровеет — тогда суд.

Поэтому, когда я вижу видео издевательств гиви и моторол над нашими пленными, заведомо беспомощными, присяжными солдатами правительственной армии, я понимаю что русские не люди.

Им даже ад не положен. Ад для грешников, а грешник тоже человек. Хуевый, но человек. Бог его простит. Но бог не судит скот или изделия.

А это животные. Ну вот какой рай или ад бывает для курицы или говядины? Или для токарного станка?

И потом меня спрашивают — почему я русофоб? Да я не русофоб, я просто за людей против животных. У меня предки были такие же, убивали мамонта и смилодона, чтобы прокормить и защитить дочку и жену.

И никто их в этом не обвинял.