Цинизм — штука не всегда здоровая, особенно если смотреть со стороны. Но смотреть со стороны — личное дело, если не нравится, то можно отвернуться, а вот что цинизм делает с душой самого циника? Особенно, если цинизма избежать нельзя исходя из самой ситуации.

Представьте, стою я на платформе Башни и курю. Снизу подходит солдатик. Обыкновенный такой солдат, в никаком звании и укрпикселе, задирает голову и просит у меня мешок для «двести».

Мешок — штука дорогая, поэтому я, как кладовщик, мешками не разбрасываюсь. Тем более, командир лично предупредила, что мешки надо беречь. У меня их в наличии штук пять. Я сурово уточняю — а кто это ему сказал, что тут пункт раздачи мешков-200 всем желающим?

Солдатик ссылается на начмеда батальона, а это нормальное обоснование и рекомендация. Придется давать. Мешки как бы не начмедовы, но мы дружественные структуры, и поскольку именно у нас трупы повсюду не валяются, в мешках срочной нужды нет, а кому-то понадобилось, то поделиться мы готовы.

Тихо матюкаясь под нос, потому что кладовая жаба таки давит, начинаю копаться в имуществах. Выходит Фокс, жмурится на утречке, закуривает и любопытствует — чего это я с утра такой подозрительно добрый, что собрался подарить посторонним людям сокровища волшебной пещеры Хуйдам?

Я говорю что надо выдать мешок для «двухсотого».

Фоксу становится еще интересней, и он спрашивает «кому»?

Я показываю на солдатика, стоящего с задранной головой, шо ласточкин птенец, под Башней. Фокс вступает с ним в разговоры. Все как положено — скудова, хто сам, кого знаешь, классика жанра.

Наконец я вытаскиваю нужный мешок и иду к ограждению. «Лови!», говорю и пытаюсь кинуть его солдатику так, чтобы ветром не унесло. Мешок, а не солдатика.

«Шо ты даешь! Шо ты даешь!» — начинает шипеть Фокс. — «Это нормальному пацану надо, так дай нормальный мешок, жлоб каптерский! Дай с перчатками! Я у них на ВОПе ночевал, охуенные хлопцы, так надо ответную благодарочку сделать!» — В общем, мы перепираемся на тему нормальных мешков для трупов, выясняется шо у Фокса лично заныкан еще один, нормальный, мажорный, с перчатками, с его слов «на всякий случай» — только непонятно на какой.

Какой «всякий случай» может быть у Фокса, что он припас для себя роскошный мешок? И как он собирается проконтролировать, чтобы его не засунули (минуй, Боже) в хуевый мешок, а элитный мешок не спиздили спустя год со склада? Тогда я должен быть в курсе, как кладовщик!.. Одни вопросы без ответов.

Некторое время мы обмениваемся оскорблениями и философскими аргументами.

Потом мы достаем правильный мешок. Из респекта спускаемся собственными ногами с Башни на грешную землю, вручаем имущество лично. Солдат чаю с конфетами не хочет. Мы желаем всего наилучшего, солдатик растроганно благодарит и уходит с хорошим, правильным мешком для «двухсотого». По крайней мере — лучшим мешком, который у нас был.

Ну а шо поделать, раз на войне есть мешки для «двести», рано или поздно они кому-то становятся нужны. Больные на всю голову логикой скажут, что все ровно наоборот — раз на войне есть «двести», то им нужны мешки. Но для кладовщика, который смотрит на мир из зазеркалья, все выглядит именно так: за каждой вещью однажды придут. За картошкой, за тушенкой, за зимней резиной, за мешком-200.

Поработайте на складе два месяца, и вы сами научитесь думать наоборот. У нас на складе валялась неведома хуйня, смысл которой не мог определить никто. Даже Комбат, Великий и Ужасный, долго крутил ее в руках и сдался. Выкинуть эту хуйню было жалко — уж больно она была красиво сделана, с лампочкой и веревочкой, и было этой неведомой хуйни двадцать один экземпляр. Уж больно символическое число. И только через полгода пришло письмо от волонтеров — пригодилась ли нам ночная подсветка для минометных прицелов, двадцать одна штука? И тут все мгновенно стали умными, типа «а я сразу так и подумал!»

И ты понимаешь, если на складе что-то лежит — оно для чего-то нужно, в том числе и мешки для трупов. И однажды за этим придут тоже.

Но людям не все равно, какой мешок им нужен. То есть лично двухсотому мешок не нужен, а вот ребятам, друзьям двухсотого нужен. А друзьям ребят нужен хороший мешок. В смысле, это ребятам не нужен… блять, я уже запутался — что кому нужно. Короче.

Во времени и на месте происходящего цинизма не было ни капли. Мы были естественны и бесстыдны, как коты, которые ссут в ботинки. Надо выдать со склада имущество. Есть направление начмеда. Ребята хорошие и знакомые. Дай им со склада лучшее из того, что они просят. Нам это не казалось ни трагичным, ни смешным, ни глупым, вообще никаким. Все просто и по протоколу. Мы разошлись довольные собой. Солдатик, прижимая к груди самый классный мешок для павшего побратима, мы — радуясь тому, что пристроили хороший мешок в правильные руки, а не кому попало, начмед — тем, что выкрутился с поиском мешка-200.

Со стороны, наверное, это показалось бы циничным. Особенно гимназисткам, среди которых говорить об окончании жизни вообще не принято.

А вот сейчас я пишу об этом, и через абзац выхожу курить. Потому что лично для меня цинизма как не было тогда — так нет и сейчас. И я даже не знаю какую точку поставить в конце этой простой истории.