Abstract
О влиянии богатства на неокрепшие умы, запахе древнеримских денег и проблемах бастардов жаркого Дорна
–... Эта самая простая песня в мире. А теперь вместе: «Золото, Золото, Золото, Золото».
— Золото, Золото, Золото, Золото…
— Да нет, это уже второй куплет!
(с) Терри Пратчетт «К оружию! К оружию!»
Утреннее солнце ещё не взошло над горами, и Остия была едва в видна в сумерках. Волны били о правый борт корабля, а за кормой рождались и умирали буруны.
«Продажный город, обреченный на скорую гибель, — если только найдет себе покупателя!» – глядя назад в сторону Рима, сказал в сердцах Югурта, внук Масиниссы, бесстрашный всадник и друг римлян, 49-летний царь Нумидии...
...Где-то так должен был бы начинаться среднесортный исторический роман об освободительной борьбе нумидийцев против римского владычества. Но мы-то можем себе позволить обойтись без пафоса (тем более, что весь пафос уже потрачен на главу об эллинизме)?
Так что просто разберёмся, как же это гордые квириты, презирающие греков и прочих не-римлян за отсутствие моральных устоев, за какие-то жалкие сто лет докатились до того, что «не испорченные цивилизацией дикари» принялись попрекать их продажностью.
Мы оставили римлян добивающими прикладом Ганнибала, но корень происходящего лежит раньше и немного в других землях. Более того, даже немного в другой области знаний.
Дело в том, что консулов, как мы помним, избирали парами, чтобы один мог контролировать другого. Это неплохо работало, пока влияние Рима ограничивалось округой в день-два пешего хода. Но время шло, аппетиты росли, количество «друзей и союзников» (а по сути вассалов) тоже не уменьшалось. Выводились новые и новые колонии (читай, форпосты); Аппиева дорога связала Вечный город с Капуей, а потом с Беневенто и Брундизием, Фламиниева, построенная печально известным консулом Фламинием за несколько лет до позорного разгрома у Тразименского озера – с Аримином, что на Адриатическом побережье у самой границы с галлами (неподалёку от пресловутого Рубикона).
Стало нормой, что войско не возвращается сразу после битвы к домашним ларам и пенатам, а остаётся (часто с зимовкой) в чужих землях. Чтобы хозяйство легионеров не пришло в упадок, им начинают выплачивать денежное довольствие. А чтобы не менять коней на переправе, после выборов (и избрания новой пары вождей) прежнего консула не отзывают из войска, а решением Сената оставляют закончить кампанию в статусе проконсула, то есть чего-то вроде «исполняющего обязанности».
Тогда же появляется «назначение на места», на латыни pro vince – дословно «для выполнения» или «под контроль». Так назначали ту область, в которой предстояло вести дела консулу в свой год. И фасты (ежегодные записи деяний консулов) лучше всяких разъяснений показывают, как менялось понятие «провинции» с расширением римского влияния. Сначала «в провинцию» выдавали области в 2-3 днях пути: Самний, Этрурия, Умбрия, Кампания, Лукания. Потом их все стали объединять общим именем Италия, зато в списке провинций (то есть, подчёркиваю, проблемных областей, требующих присутствия консула с войском) появились Лигурия и Цизальпинская (Предальпийская) Галлия – то есть долина По (замечу, что римлянам и в голову не приходило считать её Италией, ведь там уже два века жили галлы).
Первой провинцией вне Аппенинского полуострова стала, внезапно, Иллирия. Около 230 года до н.э., в промежутке между Пуническими войнами, римляне вмешались в междоусобную борьбу между тамошними царьками, и одна из обиженных сторон обратилась за помощью к великому «сенату и народу граждан Рима» (Senatus Populus Quiritium Romanus, SPQR). Итог предсказуем: римские колонии впервые были выведены за пределы Италии, на другую сторону Адриатического моря. Потом настал черёд Сицилии, Испании и Африки.
Извините за занудные комментарии, но нужно напоминать, что слова со временем меняют смысл. Испания в те времена означала только Средиземноморское побережье Иберийского полуострова, а Африка и вовсе ограничивалась нынешним Тунисом
После разгрома карфагенян пришло время некогда великой Македонии. Войну с ними Рим начал параллельно с охотой на Ганнибала – македонский царь Филипп после Канн решил было, что настало время подтолкнуть слабого, да просчитался. Римляне не только выгнали пунийца из Италии, но и наваляли македонянам, причём на их же территории.
Кампании длились годами, и консулы появлялись в родном городе только для того, чтобы выставить свои кандидатуры на выборы да отчитаться перед Сенатом о текущей войне (да и то, последнее всё чаще выражалось в письменной форме – не бросать же войско посреди манёвров ради бюрократии). Управление самим Римом всё больше перебирали на себя специальные преторы – ответственные за город (отсюда заблуждение, что претор – это судья... точнее, смысл слова «судья» сильно изменился с тех пор), и более всего – цензоры. А сами консулы имели в своих провинциях единоличную неоспариваемую военную власть – империум. Да, конечно, по возвращении им надо было отчитываться, но... Рим далеко, а власть – она прямо тут, в руках. Власть над жизнями, над судьбами побеждённых, над их имуществом, над ДЕНЬГАМИ!
И тут настала очередь римлян познать то, через что прошли их в прошлом великие восточные соседи: греки, персы, мидяне, евреи, египтяне, вавилоняне, тысячи их – что победить во всех войнах – это только первый уровень Большой Игры. Что бороться за гегемонию, когда твои соплеменники равны в своей нищете – тяжело, но просто. Выбор-то невелик: либо побеждаешь, либо умираешь. А вот когда и у жизни, и у смерти появляются варианты...
Иными словами, Вечный Город победил своих ослабевших эллинистических противников, но и сам не справился с причиной их слабости – богатством.
Прошли те времена, когда победоносные римляне требовали в качестве контрибуции «плату войску за три месяца и две туники каждому легионеру»(с). Великий Публий Сципион Африканский из клана Корнелиев, победитель Ганнибала и самый влиятельный человек в Республике, в 190 году до н.э. получил от побеждённого Антиоха 500 талантов золота (больше 1.6 тонн!) – и это был только задаток из причитающихся 3000. Далеко не всё из него добралось до городской казны. Настолько не всё, что Марк Катон из клана Порциев (будущий Катон-старший) обвинил героя и его брата (тоже полководца и любителя государственной шерсти) в растрате и присвоении общественного добра.
Катон-старший, плебей, «новый человек», креатура своего «старшего товарища» Луция Флакка из клана Валериев.
Ну разве не милый?
Улики были настолько очевидны, что Сципион даже не пытался защищаться. На обвинения он отреагировал с какой-то детской непосредственностью и обидой: удалился в загородную виллу (да-да, у недавно нищих римлян уже появились загородные виллы!) и там умер, оставив потомкам надгробный камень с надписью «Гады вы все и неблагодарные свиньи!».
Однако, сказать, что Рим капитулировал перед золотым тельцом безоговорочно, было бы излишним преувеличением. Злобные плебейские трибуны не уставали попрекать нобилитет стяжательством, и через Сенат один за другим проводились законы один суровей другого: гражданам запрещено владеть более 500 югеров земли (югер – это около 2.5 га земли, сколько может вспахать одна пара быков за день), патрициям запрещено владеть кораблями и сдавать деньги в рост, а их жёнам – носить красивые платья, магистраты обязаны отчитываться, чтобы их состояние за время службы не увеличилось (и фокус «перепишу на жену» не проходил – единственным ответчиком за всё имущество семьи был патер – отец семейства).
Как вы понимаете, ограничения работали плохо. Да, сенаторам нельзя было марать руки о золото и прочие «нечистые» признаки богатства. Поэтому у каждого клана-gentes появились дополнительные руки, специально для грязных дел.
В истории случаи, когда некая замкнутая общность монополизирует определённый род занятий в стране (торговлю, финансы, войну) – скорее правило, чем исключение. В случае с денежными операциями это бывала этническая группа – как вавилоняне и финикийцы в древности или евреи и ломбардцы в средневековой Европе. Могла быть религиозная община – те же евреи или, в Новые времена, кальвинисты. Рим даже в этом деле сумел выпендриться, так как у него финансы под себя подмяла сословная группа, причём трансформация эта произошла настолько странно, что в первый момент не налазит на голову. Дело в том, что «бизнесменами» Древнего Рима стали... всадники!
И тут без поллитры длинного экскурса никак не обойтись.
Как известно даже распоследней школоте, Рим никогда не славился конницей. Железная поступь легионов, манипулы, когорты, всё такое... Не было традиций, да и коней тоже не хватало. Лошадь была роскошью, недоступной большинству квиритов. Но конница была у соседей, поэтому для противодействия ей нужны были и свои всадники. И с царских времён их набирали из знатных патрицианских семейств – те могли позволить себе купить и содержать прожорливое копытное. Но этих 600 голов (то есть 300 боевых единиц) всё равно не хватало, и во времена ранней республики город стал оплачивать лошадей ещё для 600 «доблестных юношей» – эквитов.
Эти воины были элитой римской армии, они носили на левой руке золотые кольца – знак своего сословия, одевали специальные тоги, имитирующие доспех всадника, и занимали особые места в цирке. Из них верстались офицеры и адъютанты, а в самой среде эквитов очень скоро зародилось самосознание, признаки самоидентификации как особой группы. Описание битв «героической эпохи» республики пестрят упоминаниями о том, как всадники «пренебрегли опасностью гибели» (sic!) и, спешившись, со словами «покажем, что мы лучшие из римлян!» бросались в битву, чем определяли исход сражения.
Кроме того, закон (который дура лекс, но дура, но всё равно лекс) гласил, что во всадники записывались все римляне, преодолевшие имущественный ценз в 100500 золотых (раньше были и вовсе медные... к вопросу о росте благосостояния). И если в «давние времена порядка и уважения» богатство подразумевало много земель, много быков и большой gens, то теперь, «когда устои начали рушиться, а дети перестали чтить отцов», во всадники попало немало «новых людей» – разбогатевших ремесленников, торговцев, ростовщиков и прочей почтенной публики с Подола.
На сенаторство они претендовать не смели – рылом не вышли, но вот кольцом и тогой шикануть были не прочь. Иными словами, в сплочённую корпорацию мажоров вплеснулись большие «деловые» деньги. А поскольку взаимное доверие – основа успешного дела, то вскоре эквиты-всадники стали синонимом бизнесмена.
Эквиты – римские бизнесмены периода первоначального накопления капитала
И пока народные трибуны усиленно курощали патрициев за излишнюю роскошь, никому в голову не приходило обвинять «надежду нашу и оплот», «нашу доблестную молодёжь» в том, что они оперируют миллионными суммами и на корню скупают всё в округе.
А миллионы сами плыли в руки. Добыча, рабы, управление завоёванными и «союзными» провинциями, откуп налогов (этим занималась коллегия публиканов... хорошее имя, годное), поставки зерна в вечно голодный Рим, судейство в дальних колониях – и многочисленные «племянники» почтенных сенаторов прочно оседлали потоки, как раньше седлали коней.
Нет-нет, мы в Сенат не рвёмся, Юпитер упаси. Мы судьбы республики не решаем... Кстати, кого назначают собирать налоги в Дальней Испании? У меня там есть очень хорошие гостеприимцы среди местных...
Деньги возвращались обратно в Рим – и порождали новый вид власти. Теперь недалёкий и жадный плебс можно было просто подкупить: если не деньгами (уж слишком палевно), так гладиаторскими боями или гонками колесниц. Взамен на «благодарность» кандидаты в магистраты пристраивали на доходные места всадников из своих кланов – и рука руку моет. Необходимость красочно обвинять негодяев в суде, а равно и отчищать в тех же судах чёрных кобелей добела привела не только к расцвету искусства риторики, но и появлению почтенной профессии защитника – адвоката.
Агитационные миски времён упадка Республики (в данном случае заы Катона-младшего и Катилины). В таких раздавали бесплатную хавку, а на дне было написано имя нужного кандидата – чтобы не забыли
Катон-старший стучал кулаком по трибуне, взывал и увещевал – мораль! благочестие! упадок духа! вернуться к основам! деды завещали!
Римляне кивали, соглашались, сокрушались – и продолжали выбирать по кругу одних и тех же людей из нобилитета: знатных, родовитых, важных и влиятельных. И не то чтобы те были некомпетентны. Вовсе наоборот, и могучую Македонию покорили, а вслед за нею и Грецию (развалины Коринфа и вовсе солью засыпали), и в Малой Азии одна победа за другой, и все трепещут и шлют послов договариваться... но как-то не греет. Все богатства попадают уж больно в одни и те же руки – да, из противоборствующих кланов, но всё равно в очень узкий круг. Несправедливо же!
Много золота, много дармовой рабской силы, свои люди в судах и магистратах – и оптиматы ("лучшие люди") завладевают большинством земли. Рядовые квириты массово разоряются и двигают в Рим, где занимаются... ничем. Появляется два новых, невиданных для суровых римлян понятия – пролетариат (люди, у которых из собственности только дети... да, дети тоже считались собственностью) и люмпены (нищие, не имеющие постоянной работы). Этих людей тысячи, они живут в трущобах или буквально на улицах и готовы на всё ради куска хлеба... или кружки пива... или вообще возможности оторваться, заторчать.
Закономерно, "лучшие люди" смотрели на эту копошащуюся червивую массу с отвращением. Всё в руках богов; и если черни не дано подняться из грязи – значит так предрешено. Пусть себе сдыхают подальше, на Авентине. У нас есть заботы и поважнее – Рим, как всегда, в опасности, надо защищать справедливо завоёванное (воспользуюсь случаем и отмечу, что ни холодная лесистая Европа на север от Альп, ни жаркая пустынная Африка на юг от Атласа римлян почему-то не привлекала – завоёвывали всё больше комфортное Средиземноморье).
Хотя, слово "завоевание" здесь может быть несколько обманчивым. Да, римские успехи основывались на славе уже к тому моменту всемирно известных легионов, и роль военных действий недооценить сложно. Однако, битвы и походы лишь обрамляли огромный и поражающий воображение мир римской дипломатии. Римляне никогда не вторгались в привлекшие их земли – Юнона сбереги! Они только отзывались на призывы о помощи. Чаще всего их призывали в качестве третейских судей: "варварские" царьки вечно враждовали и пытались отнять друг у друга трон (эллинистические монархи, как мы уже знаем, в этом смысле ничем лучше не были). А потом суть да дело... и оказывалось, что настоящей властью в области является римский претор или проконсул, а делами заправляет его очередной "племянник"-всадник. Несправедливые поборы – возмущение – восстание – его топят в крови – остатки самоуправления устраняются, и из Рима присылают проконсула в новую провинцию.
Умный Никколо Макиавелли 1600 лет спустя назовёт эту схему divide et impera – разделяй и властвуй (у самих римлян такого выражения не было). И здесь важно понимать, что impera – это именно военное подавление, власть полководца над завоёванными землями, а вовсе не управление чиновника.
Divide тоже не без подвоха. Касалось оно не всего народа (кому он там интересен), а его верхушки, тех же "лучших людей", только в другой одежде. Ведь патриотизм – он очень загадочная штука. Люди (особенно "большие") хотят простого – того же, чего хотел добиться Коля Остен-Бакен от польской красавицы Инги Зайонц дон Вито Корлеоне от похоронных дел мастера Америго Буонасера – уважения! И если их уважают, заходят в гости, приносят подарки, берут замуж их дочерей и вводят в свой дом, признавая детей римлянами – то им всё равно, чью армию кормить, свою или чужую.
А тем более, если новоявленный зять и его племянники со странным прозвищем "всадники" помогают тебе выбить из народа то, чего ты сам в рамках "старого порядка" даже требовать не смел...
Вот такую "любовь с интересом" испытывали местные элиты к римской власти, помогая тысячам римских легионеров взять верх и – что куда важнее – контролировать сотни тысяч местных аборигенов. Где-то так Рим победил и самого злобного из врагов – Карфаген (а вы что думали, там сплошные битвы были?): переманив на свою сторону их традиционных союзников – нумидийцев.
Нумидия – это, грубо говоря, нынешний Алжир. Точнее, его приморская часть, на север от гор Атласа. Страна, состоящая из жаркой пустыни и необычайно плодородных речных долин, славящаяся своими всадниками, умевшими управлять лошадьми без узды, одними лишь ногами. Во времена Второй Пунической их царь Масинисса со своими людьми был надёжным товарищем Ганнибала, одним из авторов победы под Каннами и многих других. А потом, во время кампании в Испании, познакомился с молодым Публием Корнелием Сципионом (будущим Африканским) – и внезапно почувствовал такое уважение со стороны Рима, что немедленно переметнулся на их сторону и потом даже поучаствовал в разгроме Ганнибала под Замой (выполнив ровно те же функции, что и раньше под Каннами против римлян).
В общем, великий был человек. И Рим его уважал настолько, что поделился с ним завоёванными землями Карфагена (из остального сделали провинцию Африка, нынешний Тунис), и делал "ку" два раза при каждой встрече.
Масинисса тоже очень, очень "ку" Рим. Даже завещал своим детям во всём слушаться Сенат, а особенно потомков Сципиона. А детей, как и полагается могучему мужу и великому вождю, у Масиниссы было несколько десятков от дюжины или около того жён и наложниц.
Денарий с профилем Масиниссы в римском венке (друг всё же)
В 149 году до н.э. 90-летний Масинисса отдал душу Юпитеру (это если верить Саллюстию, впрочем, римляне всех богов называли на римский лад, так что настоящего имени адресата этой посылки мы так и не знаем), разделив царство между тремя законными сыновьями. Двое из них скоропостижно помре (неизвестно, насколько естественно, но по крайней мере тихо, без скандалов), и вся Нумидия снова стала единой под руководством старшего сына – Миципсы.
Миципса был хорошим мальчиком, по утрам делал зарядку и чтил отческие заветы трижды в день. К вечеру, правда, о них забывал. Впрочем, с римским госдепом он по-прежнему дружил и прилежно наносил удары томагавками по указанным из Рима целям. И было всем хорошо, кроме врагов Рима.
Было у Миципсы два сына, Гиемпсал и Адгербал, а третий... нет, третьего не было. Зато был племянник, рождённый братом от рабыни, в общем, бастард. Родись он в Дорне, нарекли бы его, как положено, Джоном Сэндом, но действие происходило в Нумидии, так что мальчика назвали Югуртой. И всё бы хорошо, но двое законных наследников были болванами и тугодумами, а Югурта – красавец, атлет, ворошиловский стрелок и настоящий джигит. А дальше всё шло прям как в сказке... только очень трэшовой.
Миципса, понимая незавидность сравнения своих законных чад с братской приблудой, отослал Югурту на войну с тайной надеждой, что там тот и загнётся. Войн, естественно, хватало – Рим никогда не скучал, а вкусное пушечное конное мясо всегда в цене. Плыть пришлось недалеко – в Испанию (где войны не затихали аж до правления Цезаря Августа). Там как раз вёл свою последнюю кампанию Публий Сципион из клана Эмилиев, сын победителя македонцев Павла Эмилия, усыновлённый в клан Корнелиев и таким образом ставший внуком знаменитого Публия Корнелия Сципиона Африканского. Поскольку этот Публий Корнелий Сципион мало того что является полным тёзкой своего приёмного деда, но и умудрился тоже победить пунийцев (это он разрушил Карфаген, если что) и за это тоже получить прозвище Африканский, то его для ясности называют Сципионом-младшим.
Триумф Эмилия Павла (версия 1789). Биологический отец Публия Корнелия Сципиона Африканского (младшего). Детей Павел Эмилий порассовывал по всем могущественным кланам Рима, поскольку сам был жутко беден – не хотел, видите ли, жить по новым правилам и гоняться за длинным талантом
Югурта не оправдал надежд царственного дядюшки – и выжил. Более того, стал любимцем римского полководца (астральная связь между внуками, не иначе) – и не на эллинистический манер, а за отменное знание уставов караульной и гарнизонной службы, а также смелость и рассудительность при выполнении боевых заданий. В Нумидию к Миципсе понеслись восторженные отзывы, лайки и репосты фотографий Югурты на фоне побеждённых испанцев. Нумидийский народ начал говорить о фандрайзинге и стратегии тёплого океана, что ничего хорошего монархии не предвещало.
Более того, Юугурта стал частым гостем в офицерских палатках, где свёл очень важные знакомства. Офицеры – оптиматы, "лучшие люди", мажоры, циники и снобы – быстро вводят его в курс современной римской политики.
– Братан, – говорят они, по-дружески приобнимая Югурту за плечи и дыша ему в ухо выдержанным фалернским, – в этом мире всё решает БАБЛО! Есть бабло – есть всё! Слушай, братан, я тебя уважаю, хоть ты и чёрножопая обезьяна. Но, бля, ты реально крут, реально, братан. Я тебя люблю, братан... не, я не грек какой-то, я тебя как брата люблю, бля буду. Ну почему ты не царь, а? Ты же реально крут, братан. Твой дядюшка скопытится – и нам придётся в сенате слушать кого-то из твоих придурошных братьев. Ну, спрашивается, какого хера? Давай я тебе налью...
Римские матроны хвастаются знакомством с Югуртой
И схема "Бабло – Власть – Бабло-штрих" овладевает неокрепшим умом юного героя. Тем более с такими-то дружбанами...
Но испанская кампания заканчивается очередной победой, и все возвращаются по домам: Югурта к постылому дяде и кузенам, а сливки римского общества – к родным пенатам, где как раз начинает разыгрываться драма посерьёзней какой-то войны.
продолжение следует ЗДЕСЬ