Abstract
О правильном рыночном таргетировании, об одном занятном способе справлять траур, а также об убежище для знаменитых авторов
— Их сослали в ад?
— Хуже, в Висконсин.
(с) «Догма»
I read the news today, oh boy
Four thousand holes in Blackburn, Lancashire
And though the holes were rather small
They had to count them all
Now they know how many holes it takes to fill the Albert Hall
I"d love to turn you
(с) John Lennon, Paul McCartney "A Day in the Life"
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РАДЖ, НО НЕ КУТРАПАЛИ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. PLAY UP! PLAY UP!
1880-е стали в английской литературе десятилетием взрыва приключенческого романа, пришедшего на смену суровым морализаторствам наследников Диккенса, Гаскелл и сестёр Бронте. В 1883 году с третьей попытки достиг умов и сердец читателей роман молодого шотландского писателя Роберта Льюиса Стивенсона "Остров сокровищ", мигом переведённый на десяток европейских языков и до сих пор остающийся одним из лидеров продаж среди детской литературы. Следующие два года в журнальной версии выходит переиздание ещё одного хита, "Чёрной стрелы" (первое книжное издание – 1888 год), на этот раз уже о родной английской истории (время вспомнить свои шотландские корни для Стивенсона придёт только перед смертью, когда он будет писать "Похищенного" и "Катриону").
Иллюстрация к первому книжному изданию. Второго персонажа, думаю, представлять не надо :)
В 1885 году вышел в печать и мгновенно стал бестселлером роман Генри Хаггарда "Копи царя Соломона" о приключениях трёх молодых, горячих и совершенно белых мужчин в неизведанных глубинах чёрной-чёрной Африки, сопровождаемых вполне прозрачными, как для викторианской эпохи, намёками на любовь страстных чёрнокожих женщин, которая будет наградой отважным путешественникам. О золоте уж и вовсе умолчим.
Иллюстрация из издания 1888 года. По тем временам – откровенная порнография. Пацан, раздобывший такую книгу, мигом становился самой популярной личностью в классе
На исходе 1884 года, после 10 лет работы и переписывания уже написанного, в Британии и Канаде выходит продолжение знаменитого романа Марка Твена "Приключения Тома Сойера" (да, публика в бывшей метрополии по-прежнему была более привлекательной для американских писателей, чем родная), "Приключения Гекльберри Финна". Первый же тираж в несколько десятков тысяч экземпляров мгновенно раскупают, и допечатки идут за допечатками.
(Если вам покажется, что британцы конца XIX века внезапно отупели и оскотинились, раз их стали интересовать такие произведения бульварного пошиба, то вспомните, что у них не было телевизора с десятью каналами Дискавери, пятью ремейками Джеймса Бонда и всеми телесериалами HBO в стиле "sex-blood-violence" в каждой комнате и бонусной подписки на Порнохаб заодно, а викторианская мораль предписывала драпировать ножки стульев, чтобы они своей наготой внезапно не натолкнули слабые души на легкомысленные фантазии. Так что, пресыщенные мои современники, будьте снисходительны к слабостям наших предков, ибо ничем вы не лучше).
Что же привлекало британских читателей в первую очередь? Не просто приключения, не просто гонки и стрельба: такое же на родном материале не привлекало и десятой доли внимания от Стивенсона, Хаггарда и Твена. Экзотика! Именно Африка, где с каждой ветки свисает по десятку змей разной степени ядовитости! Именно затерянные в океане острова без названия! Именно далёкая Миссисипи, на которой живут вроде бы и белые люди, но совершенно не такие как мы!.. И когда в 1880-х выходят первые "индийские" рассказы Киплинга, он, сам того не ожидая, срывает банк.
Ужасные анаконды, благородные индейцы, отважные первопроходцы – чего ещё желать ребёнку
Нет, списывать всё просто на ажиотаж и моду было бы совершенно несправедливо. У Киплинга действительно был свой неповторимый "голос", стиль. Он, в противоположность своим маститым современникам, не писал романы, а работал в совершенно новой для Британии тех времён форме короткого рассказа. Но стоит сказать откровенно, не будь в его новеллах родной ему, но столь экзотической для британского читателя Индии – фиг бы его стали раскупать после первых же публикаций. Он попал в струю, к счастью для себя и для нас, а то так бы и остался просто талантливым провинциальным журналистом, который "ещё и пишет".
В определённом смысле Киплингу повезло, что его родители были небогаты и не могли обеспечить ему надлежащего высшего образования. В противном случае он был бы вынужден загружать свой мозг обязательными для университетского круга томами тяжеловесных произведений классиков и искать загадочную "русскую душу" в переводных романах Достоевского. А так он был волен читать то, что ему нравилось, а нравилось ему "странное"(тм) – Свифт и Дефо, Диккенс и забытый уже в его времена критик-классицист Самюэль Джонсон, автор первого литературного словаря английского языка и афоризма "Патриотизм – последнее прибежище негодяя", а то и вовсе какие-то писатели-однодневки, которых образованный британец и открывать бы не стал. А вот сэра Вальтера Скотта, к примеру, не любил – слишком затянутый. Из современников любил Стивенсона и Твена...
Что характерно, сам Киплинг был ни разу не удивлён, когда слава пришла к нему самому. Он просто знал, что этот момент настанет, поэтому не испытывал ни восторга, ни смущения. Просто в один прекрасный день 1888 года его рассказы, которые он потихоньку печатал на страницах собственной газеты, были изданы в виде книжечки под названием "Железнодорожная библиотека", которую распространяли среди пассажиров индийской железки (а она, напомню, была длинная и медленная). И – бац! – Редьярд Киплинг становится известным всей Индии. А потом – бац! – эта книжечка попадает на стол маститому лондонскому критику, и уже за считанные недели имя Киплинга становится известным всей читающей Британии. Обычная история, ничего сверхъестественного, проходите дальше.
Яркие, цепляющие за душу истории, изложенные сотней голосов (уж что-что, а говорить разными голосами Редьярд умел): мальчика из касты водоносов, чиновника среднего звена, отставного солдата-ирландца, вдовы богатого махараджи, крестьянина-джайна, авантюриста-уроженца Сохо, странствующего жреца и многих других, – сделали Киплинга восходящей звездой британской литературы. Критики наперебой хвалили его новаторство и умение кратко, но эмоционально передавать суть житейских событий, и Редьярд понял, что настало время опять ехать в метрополию. Впрочем, и в этот раз он не обошёлся без изюминки, превратив обычную поездку в настоящее кругосветное путешествие через Бирму, Сингапур, Гонконг, Японию (месяц задержки) и США (4 месяца, включая столь желанную встречу с самим Марком Твеном).
Джон и Редьярд Киплинги, около 1890
Зато по прибытии в Англию он уже обладает финансовой независимостью и может спокойно позволить себе публикацию сборника стихов (традиционно неприбыльного, зато запоминающегося) и свободу творчества. Свобода эта приводит к сотрудничеству с двумя очень странными и неожиданными людьми. Первым был лёгкий, жизнерадостный и полный чисто британского юмора Джером Клапка Джером, на тот момент уже знаменитый автор повести "Трое в лодке, не считая собаки", который буквально из-под носа уводит у Киплинга должность главреда юмористического журнала The Idler (как позже, с характерной ему иронией, выразился сам Джером "потому что инвестора отпугнула челюсть Редьярда), но несмотря на это остающийся его другом.
Вторым же новым другом для молодого и подающего надежды Киплинга стал американец Уолкотт Баластье, американец французского происхождения, тоже лишь недавно переехавший в Лондон. Они сдружились настолько, что решили на пару писать индо-американский приключенческий роман под названием "700 тысяч рупий", а сестра Уолкотта Каролина настукивала текст на печатной машинке. Роман получился так себе, но это, впрочем, оказалось неважным, потому что его последствия оказались куда более серьёзными. Баластье, желая прощупать немецкий рынок, поехал в Дрезден, а там умудрился заболеть тифом и умереть. Киплинг, который в тот момент находился на лечении в Индии, получил от его сестры краткую телеграмму: "Уолкотт умер не знаю что делать помоги". Редьярд вернулся и помог. Через пять недель они женятся.
Каролина "Кэрри" Старр Баластье незадолго до замужества
Январь 1892 года в Лондоне был по-викториански промозглым, в городе свирепствовала эпидемия гриппа, и чёрных лошадей для похоронных процессий не хватало – приходилось довольствоваться гнедыми (мёртвые возражений не высказывали), поэтому венчались Киплинги чуть ли не украдкой, возможно даже нарушая правила социального дистанцирования и не используя защитных масок. В любом случае, немедленно после этого они свалили из обители болезненных смогов в свадебное путешествие вокруг света. Продлилось оно, правда, недолго: поколесив немного по родине Каролины, они приплыли в Йокагаму, чтобы там получить душераздирающее известие – банк, в котором хранились все сбережения молодых, обанкротился. (Никто ещё не знал, что это первая ласточка приближающейся депрессии 1893–97, которой было суждено больно догнать молодожёнов ещё раз). Почему-то чета Киплингов не стала требовать от государства возвращения потерянного, а села и, подсчитав мелочь в карманах, пришла к выводу, что денег у них хватает или до Индии, к родителям жениха, или до США – к родственникам невесты. Так уж получилось, что Каролина, "женщина, глаз которой никогда не покидала грусть"(с) Дж. К. Джером, была в семье главной (она была и старше Редьярда на 3 года) – и они едут в Вермонт.
Джером Клапка Джером (1859–1927), сын полусумасшедшего проповедника, прибившийся к второсортной театральной труппе. В 1889-м женился и по результатам медового месяца, проведённого в лодке на Темзе, написал роман, который сделал его знаменитым. После этого в основном занимался редакторской работой, потому что все попытки повторить успех "Троих в лодке" оказались неудачными
Конечно, они могли одолжить денег на билет дальше, до Лондона, но заметно округлившийся живот Каролины намекал, что в море лучше не выходить (тем более для возвращения в гнилостную зимнюю Англию), так что они на последние деньги сняли в вермонтском захолустье будку, принадлежащую местному фермеру, и на скорую руку стали готовиться к зиме: утеплили окна и стены, купили на секонд-хенде переносную печь, поставили её в подвале и просверлили в полу огромное количество дыр, чтобы обогревать спальню. "До сих пор удивляюсь, как мы не сгорели в ту зиму", – потом вспоминал Редьярд. Но в целом, как ни странно, это был самый счастливый период в их жизни. 29 декабря 1892 родилась их дочь Джозефина ("Учитывая то, что мой день рожденья 30 декабря, а Каролины – 31-го, она проявила необычайное чувство такта"(с)), и когда настала весна, Киплинги решили остаться в США.
Для столь странного поступка есть ещё одна веская причина, которую всё с той же иронией раскрывает Дж. К. Джером: Киплинг осмелился прямо высказать в своём новом сборнике стихов то, что думал по поводу политики. А думал он то, что положено было думать выпускнику военного колледжа и патриоту Империи (см. его знаменитый стих "Запад и Восток", изданный в 1892-м), и эти мысли разом обрушили его котировки на бирже высоколобой лондонской литературной тусовки. Выразимся кратко, эпитет "джингоист" был самым мягким из тех, которыми его наградили передовые критики.
Дж. К. Джером понимал Киплинга как никто иной. Ему тоже было не впервой встречать критику со стороны снобов. Он с ухмылкой вспомнил отзыв на "Троих в лодке": "Вот что бывает, когда в литературу попадают последствия так называемого всеобщего школьного образования", – и пожелал коллеге удачи по другую сторону океана.
Запертый в маленьком коттедже, окружённый метровым слоем снега, Киплинг внезапно получил прилив вдохновенья. Внезапно ему захотелось писать вовсе не о красотах Вермонта (которые он и вправду очень ценил), а о том, что осталось далеко позади – об Индии. С приходом весны они купили у брата Каролины 10-акровый участок земли на берегу Коннектикута и построили там уютный, освещаемый солнцем дом. В нём и появилось самое знаменитое произведение Киплинга, "Книга джунглей".
"Наулаха", усадьба Киплингов в Вермонте. Названа в честь "Павильона Наулаха", части комплекса форта Лахор в могольском стиле, а также романа, написанного в соавторстве с покойным Уолкоттом Баластье
Ещё во время первого посещения Японии Киплинг был поражён историями о Будде, который воплощался в разных обличьях, чтобы поиграть с детьми. Он привык видеть разные ипостаси христианского Бога: величественного Судию, страдающего Сына и сострадающего Отца, всеведущего Творца и воплощение всеобъемлющей Любви, – но превратиться в ребёнка и развлекать малышню незатейливыми детскими забавами... Это был Восток, и такого не знал Запад...
И Киплинг стал писать о волшебной стране своего детства, о жизни зверей и среди зверей, о всеобщем Законе, пронизывающем мироздание. О мудром слоне Хатхи, о терпеливом воспитателе Балу, о гордом волке Акеле, о благородном барсе Багире (надеюсь, вы в курсе, что Багира – это мужское имя?) и, конечно же, о кровожадном тигре-людоеде Шерхане и его подпевале шакале Табаки... Поскольку "Книга джунглей" относится к произведениям, о которых все слышали, но мало кто читал, то позволю себе напомнить, что это не "книга о Маугли": "лягушонку" (кстати, слово выдумал Киплинг) посвящено только 9 из 23-х рассказов и стихов в обеих частях "Книги джунглей". А всё остальное – о мире зверей, в котором царит закон джунглей (выражение, ушедшее в мир именно с подачи Киплинга), где взаимопомощь и убийство неразделимо соединены в одних персонажах.
И хотя "Книга джунглей" была очевидно детским произведением, наибольшие споры она породила в мире взрослых, ведь у неё, как у медали, было две стороны. Если посмотреть под одним углом, то это рассказы о том, что звери – как люди, у них есть свои законы, свои обычаи, свои характеры. Но можно повернуть и так: люди – как звери, у каждой общины свой закон, своё место в мире, и общину (то есть закон) можно сменить, но нельзя существовать вне неё. И знаменитый клич "Мы с тобой одной крови!" – не только о братстве всех живых существ, но и наоборот, о зове крови, которому никто противостоять не в силах. Многие критики немедленно увидели в этом оправдание принципов расизма, и, что характерно, Киплинг против такой трактовки не возражал.
Адаптация старого анекдота
Киплинг стал настоящей мировой знаменитостью. В его вермонтскую глушь начали наведываться журналисты, а соседи при редких встречах стали интересоваться здоровьем Джозефины. Редьярд по-английски сдержанно благодарил за интерес, но внутрь своего дома — своей крепости никого не пускал, чем провоцировал ещё больший нездоровый ажиотаж. Единственным желанным посетителем в "Наулахе" был его отец, вышедший в 1893 году в отставку и решивший повидать внучку на пути в Англию.
Впрочем, исключение было сделано для одного особенного гостя, прибывшего в 1895 году из Британии с набором любимых клюшек для гольфа – Артура Конан Дойла. Он только что убил Кенни Шерлока Холмса и теперь был рад любой возможности спрятаться от назойливых поклонников, требующих возвращения любимого детектива с Бейкер-стрит 221б. У них с Киплингом сразу нашлось немало общих тем для разговора и ещё больше точек соприкосновения, сделавших их за эти два дня друзьями. Их обоих считают "несерьёзными авторами": один, мол, пишет для детей, второй – популярное чтиво. Оба этим возмущены, ведь Киплинг пытается донести до читателей свои идеи о человеческой гордости и достоинстве, а Конан Дойл считает своими главными произведениями исторические романы: "Белый отряд" и "Приключения бригадира Жерара" (первый рассказ из этого цикла Артур как раз прочитал для публики во время турне по США). И оба они считают себя патриотами Империи, вследствие чего становятся изгоями в высокой литературной тусовке.
Артур Конан Дойл (1859–1930), шотландец, врач, спиритист, автор знаменитых исторических романов, о которых сейчас знают только фанаты
Да, а гольф понравился Киплингу настолько, что он стал играть в него даже зимой – красными мячиками, чтобы находить их в снегу.
В общем, несмотря на мелкие неурядицы, Редьярду нравилось жить в США. Правда, мешали американцы. Киплинг считал их бестактными и суетливыми, неспособными проникать вглубь явлений. Они с одной стороны слишком увязли в своих частных интересах, а с другой – постоянно лезут не в своё дело. А не отделись они от метрополии, могли бы стать настоящими британцами...
Со своей стороны местные жители, после того, как Редьярд несколько раз вежливо отклонил предложения поучаствовать в воскресных благотворительных мероприятиях их прихода, пришли к выводу, что Киплинг – типичный высокомерный британский сноб, и правильно мы от них отделились 110 лет назад.
Так бы оно всё, может, и осталось на уровне взаимных обид, если бы не...
продолжение следует ЗДЕСЬ
