Abstract
Про страждання селян у XIX-му, городян у XX-му і креаклів – у XXI-му столітті.
Не бери чужое, если
На тебя глядят чужие.
Пусть они глаза закроют
Или выйдут на часок.
А своих чего бояться!
Про своих свои не скажут.
Пусть глядят. Хватай чужое
И тащи его к своим.
(с) Григорий Остер «Вредные советы»
Те, кто не просто писал сочинения на тему «Страждання села в творах письменників 19-го століття», а имел неосторожность эти произведения читать, знают, что самым гнусным архетипичным образом в них является вовсе не пан-угнетатель, а управляющий/староста из местных.
Вот пан, подстрекаемый стремлением к всеобщей образованности и собственному благополучию, решает проложить канал Ірпінь–Гнилий Тікич, дабы триремы с трюмами, полными оливкового масла и мраморных Афродит, устремились чрез его земли на благодатные просторы Полесья. Он нанимает инженера с самым немецким именем, которое может произнести, и отдаёт холопам приказ – рыть землю!
Но, естественно, сам он в деле не участвует – не царское это занятие. Он раздаёт ценные указания и героически смотрит на зарю заката.
А вот управляющий имеет глубоко собственное мнение. Поэтому канал идёт не по прямой, а неподалёку от его хаты. Ну, щоб вода в його ставочок затікала. А потом идёт зигзагом к куму, бо той якраз млин хотів збудувати, а як це так – у нашому гарному селі та й свого млина нема.
Ну, попутно сносят несколько холопских хат, ссылаясь на панскую волю. Ну, і грошенят, звісно, ніхто не бачив...
Выкопанная канава, конечно же, мигом заболачивается и становится пристанищем комаров и вурдалаков. Ставок загнивает, млын остаётся недостроенным. Во всём виноват, естественно, пан... и хозяева снесенных хат – а чего не предупредили, что вода тут стоячая?
Начинается бунт, и пан, уязвлённый нежеланием холопов совершенствоваться духом через созерцание крутобоких ладей с варяжским товаром (а также нежеланием воды течь вверх) вызывает армейскую команду. Зачинщикам бунта выдают канчуков, причём управляющий бегает и причитает: «Ну, ви потерпіть, ну, панська воля такая. Я Миколі сказав, щоб не сильно поров. Ми ж свої люди».
Пан уезжает, и тогда из темноты приходит Кармелюк, палит нахуй панский маєток с амбарами, лебедями и красавицей-дочерью, а заодно вешает управляющего на одной гиляке с собакой. А сельчане скорбно качают головами и тихо говорят: «Яка гарна людина була. Писати вмів, на церкву жертвував». Ну, или управляющий прячется за мельничным жерновом у кума и его никто не выдаёт – «бо своя ж душа, християнська».
А в последнем акте опять появляется пан и в перерывах между горестями по лебедям и дочери спрашивает холопов с управляющим (если тот воспользовался мельничным жерновом) или его вдовой (если жернов тоже спёрли), кто виноват – и те нестройным хором отвечают: «Та то ж все Кармелюк».
Потому что всі ж свої люди.
Увы, этот шаблон отношений вовсе не остался в далёком прошлом. Даже наоборот, стал наріжним каменем социальных отношений внутри украинского общества на протяжении целых столетий и остаётся таким до сих пор.
С середины XIX-го века украинцы были объявлены «мужицкой нацией» – причём сделали это вовсе не злые кацапы, а, собственно, преследуемые имперской властью интеллектуалы-украинофилы. Потомки «шляхетської еліти» – Кочубеи, Муравьёвы, Скоропадские, уж не говоря о Безбородьках, Паскевичах и тысячах других – были признаны предателями Украины, каковыми они, пошедшие под имперский жезл, с точки зрения нациетворения и являлись. Преемственность с ними категорически отрицалась, интеллигенция пошла искать «корни в народной мудрости». Получалось плохо, но ни элитам, ни горожанам учёные мужи тех времён не доверяли.
Это была интересная эпоха. Советую почитать, какие зарубы шли между Кулишом, Костомаровым, Драгомановым и прочими, и понять, что их накал вовсе не уступал нынешним страстям вокруг «русскоязычных украинских патриотов». Много чего наговорили наши классики друг другу, ой как много. Невольно осознаёшь, почему Франко освистывали на улицах, а Нечуй-Левицкий умер в доме престарелых, брошенный всеми, как раз в недолгий период независимости Украины, при УНР.
Естественно, настал период, когда новое поколение выросло и выступило против поисков культуры в селе, отрицая, по всем правилам молодёжного бунта, ценность классиков с Шевченко во главе. Исторически это совпало с постреволюционными временами, с 20-ми, временем энтузиазма относительно «Молодой Советской Республики». Новая, городская украинская культура была по определению советской. Это был период ГАРТа-ВАПЛИТЕ, ПЛУГа, «Ланки», диких ссор между молодняком и старпёрами, между украинскими литературными кругами и всесоюзными организациями, внутри молодняка по поводу и без повода. Это было время странных экспериментов и безудержного идеализма – в общем, модернизм.
Центром этого буйства красок естественным образом стала столица советской Украины – Харьков. В 1928-м году там даже построили кооперативный дом «Слово», жильцами которого были исключительно литераторы.
Эта история закончилась мрачно.
В 1932-м году начались аресты. Как всегда, по «террористическим» статьям – покушение на Постышева, Кирова и прочих. Первым был Иван Багряный, потом пришли и за остальными. Расстреляли Курбаса и Кулиша. Остапу Вишне «повезло» – он получил свою «десятилетку». Хвильовий, не дожидаясь ареста, покончил с собой, за ним последовал и нарком образования Украины Скрипник, осознавший, куда всё катится.
Из 62-х литераторов, живших в «Слове», 33 было расстреляно, 2 покончили с собой, 13 отправились в лагеря. Оставшиеся были сломлены и запуганы, зачастую сами становясь доносчиками: Тичина, Сосюра, Бажан, Панч, Яновский...
В 37-м практически всех «собранных» по Украине представителей новой культуры приговорили к смертной казни. Позже они станут известными как «расстрелянное Возрождение».
Городская культура Украины была практически полностью уничтожена, как и представители любых не-советских городских элит.
Зато остались другие. И они дождались своего времени.
Читая о временах немецкой оккупации...
Во время оккупации, как известно, колхозы и совхозы не только были сохранены, но и понуждение в них вступать стало ещё более категоричным. Нацисты искренне считали, что плановая экономика – это благо, просто жиды-коммунисты всё напутали.
И руководили этими колхозами в большинстве случаев ровно те же, кто и до войны (кстати, что важно, они же после войны и остались на своих местах). Такая себе сельская элита – голова колхоза и агроном (позднее его место в советской негласной иерархии займёт бригадир). Именно через них немцы реализовали выкачку продуктов, «вёрстку» в гастарбайтеры и некоторые базовые функции правосудия, вроде кары за уклонительство от работы и т.п.
Надо сказать, что головы (или старосты в сёлах) использовали свои полномочия творчески. Писали липовые отчёты об урожаях, количестве дворов, выдаче продуктов и т.п. Думаю, не одна тысяча семей хоть как-то выжила именно благодаря такому мошенничеству. Себя, кстати, головы, тоже не забывали... но это очевидно, кажется. Прицип «ми ж свої люди» во всей красе. Зато на неугодных всегда можно было натравить немцев или полицаев (которые действовали ровно по тому же принципу) – или нагрузить на них непосильную работу и сдать потом немцам, или «записать» в очередь на отправку в Германию. И все вокруг молчали, потому что от благосклонности такого человека зависела не только твоя жизнь, но и жизнь всей твоей семьи...
Стоит заметить, что такой опыт появился у голов не на ровном месте – за предыдущие 8 лет (после Голодомора) у них уже был не один шанс его приобрести. Да и после войны он лишним не был...
Страна была обескровлена и физически, и морально. На таком фоне преимущество получали те, у кого были хоть какие-то силы, связи, средства. А были они у тех, кто умел приспособиться... при любой власти. И они пошли в эту власть. Те, кто родились в 30-50-х. То есть, кто всё это видел непосредственно или вырос во времена, когда воспоминания (и шаблоны поведения) были ещё свежи. Люди с искалеченными душами.
Что бы там не рассказывали, в университеты и партшколы из села поступали в основном не дети доярок, а вовсе даже потомки всё той же сельской элиты. И приносили впитанные с молоком матерей модели поведения. Когда украсть ради благого дела – это добро. Когда обмануть начальство – это норма. Когда врать – это способ выжить. Когда сдать «отого занадто розумного» куда надо – это обычное дело, заслуженная награда за патерналистическую защиту общины. Когда «всі так роблять: хто що має – той те й тягне».
А там, в университетах и партшколах, их ждали или такие же, или пережившие чистки 30-40х... И образовалась субкультура...
Представители этой субкультуры и сформировали костяк украинской партхоз элиты времён Шелеста и Щербицкого. Эти люди в однотипных сероватых костюмах покроя из середины XX-го века (какие носили во времена их детства «успешные люди») с вечно настороженным взглядом, превратившие официальную Украину в забавную окраину России, чьим уделом были гопак, шаровары и неубиваемая «Гандзя-рибка» (кто читал «Москва-2042» Войновича, понимает). Они были очень удобной региональной властью – источником верных и недалёких холуев, надо которыми всегда можно было свысока подтрунивать представителям «высокой культуры». При них, начиная с 60-х, в разы уменьшается количество издаваемой на украинском языке технической и научной литературы, а сам «мова» становится характеристикой «колхоза», селюцтвом, от которого образованному человеку надо избавляться.
И в 91-м году именно эти люди приняли независимую Украину. Они ничего не имели против независимости – но не понимали, что такое свобода. Просто на них свалился шанс стать главными – и они им воспользовались. У них не было никаких целей, потому что своих целей – «выбиться в люди», они уже достигли. Не оставалось ничего, кроме тщательного сохранения статуса кво, в котором «поважні люди» собирались на церемониальные пьянки, а в остальное время «повчали молодих», напирая на всевозможные сельскохозяйственные премудрости ("розумне теля двох маток ссе", "у курятнику головне сісти повище і на всіх срати" и т.п.) и показную набожность.
У этой субкультуры есть самодостаточная философия: сохранение существующих норм отношений для них – это "сохранение Украины", потому что Украина – "це як у нас на селі було". Если у нас, не дай бог, опять сменится власть (не важно на какую), эти люди останутся на своих местах, даже не сменив пиджаки и галстуки. Выживать в любых условиях – это их суперсила.
И вот теперь им уже по 70-80 лет, но они не могут уйти. В их мире никто не уходил. Всех только уносили. И можно было бы им посочувствовать... если бы они не источали запах гнили.
P.S. Как человек, отстоящий от села всего на одно-два поколения, я прекрасно понимаю, что далеко не все выходцы оттуда похожи на описанную выше картину. Однако и увы, собственную субкультуру сформировали только такие. И нам с этим жить.
Acknowledgments
Настойчиво рекомендую статью о перипетиях возникновения и эволюции идеи "мужицкой нации" (к сожалению, ссылка с переходом между двумя частями на самом сайте битая, поэтому даю ссылки на них здесь отдельно: часть первая, часть вторая.)
Кроме того, кого интересует судьба "писательского дома" в Харькова – здесь небольшая статья.
Данный блог является научно-популярным. В статье могут быть изложены точки зрения, отличные от мнения автора.
