Abstract
О привередливых слонах и упрямых ослах, о диктаторах и цензорах, а также о том, почему бардак – это правильно
От урока к уроку я следил с затаенным дыханием, как Ганнибал переходит через Альпы. Меня мало беспокоили причины, толкнувшие его на такой подвиг, и я совсем не интересовался, что он думал делать на той стороне. Зато в этой экспедиции, очень плохо, на мой взгляд, организованной, меня привлекала возможность узнать имена всех до одного слонов. Мне также стало известно, что Ганнибал специально назначил человека не только кормить и оберегать слонов, но и давать им в холодную погоду бутылки с горячей водой. Этот интересный факт, очевидно, остался неизвестен большинству серьезных историков.
(с) Джеральд Даррелл «Моя семья и другие звери»
Я говорил, что невозможно понять общего хода событий из отдельных историй... Каким образом римляне взяли Сиракузы, как завладели Иберией, это до некоторой степени можно еще узнать и из отдельных повествований; но без всеобщей истории трудно понять, каким образом римляне достигли мирового господства, каковы были помехи окончательному осуществлению их замыслов, и что с другой стороны и в какое время содействовало им. По тем же причинам нелегко представить себе громадность подвигов и достоинства государственных учреждений Рима. Так, сам по себе рассказ о том, что римляне жаждали обладания одной Иберией или и Сицилией также, что они начали с этой целью сухопутную и морскую войну, не давал бы еще ничего поразительного. Напротив, когда узнаешь, что одновременно с этим то же правительство и государство совершало многочисленные иные предприятия, когда взглянешь на опасности и войны, какие в собственной стране удручали участников всех этих подвигов, тогда только получается ясное понятие об этих удивления достойных событиях, только тогда они привлекают к себе должное внимание. Вот что считали мы долгом сказать тому, кто воображает, что посредством отдельных повествований можно постигнуть смысл всемирной и всеобщей истории.
(с) Полибий «Всеобщая история»
В 218-м году до н.э. карфагенский полководец Ганнибал по прозвищу Барка ("Молния"), потеряв половину воинов и, к разочарованию маленького Джеральда Даррелла, всех слонов, перевалил через Альпы и вторгся в галльские земли северной Италии, недавно с большой кровью замирённые Римом. В трёх битвах он разбил обе консульские армии, высланные ему навстречу, и один за другим принялся отбирать у Вечного Города союзные города италиков. В 216-м с вдвое меньшим войском он сумел выманить римлян на решительную битву– и устроил им эпический экстерминатус, вырезав по самым заниженным оценками около 20 тысяч легионеров, взяв в плен ещё 8 000 и даже убив одного из консулов. Городок, где это случилось, как известно, звался Канны, и с тех пор это название является очень популярным мемом среди военных историков.
После битвы начальник карфагенской конницы (то есть по понятиям тех времён – первый заместитель полководца) Магарбал предложил немедленно атаковать Рим, чтобы воспользоваться паникой и завершить войну одним ударом. Ганнибал ответил, что прежде надо хорошенько всё взвесить, на что Магарбал сказал (почему-то на латыни) своё знаменитое "vincere scis, victoria uti nescis" – "не всё дают боги одному человеку: побеждать, Ганнибал, ты умеешь, а воспользоваться победой – нет", – и ушёл.
Современные историки (ну как "современные", XIX-го века) вроде Дельбрюка резонно замечают, что шансов реализовать такой план у Ганнибала фактически не было – ослабленная небольшая армия посреди враждебной страны, вдалеке от баз и без союзников... Суть, однако, в том, что по свидетельствам современников Ганнибал и не собирался нападать на Рим. После такой ошеломляющей победы он ожидал, что противник попросту сдастся.
Он ошибся.
Рим отверг предложения о мирных переговорах, отказался выкупать пленных (большинство из них было потом продано в рабство и погибло). Сенат опустил планку мобилизации до 17 лет, понизил имущественный ценз для тяжеловооружённых пехотинцев (по римским законам все покупали оружие и броню за свой счёт), взял в армию 6 000 заключённых из тюрем, "одолжил" у граждан 8 000 рабов (за доблесть в бою им потом даже предоставили гражданство). Через некоторое время Ганнибал подошёл к стенам Рима, грустно посмотрел на них и отправился блуждать по Южной Италии. 14 лет он, как проклятый, мотался от Адриатического моря к Тирренскому, теряя воинов, деньги и поддержку родного города. В 202-м он вынужден был покинуть Апеннины, поскольку римляне высадились в Африке. Битву при Заме он проиграл и по результатам мирного договора был изгнан из Карфагена.
Рим был злопамятным. Стареющего Ганнибала преследовали везде, куда он пытался податься. Римляне грозили войной любому городу или государству, рискнувшему принять их страшнейшего врага. В конце концов Ганнибал оказался советником на далёком Востоке, при дворе одного из диадохов – потомков полководцев Александра Македонского, Антиоха Селевкида. Однако Рим разбил и его, а потом и ещё нескольких азиатских владык. Среди прочих условий мира было одно неоспариваемое – выдача Ганнибала. 64-летний карфагенянин предпочёл принять яд.
Споров о тактике и стратегии Ганнибала не счесть, но в одном сходятся все – решение не идти на Рим было ключевым. После него шансов у карфагенского полководца попросту не было.
История эта широко известна, и не стоило бы её пересказывать, если бы не один ключевой момент, который мало кто помнит.
Античные историки в унисон твердят об уникальной стойкости духа римлян, позволившей им в условиях таких невиданных потрясений сохранить самообладание и дать отпор врагу, даже ценой немыслимого напряжения сил. Однако, в "уникальности духа" ли дело?
Для понимания рассмотрим политические системы Карфагена и Рима.
Карфаген был типичной для средиземноморья тех времён олигархией. Город правил многочисленными колониями, в самом городе был народный совет, но на деле его контролировали несколько богатейших семейств, к числу которых принадлежали Баркиды (и отец, и братья Ганнибала входили в число самых влиятельных людей государства) и семья их злейших врагов, главой которой был некий Ганнон. Как и всякое правительство "лучших людей", они не доверяли толпе, считая её неразумной и манипулируемой. Политика фактически сводилась к борьбе за власть между несколькими олигархическими семействами.
Ганнибал вырос в этой среде и никогда не знал другой. Поэтому в его представлении Рим, самый опасный соперник Карфагена, не мог быть иным и, соответственно, должен был руководствоваться теми же принципами. После гибели всего своего войска и военачальника, а также большинства представителей римской аристократии (после битвы под Каннами Ганнибал отослал собранные с тел золотые кольца, бывшие отличительным знаком знатности в Риме – и они завесили в сумме 3 тонны!), Рим обязан был запросить мира, щедро предложенного победителем. Это было разумно. Там бы сделал любой, кто пёкся о судьбе своей родины.
Но Рим был другим.
После изгнания последнего царя (гнусная история) в Риме не было более страшного обвинения, чем в претензии на единоличную власть. Даже консулов, правящих городом, избирали по двое – чтобы один всегда мог помешать другому узурпировать полномочия; и только на один год, без права перевыборов ещё на несколько лет. То же самое касалось и цензоров (финансовых контролёров), и преторов (государственных исполнителей), и трибунов (защитников плебса, о котором ниже). Консульских армий было две. Если же армии соединялись, то консулы управляли ими поочерёдно, через день.
В случае опасности Сенат (собрание "лучших людей", только очень многочисленное) имел право предоставить единоличную власть диктатору – но только на полгода, после чего диктатор лишался прав на власть ещё на несколько лет.
Наложите на это постоянный внутренний конфликт, раздиравший Рим аж до имперских времён – борьбу между патрициями и плебеями. Патриции – "отцы города", были "коренными римлянами" и прослеживали свой род до мифических предков, на основании чего пользовались особыми правами и уважением. Плебеи – "понаехавшие", происходили от всякого сброда, прибившегося к "городу на семи холмах" за несколько веков, корней не имели, землёй владели только в силу своей хитрожопости, но права качали по полной. После ряда очень рискованных телодвижений плебеи вырвали себе право быть избираемыми в Сенат, однако число их там было слишком мало, чтобы представлять реальную силу, потому заботу о правах угнетённых возложили на плечи народных трибунов – специальных наблюдателей, которые на любое решение Сената могли сказать "А вот х... вам!", то есть вето! (Право получить в ответ в рыло, впрочем, тоже не отменяли).
К моменту второй пунической войны знатные плебейские семейства уже мало чем отличались от патрициев, но традиционно опирались на то, что уклончиво называют "демократическими традициями". Что это за традиции, можно понять из простых слов, которыми называли эти партии уже через 70 лет, когда разница между патрициями и плебеями постепенно стала превращаться в разницу между аристократией и люмпенами: фракцию "лучших людей" звали оптиматами (от optimus – наилучший), а тех, кто "за народ" – популярами (populus – народ, от которого слова и происходит столь любимый в наших широтах термин популизм).
И люди эти практически только тем и занимались, что пытались друг друга поджучить по самым разнообразным поводам. А как ещё выиграть на выборах, если не облить оппонента грязью, а себя – выставить благодетелем и спасителем Родины?
Вот такая, мягко говоря, кострубатая схема, от которой специалиста по системам управления охватывает ужас.
Где эффективность? – спросите вы. – Как Рим вообще смог завоевать всё Средиземноморье при таком бардаке?
А вот именно потому и смог.
И тут мы сделаем флэшбек обратно в август 216-го года, в дни, последующие за поражением под Каннами.
Из лагеря, осаждённого Ганнибалом после победы в полевой битве, с боем пробивается наружу отряд около 4 000 римлян. Они добираются до городка под названием Канузий, туда же сбредаются остатки рассеянного войска, так что через несколько дней их количество достигает 10 000. Один консул – аристократ Луций Эмилий Павел, убит. Второй – плебей Гай Теренций Варрон, пропал. Проконсулы, преторы и цензоры, бывшие при войске, тоже погибли. Старшими оказались четыре военных трибуна (полковники, как по-нашему): Фабий Максим, Луций Публиций Бибул, Аппий Клавдий Пульхр и в будущем самый знаменитый полководец Древнего Рима Публий Корнелий Сципион (ещё не прозванный Старшим, так как ему было всего 19 лет). Всех их уже избирали на государственные должности, или они были сыновьями магистратов. Все они были представителями плебейской элиты или происходили из тех аристократических родов, которые в борьбе за власть опирались на "поддержку обедневших трудовых масс".
На спонтанном военном совете, организованном в Канузии, ещё один представитель "золотой молодёжи", сын бывшего консула знатный патриций Публий Фурий Фил заявляет, что дело уже проиграно, "всё пропало"(тм), и вот прямо сейчас, в этот момент группа офицеров во главе с неким Марком Цецилием Метеллом собирается найти корабль и отправиться на службу к какому-нибудь щедрому царю подальше от родных пенатов. Возмущённые трибуны требуют созыва общего совета, на что Сципион резко отвечает, что сейчас не время проявлять глубокую обеспокоенность – надо действовать. Сципиона, как самого буйного, тут же избирают предводителем, и он, взяв конвой, отправляется по указанному в сводке адресу.
С криком "Положу нахуй любого ублюдка, который потянется к пушке, бля буду!" "По велению души моей я клянусь, что не брошу в беде государство народа римского и не потерплю, чтобы бросил его другой римский гражданин. Если я умышленно лгу, пусть Юпитер Всеблагой Величайший погубит злой гибелью меня, мой дом, мое семейство, мое состояние. Я требую, Марк Цецилий, чтобы ты и все, кто присутствует здесь, поклялись этой же клятвой; на того, кто не поклянется, подъят мой меч!" – Сципион врывается на квартиру к незадачливым беглецам. Поражённые его красноречием те немедленно сдают табельное оружие и отправляются на губу. Через день выясняется, что Варрон, второй консул, с ещё одной частью выживших находится в соседнем городке. Вопросы о субординации автоматически отпадают, и римляне принимаются восстанавливать порядок в войсках.
Тем временем в Риме царит Ад и Израиль. Со слов немногих беглецов, добравшихся до родины, всё войско было уничтожено вместе с консулами, а Ганнибал уже приближается к городу. Всё население Рима вывалило на главную площадь – Форум, и ждало действий от Сената. Достойные мужи запираются в курии (месте заседания), но даже там им мешают говорить женские крики, доносившиеся с улицы. По совету старейшин сенаторы принимаются сами ходить по домам и успокаивать людей – государственных исполнителей не хватает, слишком много из них ушло в поход и не вернулось.
Женщин и стариков удаляют с площади, на воротах ставят стражу, высылают гонцов во все стороны, чтобы узнать новости. Быстро находят виновных: двух весталок, уличённых в блуде, и их соблазнителя публично казнят. Приносят человеческие жертвы (в предыдущий раз такое случалось при жизни позапрошлого поколения, следующий раз будет через 100 лет). Матери бросают недоношенных детей в Тибр. Сенат вынужден ограничить срок траура 30-ю днями, иначе никто бы не пришёл на очередной праздник Плодородия, ведь погибшие были в каждой семье (а отношения с богами у римлян были очень серьёзные).
Вернувшегося с остатком войска консула Варрона, "низкородного" плебея, который, вопреки мнению своего коллеги, вступил в битву с Ганнибалом, встретили как народного героя – только за то, что он сумел сохранить не только часть войска, но и силу духа.
Тут же провели выборы (а вы что думали?). Избрали диктатора – как и положено, на полгода – им стал Марк Юний Пера. Начальником конницы (первым замом) становится Тиберий Семпроний Гракх. Оба они плебеи, оба – любимцы толпы. Они много клянутся и обещают, и в такой критический момент им нельзя не верить. На первые места в государстве выдвигаются те, кто громче всех кричит о необходимости войны до победного конца – и по странной случайности они происходят из той среды, которую позже назовут популистами. Война продолжается.
Резюмируя произошедшее: амбициозные представители плебейской элиты, а заодно и молодые честолюбивые аристократы (все – не очень строгих нравов) воспользовались встряской, вызванной катастрофой под Каннами, и подмяли под себя власть. Поскольку для этого надо было продолжать войну против Ганнибала, они её продолжили, не взирая на потери. И попутно спасли Рим.
Интересна дальнейшая судьба этих героев-на-час.
Диктатор Марк Юний оказался никудышным полководцем и едва не погубил остаток войска. Через полгода он передал власть новоизбранным консулам. Больше о нём ничего не известно.
Тиберий Семпроний был дважды избран консулом, набрал два легиона рабов-добровольцев и с переменным успехом воевал против карфагенян. Через несколько лет погиб в незначительной стычке, ничем особым прославиться не успев.
Его внучатые племянники, Тиберий и Гай, станут самыми знаменитыми лидерами популистов (за исключением разве что Гая Юлия Цезаря) и, придя к власти, начнут проводить земельную политику в стиле "взять и поделить", за что первого из них благодарные сенаторы забьют прямо на рабочем месте деревянными лавками (это чтобы вы не думали, будто традиция проламывать черепа стульями – специфика украинского парламентаризма), а второго после провального путча убьёт собственный раб.
Через несколько лет после Канн власть фактически вернулась в руки аристократических патрицианских родов – уж слишком неумело воевали и вели дипломатию плебеи. Их следующий шанс наступит намного позже и будет связан с деятельностью фракции популяров и земельными реформами.
Да, нельзя забывать о самом ярком персонаже этого действа – Корнелии Сципионе-старшем, Африканском. Потомок одного из самых знатных родов Рима, в каждом поколении – хотя бы один консул, "белая кость и голубая кровь" – он вошёл в жёсткий клинч с другими влиятельными патрицианскими родами в Сенате и всю свою дальнейшую блистательную карьеру проводил опираясь не на аристократию, а на обожание толпы. А толпе было за что его боготворить: Сципион изгнал карфагенян из Италии, Сципион вернул Риму Сицилию, Сципион высадился в Африке, разбил самого Ганнибала при Заме и принудил Карфаген к миру, Сципион отправился на восток и победил Антиоха Великого при Магнесии. Его ветераны получали при выходе в отставку вдвое больше земли, чем остальные солдаты. Он лично оплачивал публичные игры для римского народа и брал на себя долги многочисленных друзей. Выведенные ним в политику "новые люди" раз за разом выигрывали выборы и защищали его от нападок конкурирующих патрицианских родов.
В конечном счёте, правда, всё закончилось плохо. Сципиона Великого, бывшего много лет самым влиятельным человеком Рима, вызвали на суд по обвинениям в злоупотреблении властью и растрате государственных денег, где он под давлением доказательств признал свою вину. После этого он удалился в свою усадьбу в Кампании, где вскоре умер в возрасте 52-х лет. Похоронен был, вопреки обычаю, не в Риме, в родовой усыпальнице Корнелиев, а у себя на вилле. На надгробном камне по преданию было высечено: "Неблагодарное отечество, да оставит тебя и прах мой".
В общем, обидели человека.
Публий Корнелий Сципион Африканский (Старший) (235–183 до н.э.), военный трибун, курульный эдил, салий, проконсул Испании, консул (дважды), проконсул Африки, принцепес сената, легат. Полководец, коррупционер, народный любимец
Пример Сципиона-старшего не пропал для потомков. Проложенным им путём пытались следовать и братья Гракхи, и Марий, и Сулла, и сам Гай Юлий Цезарь (и многие другие великие люди, сформировавшие нынешний образ популистов). В конечном счёте получилось у Октавиана Августа. Но это совсем другая история...
Итак, что же в конечном счёте спасло Рим в момент полного отчаяния и безнадёги?
Непревзойдённый римский дух или сложная система противовесов в обществе?
Ответить на это можно, ведь под рукой у нас есть абсолютно аналогичные события в Карфагене.
После уничтожения карфагенского войска под Замой в 202-м году до н.э. народный совет города собрался, чтобы обсудить свою судьбу. "Лучшие люди" города трезво оценивали свои возможности и не хотели терять хотя бы то, что осталось от их власти и богатства (а их оставалось ещё ой как много). Безымянного оратора, попытавшегося выступить за "борьбу до последней капли крови", Ганнибал лично стащил с трибуны и вышвырнул из зала. Больше желающих не нашлось. Карфаген запросил мира, отказавшись от всех колоний, распустив войско, сжёгши флот и передав Риму право контролировать свою внешнюю политику. Он ещё долго оставался мощным финансовым и торговым центром, доминируя на морских путях Западного Средиземноморья, но в Риме упрямый старик Катон-старший (злейший враг Сципиона, кстати) упорно твердил Carthago delenda est! Через 50 лет Карфаген, город лучших и богатейших людей, был разрушен, и само место это было засеяно солью.
А римская система, в которой каждый крикун теоретически мог дорваться до власти, выжила, позволила завоевать полмира и стала предметом для подражания аж до наших времён. Потому что устойчивость в дальней перспективе значит больше эффективности.
Ганнибал, конечно же, этого знать не мог. Поэтому после победы при Каннах ждал от Рима просьбы о мире – а получил Заму, изгнание и яд на чужбине.
Acknowledgments
Не могу не посоветовать книгу Ильи Шолеймовича Шифмана "Карфаген". Это, конечно, всего лишь пересказ античных классиков – зато пересказ очень интересный.
Ну, и Полибий вам с Титом Ливием в помощь.
Данный блог является научно-популярным. В статье могут быть изложены точки зрения, отличные от мнения автора.
