На Кафедре начался спор касательно плохого отношения людей и погнутой жизни, шо нао м" короткостволити — типа надо ли в случае искривления реальности звонить в милицию, или принципиально отвергнуть "стукачество" и самому разбираться по месту?
Я обычно ссылаюсь на личный опыт, потомушо пока сам не попробуешь — не поймешь. Я считаю апелляцию к опыту единственны верным средством трансфера положняка, и когда мне говорят "была у меня такая история..." я слушаю в два раза внимательнее, чем "вот мне рассказывали".
Дело было в 1994 году. Дату я помню, потому что купил тогда кассету-вхс с "Журасик парком" и шел ее смотреть по улице Толстого вверх. Тут какая-то девочка пыталась перейти дорогу в неположенном месте, перелезала через забор, зацепилась юбкой за ограду и стала светить на всю улицу синими трусами. Ну и я тоже пошел посмотреть на такие замечательные трусы.
Оказалось, это была вершина генной разработки еврейской программы покорения успешных гой-самцов галахой. Моя Иудифь была худая, длинноногая, твердосисяя, с нереальным хаером-колтуном рыжими латунными колечками до жопы, абсолютно неухоженная, работала до обеда секретаршей в каком-то аналоге "МММ", а после обеда торговала секондом. Я понял, что это надо срочно брать в охапку и тикать, пока другие не успели. Тогда не было такси по вызову, а мобильники были только у бандитов. Я снял ее с забора, одернул юбку (ей, не себе), и стал махать рукой, отлавливая машину.
Так вот, нихуя не будет хеппиенда. Жила она на Теремках, в самом конце географии, куда приходят старые троллейбусы с ВДНХ умирать, падая в овраг, как слоны. И у нее не было мамы, том шо умерла неня пологами. Зато была там собака породы дог женского пола, и еще папа. Папа был во всей красе, шопиздец, пятая колонна, агностик-квадратные очки, клетчатая рубашка, джинсы, стругацкие, астрономия, вот это все, "ах, какой прекрасный вечер, давайте выпьем чаю! Сейчас приедут Гринштейны, у них есть сахар! Это же будет пир на весь мир!.."
Я боялся угостить свою Иудифочку растворимым капучином, потому что папа бы не понял этих пережитков.
В этой извините, условно говоря квартире, постоянно шото отваливалось, взрывалось и окатывало кипятком. Я отпросился у перспективного тестя посрать, у меня из-за ремня сзади вывалися мадярский "фромер"-полис. Я тогда помогал будущей украинской армии воровать ГСМ из Остра, у меня тусили люди в кожаных куртках с лампасами и 200-литровыми бочками соляры, ну и пекаль был нужен. Это была дурная машина с непоятным метрическим калибром, перекомленным порохом патроном, зверским останавливающим экспансивным действием и нулевой прицельностью. То есть ты мог выстрелить вперед, а за тобой внезапно падало дерево.
Ну и давай его оттуда доставать палочкой, в приличной еврейской семье шпалер из унитаза.
Этот папа держит двумя пальцами мой "фромер" и говорит — "Это ваше? А вы, прошу простить за вопрос, точно учитель-сурдопедагог, или как это сейчас называется… рэкэтсмэн? Извините, но N у меня единственная дочь, я бы не хотел для нее неприятных знакомств с подозрительными людьми."
То есть он, значит, нормальный, а я подозрительный. На дворе лихие-90, и астроном считает себя нормальным.
Я решил уйти оттуда, из этого ужасного места, но моя Иудифь сидела на проваленном топчане, сжав острые коленки, сдвинув пятки в в дырявых носках и просто смотрела на меня. "Красива видом и весьма привлекательна взором" (Иудифь. 8:7)." Я понял, что никуда не уйду, потому что два раза за одну жизнь такое чудо не ловится.
Ночью к нам пришла самка собаки-дога, размером зо швыню, и легла между нами. Я попытался эту собаку выгнать, она стала на меня рычать и кусаться. Я взял скотч и замотал ей морду. Честно, я люблю животных, но больше я любил Иудифь, а не вот это все. Собака стала выть и разбудила папу. В итоге ничего тогда у нас с ней не было. В смысле не с собакой, а с Иудифью.
Утром папа завтракал сигаретой с чаем, с омлетом из половины куриного яйца, и говорил дочке: "Знаешь, Нил, держись за этого мальчика. Он, конечно, пролетарий, и крестьянские корни видны, но в нем есть что-то. Время такое, нужно крепкое плечо, ты потерпи."
У меня, вообще-то, родители артисты театра и кино, причем отец — Заслуженный артист Украины, и у него два высших образования.Моя сестра диктор на Первом Канале. Да, я знаю где альфа-центавра, лебедь, цефей с кассиопеей, и вся остальная хуета, до которой мы при своей жизни не долетим. Я все услышал, наступил на свои крестьянские корни и с рычанием пошел в душ. В ванной кисло белье и невероятно бздело гнилью. Я его постирал и повесил на веревку. Заглянул папа и сказал: "Ага, он умеет стирать! Вот что такое происхождение! Нил, он прачка!.."
Я тоже читал Бласко Ибаньеса, и знаю эти вещи хуторянские.
Корни так корни. Ладно. Щас увидим, кто из нас рабинович.
Я изгнал оттуда Гринштейнов с их сахаром и Левицких с их "просто поговорить" без сахара. Я купил в дом пальчиковые батарейки для пульта, после чего начал работать телевизор. Папу телевизор сильно попустил, и собака тоже смотрела на движущиеся картинки, положив квадратную башку на лапы. Благодаря телевизору у меня с Иудифью наконец-то случился секс. Но прерванный. Пришел папа, налапал на стене выключатель, врубил свет 75 ватт четыре лампы, засиял мою подвижную жопу и сказал недовольно: "Можно как-то потише себя вести, там же Парфенов!"
Я пытался втеретьсь в доверие. Купил папе майонез, шото покушать к майонезу, и еще немного достижений цивилизации. Два мешка сахара по 50 кг, чтобы никаких гринштейнов больше не водилось. Тонну твердого кофе в ваккууме, свиноту в консерве, крупы, гречку. Никакого свежака, потому что портилось.
Папа смотрел на меня все подозрительнее, а потом сказал: "Нил, я у него видел сто долларов в кармане. Одной бумажкой Это неспроста. Он бандит. Откуда у приличного человека может быть сто долларов?"
- Поехали отсюда, — говорил я Иудифи. — Серьезно. Это уже переходит все блять границы. Я не могу выдерживать такого интеллектуального давления твоего папы. Он, конечно, умный, я купил ему обувь на размер больше, он не хочет корректирующий супинатор, а хочет новую обувь и быть царицей морскою, чтобы я был у него на посылках.
У меня крестьянские корни, а кто развел под окном многоэтажки делянку с овощами? Ты думаешь я не видел, как он там вот это все, кратопля-мраковка-ципуля лопаткой копает?
Иудифь обхватывала меня километровыми ногами, утыкалась в мокрую лавсан-подмышку и лила слезы. От меня воняло "Лицом со шрамом" или "Блюджинс". Мы с Иудифью проветривали квартиру, чтобы папа не уловил нечестивый диссонанс парфы в привычной гармонии носков и запекшейся сковордки. Шампунь у нас был один на двоих, мы его использовали тайно и прятали в электрощитке, как наркотики.
- Это мой единственный родной человек! — говорила мне прекрасная дочь ненормального Авраама, вытирая зареваный мрамор безупречного носика с горбинкой
- Это мой единственный родной человек,
- А я какой? Не родной?
- Ты тоже. Прекратите меня рвать! Вы мной манипулирутете!
Хорошо, давай переедем в ближайший дом. Только без собак и папы.
- Только чтобы я папу видела! Понимаешь, он сложный человек… Его так нельзя оставить.
Простой человек, типа меня, с уровнем развития двутавровой балки, быдло и чорт, тоже может понять проблемы сложных людей. Их нельзя просто так бросить, штоже они будут кушать?
Мы оттуда ушли, но по периметру бытия постоянно тараканил папа, проверяя наличие у нас еды и ста долларов. А мы вместо астрономии просто ебались. Папа следил — все ли хорошо? Нил иногда плакала от такой заботы. Я ее утешал, родителей не выбирают.
Сложных астрономических людей должны кормить незамысловатые крестьянские корни. Тем более, что моя Йудифь все больше стала крестьянизироваться, превратилась в славянское быдло, и однажды изъяла у меня деньги, чтобы купить мне подарок ко дню рождения. Она говорит: "Ты извини, что я не спросила, когда денюшку брала. Я потом заработаю и отдам, я не сильно много потратила?"
Ну вот что ты скажешь такой женщине, кроме цьом и тепло обгорнуте?
И мы переехали в монструальный хауз напротив сложного папы. Этот ахитектурный пиздец видно даже с Альфа-Центавра, который с номерами домов от 01 до 109 и миллиардом квартир. Кто был на Теремках тот знает это чудовище со сквозными дворами. Отвратительные кубиклы, которые зимой промерзают, а летом раскаляются.
Ну и там всякие непонятные люди живут, работники кайла и троллейбуса , которые понимают только крестьянское происхождение и обращение "паяльник в жопу"
Я комфортно расподожился на спальнике поверх раскладушки, смотрю телевизор с видеомагнитофоном разных Джекичанов, но тут щелкает дверь. Заходит тихо моя Йудифь, крыской сдирает тапки и сразу лезет в ванную. И там плещется и сморкается. Я понимаю, что так она домой не приходит, это ненормально. Я иду в ванную, и поднимаю рыжбанчику уже качественно филированные перукарем волосы.
У нее расквашено лицо, оба белка залиты сеткой сосудов и из носа течет.
- Шо случилось?
- Ничего, — и кровавой соплей мне на белую майку апчхи.
"Сейчас я тампоны женские в ноздри засуну. Все будет нормально, не переживай, иди спи. Пожалуйста, не вмешивайся. Это не надо, только хуже будет."
***
Сосед снизу поругался с женой, жирная тварь два центнера, вышел покурить чтобы нервы успокоить. Сначала свою жену избил в фарш, а потом решил чужую отпиздить для комплекта. Избил мою Иудейку, потому что она баба, а все бабы бляди. Лифт не работал, и девятый этаж стал для нее критическим.
Мой домашний Эрец-Израиль тихонечко спер десять долларов, и купил мне невиданную еду — "суши с зеленой горчицей и палочками". И половину пакета сдачи нес домой купонокарбованцами, купюрами в миллион, перетянутыми резинкой. Походу, свинью эти суши добили окончательно. Мы тут на работу из-за запоя устроиться не можем, а они суши едят! Вообще ахуели джыды и бандиты. И бил он ее по итогу с плеча и от души, чтобы тощая в пролет между этажами провалилась. Месил в говно, день ВДВ. Я не ангел, тоже иногда пытался бить бабов, и даже замахивался, но что-то меня всегда тормозило в последнюю секунду. Ну вот не астроном я в этом плане, не интеллигент, не могу довести дело до конца.
Мобильной связи тогда не было, империя домашних телефонов "044".
"Фромер", почтальон-полис, семь патронов, пять мягких экспансивных, два тяжелых дырокола с сердечником по броне. Я беру, иду, и моя бьюти-юди лежит на ковролине, цепляется мне за ноги, "не-е-ет!"
- Хорошо, в милицию звоним?
- Не-е-ет!
- Ладно, давай я сам.
- Не-е-ет!
Так что делать, тебя же побили для развлічєнія, мьо кохане довголапе дрінобноцицькове жидівстьо. Я сьо не попущу, вьеш? Маєш за чоловіка хлопа збройного, лютого дуже. Каж, міліціантів кликати, каж бандюганів кликати, каж м най Остер на бєетеерах єде за паливо-мастило. Шо можу для тебе зробити. Каж всьо. М штерлю підараса.
- Не-е-ет!
"Ничего не делай. Дай тампоны в нос засунуть, у меня кровь течет. Будь хоть раз в жизни мущщиной, ничего не делай!"
Ну типа быть как ее папа. Тебя пиздят, а ты будь умнее и не связывайся.
***
Страна, в которой нет нормальных судов, адвокатуры, фиксации, хочет короткостволов. Где западло, например, в милицию позвонить, потому что "стукачество". Хуй поймешь, законопослушные без милиции и без самосуда. Это как?
Моя умненькая Нил, все ты правильно сделало, рыжее иврейство. Мы потом облили растворителем 646 фанеру этого дебила чиркнули зажигалкой и вызвали к алкашу пожарных. Пожарные круче ментов, они выпилили ему дверь в феврале. 03- нет, 02- нет, 01 да
Нил сейчас топовый шеф-товар в Испании. Маэстро паэльи и креветок. Она уже не готовит, а учит — интервью, курсы. Трое детей, аликанте, Лучший повар Иберии. Она не умела мне кофе сварить, чтобы руки не обжечь. И тут ТВ, абла испаньоль, и все такие же кудрявки колечками до жопы.
Спасибо, что не дала мне штрелить тогда, рыжуха.
