- Руихь, матка! — сказал мордатый фельдфебель укровермахта, тыча поселянку стволом автомата в обильное чрево. — Яйка, млеко? Мьот? Хлеп? Гибт ес? Шнапс?..
Поселянка утомленно подняла глаза к потолку, выдохнула и вяло заклацала на калькуляторе.
- Яйков сколько? Вифиль ойерс, герр зольдат?
Фельдфебель пошушукался с молодым гефрайтером панцергренадиров из лейб-штандарта «Степан Бандера», неизвестно каким ветром унесенным от своего панцера (стопудово — боевое охранение панцер-дивизьона, переквалифицированное по Минским договоренностям в мотострелки и прикомандированное в наши ебеня), затем вытащил из кармана банковскую карту «Привата» и пачку мелких рейхсгривен.
- Три десятка, битте.
- Семьдесят три гривны за все. Без шнапса. Вы у меня дошутитесь с этим шнапсом, я комбату скажу, чтобы вас попячил. Сами знаете какой штраф за торговлю алкоголем в зоне для вендоров. Вон, швепс вместо шнапса в банках привезли. Пейте на здоровье. Как платим? Нал, карта?
- Карта, фрау Светлана. Да мы пошутили насчет шнапса...
- Петросяны хреновы, дизлайк. Фол смайлик, — поселянка попалась продвинутая, видно кое-где в поселке еще ловили роутеры. — Звоните на безнал, я пока в кулек все сложу.
Пока пан фельдфебель куда-то звонил по телефону, молодой лейб-панцергренадир нарыл таки по карманам остатки наличных на старый-добрый фашистский швепс. Вечная беда расчетов за блокпостами — все деньги на карте, ни один терминал не работает, а обналичить можно только в Мариуполе.
Сепарские диверсанты, очевидно, по ночам выгребают все мелкие купюры из банкоматов, оставляя исключительно пятисотки — и ходят вдоль фронта потерянные укровермахтовцы, сжимая в окровавленных руках, торчащих из закатанных рукавов, бумажки с босоногим Сковородой, с которых тебе не дадут сдачу ни в одном чипке зоны. Разве что ты покупаешь автомобиль или недвижимость. Иметь пятьсот гривен одной бумажкой за последним блокпостом — все равно что не иметь денег вообще.
- Две банки, фрау Светлана.
- Двадцать две рейхсгривны, герр гефрайтер. Дайте две гривны, у меня сдачи нет. Возьмите в холодильнике.
Минут пять танковый гефрайтер и поселянка чередуют усилия по нажиманию кнопки и открытию холодильника, не могут попасть в одну фазу, он отпустит — она нажмет, и поочередно ругаются на укрофашистском языке русским матом. Тут у поселянки начинает телебонькать в кармане мобилка, она вытаскивает ее, читает смс-ку, обводит в своей амбарной книге цифру кружочком и ставит пакет на прилавок. Фельдфебель берет пакет, интимно накладывая загребующую лапу в тактической печатке поверх пухленькой лапки поселянки.
- А вы знаете, любезнейшая фрау Светлана, — загадочно выдыхает фельдфебель, чем-то сразу напоминая гоголевского персонажа, — Шо если поменять «д» на «н», та десь намародерить букву «е», то из слова «бендера» можно викласти слово «аненербе»?
- Та тю на вас, — отвечает любезнешая Светлана, выдергивая свою лапку. — Скажить лучче, пан фельдфьобель, когда эта клята оккупация уже закончится? Мне нормальные отдыхающие нужны, мамочки с дитями и папками, чтобы шнапс покупали, а не вот это все. У меня бизнес в дауне! Шо там ваш фюрер шакаладный каже?
Фельдфебель сразу скучнеет.
- Ув майбутьному роци, — невнятно бормочет укровермахтовец, поспешно цепляет пакет и топает на выход, стараясь не побить яйки об шклянку с «мьот».
- Ув прошлом роци было в «майбутньому роци»! — волает вслед поселянка. — Фошысти вы или нет, робить вже шото!
- Минские угоды... — бурчит фельдфебель. — Разграничение, обээсйе. Блакитные, шайсе, каски... от досипалась, курва, а шо я можу зробыть, штаф за неспровоцирен фойер — тридцать тыщ рейхсгривен...
- Швепс! — робко пискнул из угла сражающийся с холодильником панцирный гефрайтер. Поселянка со злостью лупит кулаком по пульту, холодильник открывается, панцергренадир отваливается от него с двумя банками ледяного швепса и бросается догонять начальника. В дверях укрозольдатен разворачиваются и, придерживая пакеты подбородками, вскидывают зигу во славу Бандеры.
- Хох!
- «Хох!» — передразнивает их поселянка. — От именно шо «хох», хохлы. Фьюрера нормального на вас нет... Бедный, бедный наш Райх, о, майн гот Иисусе...
***
Во всех городах, где бываешь, двигаясь из Киева на ноль, тебе рассказывают о зашкаливающем количестве местной ваты, с нетерпением ожидающей прихода «русского мира». Полтава, Харьков, Днепр, Запорожье, Мариуполь — самооценка местных колеблется по ватометру от «каждый второй» до «тупо все.» Видимо, есть какой-то кайф — чувствовать себя живущим в Обители Зла.
В ответ на это мне хочется сказать, что если где и искать вату — так это в моем стольном Киеве. Куда она набилась, укрываясь от укробандеровской люти, согласно исконно русской душегубской традиции прятаться от Бога в монастыре. Но тут я чувствую, что сам начинаю получать кайф от страданий. Поэтому стараюсь смотреть на вещи объективно и со стороны, как иногда получается у обкуренных или головой ударенных.
Я не заметил какого-то особого процветания хлопчатника на восток от Днепра. Безусловно, семьдесят лет франкенштейновского синтеза «советского народа» дали свои плоды — привычка ассоциировать все «наше» и «советское» с «русским» пропитала мозги шо мед соты. Все эти персонификации «русского мира» в виде бледнорумяных аленушек, курносых олигофренов-иванушек, мистического «русского солдата-освободителя», несгибаемого и непьющего «простого рабочего сидорова», трудолюбивых шо битюги, но чувстительных шо институтки колхозных платонов каратаевых, Мудрого Вождя с Апостолами-в-Пыльных-Шлемах и остального пандемониума имперской мокшанской мифологии, реально гипнотизируют отечественных ностальгентов.
Но уверенность в том, что «русский народ» это сплошной и душевный платон каратаев, только с натертой случайными моральными уродами пяткой, мгновенно развеивается при непосредственном контакте с этим платоном-освободителем. Который, как выясняется, сплошняком из натертой пятки и состоит.
Именно этого не понимают измученные нарзаном жители Правобережья — и даже прифронтового Мариуполя. Потому что чудо развеивания морока происходит немного дальше, километров эдак за двадцать от Марика. Оно вроде близко, гораздо ближе, чем из Киева — но это близость локтя, который не укусишь: несколько поясов блокпостов, минированные обочины и патрули в зоне отбивают желание ездить туда на пикник погулять за грибами.
В итоге — мы почти ничего не знаем о людях, живущих в зоне. И если в раздолбанном Широкино из постоянно живущих аборигенов остался только комендант — трехногий бродячий пес, появляющийся из ниоткуда и исчезающий в никуда быстрее, чем вскидывается на звук автомат — эдакая помесь Жеводанского Зверя и собаки Баскервилей — то в нашем Поселке, и вокруг него живут люди. Живут и ждут.
И на Скорбную сторону они не хотят даже за две пенсии.
***
Как таковая, цивилизованная жизнь заканчивается примерно у нас в Поселке. Точнее, она заканчивается за последним блокпостом, а здесь воссоздается ее армейская симуляция, инфраструктура, наведенная пунктиром. Намек на порядок в извержении хаоса. Впрочем, и этого достаточно, чтобы в мире без банкоматов, почт, поликлиник и отделений милиции все живое начинало рефлекторно жаться поближе к армейским и парамилитарным базам.
И дело не исчерпывается помощью «симиков», хотя сивил-милитари-кооперейшн работает как положено. Но жизнь состоит не только из базовых потребностей, еще из кучи проблем помельче, для решения которых требуются электрики, водопроводчики, медики, автослесари, люди, умеющие настроить интернет и сделать укол собаке. Есть даже Зубные Феи на Замке (о них будет отдельный обстоятельный и дружеский рассказ), и они не только воевак лечат — любого, кто к ним придет. Потому что за последним блокпостом иного порядка и цивилизации, кроме нашей, фошистской и укровермахтовской, нет.
Кроме того, нужны люди, у которых есть батарейки к твоему фонарику, дрель к твоей стене, трос к твоей машине, лестница к твоим порванным проводам, соль к твоему супу и так далее, вплоть до «есть люди типа раз, и люди типа три» как пел когда-то Борис Гребенщиков. Это я говорю ответственно, как человек с болгаркой без диска и со степлером без скоб. Тут в одиночку пиздец, как Мейлмьюту Киду в Белом Безмолвии, надо искать себе подобных.
Местные давно уже выяснили, что наиболее подобный им вид людей, от которых можно дождаться помощи, сочувствия и защиты, ходит в камуфляже. В этом симбиозе сивилов и милитаров, думаю, кроется ответ на жгучий вопрос: «Что мы будем делать с населением Донбаса, когда его освободим?»
Боюсь, сначала придется накормить его, отмыть, залечить цингу с мокнущими потертостями и помочь вкрутить лампочку. Я не имею в виду жителей окончательно охуевшего Донецка, причем охуевшего дважды: сначала от собственной крутости: «Лонбас порожняк не гонит», потом от собственной обреченности: «Гори оно все синим пламенем вместе с нами». Я имею в виду жителей поселков Скорбного края — таких же поселков, как наш. В которых не стоят трезвые и свидомые укровермахтовцы в пикселе, а панует дикая сборная «защитников русского мира», набранная из того самого российского сказочного пандемониума — калужский царевич Иван-Дурак да богатырь Микула Выноси-Холодильник.
Вшей сначала придется повыводить у этих новороссов керосином, а потом уже решать — что с ними делать.
