Алекс Хавр: ЛЕКАРСТВО ДЛЯ НАЦИИ

Abstract
О потомке ирландских воинов, роли водевиля в рождении национальной идеи и о зраде-перемоге a la Français.

Предыдущие главы

В детских играх мы пускали в ход деревянные сабли и жестяные ружья, мы с детства обожали барабанный бой, и потому всякий раз, когда в воздухе чувствуется серьёзная гроза, в душе нашей просыпается старый добрый шовинизм, над которым мы сами охотно посмеёмся вместе с вольнодумцами, но которому мы ни за что не позволим угаснуть
П. Ларусс «Большой универсальный словарь XIX века» (1866-79)

У этой истории две сюжетных линии, и, как полагается, они переплетаются. Начинать можно с любой, так что...

Если вы встретите в какой-нибудь книге фразу «он оказался в Париже в те самые январские дни 1889-го», вам это наверняка ничего не скажет. Абсолютному большинству французов, кстати, тоже. Как, например, мало кто из украинцев задумается над возможным смыслом фразы «он провёл зиму 1887-го в постоянных поездках из Брод в Дубно и обратно». Имя Буланже тоже ничем вам не поможет. В общем, «да кто знает этого Оливера Кромвеля, кроме нас двоих?» (с). Между тем...

...Летом 1871-го Франция была растоптана и унижена. Ещё год назад французы были солью земли, диктовали условия всему миру, наслаждались величием империи, всемирными выставками и широкими бульварами – образцом для всех цивилизованных городов. И вот, 140 тыс. убитых, столько же раненых, почти полмиллиона в плену, 23 тыс. человек умерли от голода и мороза в осаждённом, подвергаемом постоянным обстрелам Париже, оккупирована треть страны, сданы все запасы вооружений, над головой висит выплата громадной контрибуции. Поражение – и от кого? От колбасников, пивных бочек, тупых грубиянов. А самое обидное, слишком многие понимали, что и ружья были лучше, чем у немцев, и флот, и митральезы не имели себе равных, и солдаты не трусливей вражеских; но проиграли из-за прогнившей системы: бардака в снабжении, катастрофических ошибок орденоносного генералитета, а часто и простого «шапкозакидательства».

Ещё практически два десятилетия после этого Франция балансировала на грани развала. Три восстания в Париже (включая знаменитую Коммуну), несколько сорвавшихся попыток военного переворота, ожесточённая борьба между республиканцами и монархистами (бонапартистами, орлеанистами и бурбонами), постоянно чередующиеся финансовые катастрофы и махинации. В 1873-м году президентом молодой и слабой Третьей Республики был избран маршал Мак-Магон. Вам, естественно, это имя ничего не говорит, поэтому объясню. Патрис де Мак-Магон был главнокомандующим французской армии при Седане. Если и это вам ничего не говорит, то разъясню дальше. Седан – это самый огромный военный позор Франции за всё время её существования, включая 1940-й с его Дюнкерком. Это такой позор, что во Франции до сих пор не продают машины «седан» – с таким брендом их бы никто не купил. В том бою Франция потеряла больше 100 тыс. человек за 3 дня (большинство – пленные после безоговорочной капитуляции). В плен был взят сам император Наполеон ІІІ.

А командовал всем этим счастьем – Патрис Мак-Магон, герцог Маджента. Он стал президентом (уточню, в Третьей Республике президента избирал парламент), будучи убеждённым монархистом и открыто призывая к свержению республики. И был президентом до 1879-го, устроив во Франции такую стабильность, что даже Янукович признал бы это отступлением от базовых принципов демократии.

А знаете, за что его так полюбил избиратель? За то, что именно Мак-Магон командовал войсками, расстрелявшими Парижскую коммуну. Видите, как мало надо для того, чтобы тебе простили позорно проигранную войну. (К чему я это... Если вы где-нибудь услышите, что кому-то «это никогда не простят», будьте уверены – простят. Главное, вовремя передёрнуть затвор и повернуть ружьё в политически верном направлении.)

Патрис де Мак-Магон, герцог Маджента, президент Франции (1873–79), лидер монархистов

еон Мишель Гамбетта, Премьер-министр Франции (1881–82), лидер республиканцев

Но Франция справилась, сойдясь в одном. В любви к Родине...

...и тут переключимся на другую линию.

...Жил-был солдат наполеоновской армии, сражался во всех войнах Первой империи, был 17 раз ранен, причём ни разу в спину. Ненавидел врагов Франции и, в первую очередь, англичан (ведь ещё Робеспьер ясно выразился, что все люди – братья, но англичан надо вырезать до одного), а всех прочих, кто сунется на родную землю, был готов угостить добрым французским штыком, даже если ради этого пришлось бы снова идти за тридевять земель. Самое лучшее на Земле – французское, не уставал повторять он, – солдаты, земля, женщины. И в один прекрасный день все остальные народы ещё узнают, что такое противиться Франции. Жил он на скромную пенсию в своём маленьком селе, а когда узнал о смерти императора – завернулся в трёхцветное знамя и сам умер.

Звали его Николя Шовен (Nicholas Chauvin), и уже к середине XIX е
а его имя стало нарицательным.

равюры 1820-40-х гг.

По правде говоря, такого солдата не было. Его выдумали, как и многих других персонажей, авторы гравюр и водевилей 1820-х годов, причём изначально он был молокососом, обделавшимся во время первого боя, но постепенно перенявшего воинскую мудрость у старого ветерана. Потом образы срослись, к 40-м он уже появился в словарях рядом со словом шовинизм, а в 1871-м уже и вовсе стал олицетворять «Старую Францию» (в рассказе популярного на то время автора он – старик, пытается встать между коммунарами и правительственными войсками и гибнет от пуль с обеих сторон). К тому моменту его образ уже перестаёт быть смешным, он уже символизирует те времена, когда «все боялись Францию, потому что мы были самыми лучшими во всём».

И уж тем более не к месту было смеяться над ним в час национального бедствия и позора. Национальная идея была единственным, ради чего монархисты и республиканцы были согласны не вцепиться друг другу в горло. Необходимость сплочённости, национального духа было тем консенсусом, насчёт которого не сомневались ни профессора, ни капралы. Собственно, и те, и другие впряглись в одну повозку – образование стало частью армейской машины, а «краткий курс истории нации» стал обязателен к изучению во всех частях. «Образование, образование и ещё раз образование», – сказал... нет, не Ленин, а Гамбетта, и школы стали массово переводить (или открывать новые) на милитарный режим, с казарменным режимом и организацией школьных батальонов, в которых обучение военному делу и наукам были неразрывно переплетены. Вводились коллективные гимнастические занятия, сопровождаемые хоровым исполнением патриотических гимнов (и не подумайте, что хоть одно слово в этом предложении имеет саркастический оттенок – все они взяты из неоднократно повторяемых указов и циркуляров). У учеников в оценочный лист вносились данные о физическом и нравственном здоровье, под которым подразумевалась готовность отдать жизнь за Родину.

Ну и, конечно же, шпиономания. Раньше главными гадами были англичане («нация лавочников и ростовщиков, мало чем отличающиеся от евреев"), теперь повсюду искали немцев. И ведь находили же, кстати, потому что Бисмарк в эти игры баловаться очень любил.

И в деле патриотического воспитания, и в поимке шпионов нации помогали добровольные общества: "Лига патриотов", "Общество стрельбы и гимнастики" и несколько других. В построении сильного государства очень кстати пришлись ресурсы, получаемые от негров и косоглазых. Ну и, как вы понимаете, права человека и уже тем более рабочего меркли перед национальными интересами. Негоже в столь тяжёлый для страны час отлынивать от работы по 12 часов в день без выходных, вы же понимаете. Общим местом стало убеждение, что сейчас не время для политических дискуссий, это подождёт. "Мы же французы, Шовен, всё можно уладить", как гласила подпись к гравюре 1820-х. "А ты, бойкий, часом не германский шпион?" (Это уже из более позднего.)

И знаете? У них получилось.

15 лет над Францией висела угроза прямого вторжения, и страна занималась отчаянной дипломатической эквилибристикой, чтобы его избежать. А потом даже Бисмарк задумался и принялся сколачивать союзы, потому что самой Германии могло уже и не хватить. Да и внутри монархисты постепенно теряли силу, превращаясь в зануд с надоедливыми однообразными рассказами о колбасе по 2.20 славных временах, когда у нас был император. Росли колонии, крепчал франк, Париж вновь стал местом Международных выставок...

Правда, странные люди почему-то начали требовать непосредственных доказательств величия нации. Победоносной войны, например. "Эльзас-Лотарингия" зудит, как-никак. Да и вообще, господа в правительстве, отчего у вас через одного племянники в финансовых махинациях замешаны? Может, вы ненастоящие патриоты?

Естественно, нашлись и те, кто начал на этом заваривать собственную похлёбку. Например, генерал Буланже, герой, патриот и просто красавец, которому (и не ему одному) не давала покоя слава Бонапарта. Методы особенно изобретать не приходилось: и 1848-й, и 1851-й года были ещё памятны французам. Обещать, подкупать и нравиться –вдохновлённая толпа чуть не внеслана плечах в Елисейский дворец. Власти пришлось экстренно менять избирательное законодательство (отменить возможность баллотироваться сразу в нескольких округах), арестовывать членов "Лиги патриотов", массово увольнять буланжеристов и даже намекнуть кое-кому из своих, чтобы не так нагло воровали... Потом была провёрнута изящная провокация с подготовкой ареста, и кандидат в диктаторы поспешно сбежал в Бельгию, чем доказал свою вину для одних и показал себя слабаком в глазах других. В отсутствие вождя партия разбежалась. Через полгода в расцвете лет умерла его любимая женщина, и Буланже застрелился.

В общем, некрасиво получилось.

Лё Женераль. После его смерти больше никто в диктаторы играть не пытался. Обходились демократическими средствами и поддержкой оккупантов

Но у всего есть своя цена. Без последствий обойтись было никак, "могли пострадать люди – и они пострадали" (с). Тюремные сроки, казни, политические убийства (из которых самым знаменательным было убийство 31 июля 1914-го, за день до Первой мировой Жана Жореса)... А крайними оказались... конечно же, евреи.

Вкратце. В 1894-м году был обнаружен факт шпионажа в генштабе. Под подозрением оказался стажёр капитан Альфред Дрейфус. След был очень ненадёжным, но посадить кого-то было надо, поэтому были сфабрикованы улики, и Дрейфуса, с позором лишённого звания, отправили на каторгу в Гвиану. Всё бы ничего, но скоро контрразведка нашла другого шпиона, который оказался французом знатного происхождения. Контрразведчика, нашедшего истинного предателя, отправили "послом в Тунис" (почти дословно), а дело опять замяли... где-то на полгода, пока не вскрылись очередные обстоятельства... а за ними ещё, и ещё... Но как было сказано у классика: "В Париже всегда находят правильный ответ? – Никогда. Но крепко держатся за свои ошибки". Признать, что француз предал французов, а другие французы его при этом покрывают? Да вы сам предатель!

Буря была знатная и длилась не один год. За это время перессорились все со всеми; по "линии Дрейфуса" раскололись практически все политические партии; выступивший в поддержку Дрейфуса Эмиль Золя был осуждён за оскорбление государства, лишён ордена Почётного легиона и присуждён к штрафу и тюрьме, Анатоль Франс в знак протеста отказался от ордена сам. На фоне этого умер президент, и в честь его похорон "антидрейфусары" попытались устроить государственный переворот. В конечном счёте "всё закончилось счастливо", Дрейфус "всего лишь" провёл на каторге 7 лет... В общем, ложечки нашлись, но осадок остался. "Национальное единство" стало ассоциироваться с наглой ложью, превратилось во что-то постыдное, не комильфо.

Каран д'Аш. Семейный обед. "И главное, не говорить о деле Дрейфуса..."

Реакция, конечно, воспоследовала. Сначала лёгкие насмешки, вроде карикатурного сапёра с аппетитным именем Камамбер (предшественник Швейка), который настолько любил Родину, что исполнял приказы, не раздумывая... в прямом смысле слова. Были и малопонятные нам сейчас романы и рассказы классиков. Но я подробно остановлюсь на двух последствиях, с моей точки зрения самых значительных.

Во-первых, после истории с Дрейфусом один человек определённой национальности собрал своих соплеменников на швейцарском курорте и сказал: "Знаете, кажется нам в этой Европе таки не рады", – а потом они сообща решили, шо таки шото надо делать, и основали движение. Человека звали Теодор Герцль, город – Базель, движение – сионизмом, а что из этого всего вышло, надеюсь, вы догадываетесь.

Мединат Исраэль, однако, оказался не самым главным последствием для мировой истории. Куда серьёзней "прилетело" после знаменитого выстрела "Авроры". Молодая Советская Республика(тм) очень нуждалась в поддержке мировой интеллигенции, и, знаете ли, она её сразу же получила. Ромен Роллан, Анри Барбюс, Андре Жид, а также их зарубежные коллеги Шоу и Брехт (и другие, несть им числа) – люди, нахлебавшиеся казарменного патриотизма и с отвращением вспоминающие официозное враньё времён молодости, с отчаяньем увядающей страсти открыли свои сердца "прогрессивному социальному строю, при котором нет места угнетению человека человеком". И на замечания в необъективности отвечали: "А что, вы опять патриотизм присоветуете? Да вы задолбали со своей любовью к Родине! Это ради такой любви, что ли, убиты десять миллионов человек?". На быстро распространившиеся рассказы о запломбированном вагоне или Бланке с Бронштейном закономерно отрезали: "Опять у вас везде германские шпионы? Или Дрейфуса вам мало было?".

Прожив почти всю жизнь в борьбе с очевидной несправедливостью, им так захотелось, чтобы "хоть где-то получилось". Вот они и верили. "Я сам обманываться рад" (с). И писали о счастливых шахтёрах Донбасса, о "народных стройках", о радостном коллективном труде на селе – всё годах так в 1931-33-м. (Да-да, крестами жертвам Голодомора мы обязаны в том числе и малоизвестным уже офицерам французского генштаба, пытавшимся замять грязное дело с Дрейфусом).

(Кстати, если кто следит за публицистикой Рыжей Ведьмы Юлии Латыниной, то нельзя не заметить, с каким пылом она клеймит "основателя международного левачества" Вилли Мюнцерберга. Юлия Леонидовна, конечно, не врёт... однако, и не говорит части правды. Из её слов складывается впечатление, будто в мире западной цивилизации царил порядок и благорастворение воздусей, а тут пришёл коварный Вилли и совратил интеллектуалов с пути истинного. Не стоит упрощать. Мюнцерберг был, конечно, ещё тот кадр, но он всего лишь умело использовал сложившийся тренд, бросил семена в хорошо унавоженную почву. Было бы странно, если б никто это не сделал.)

Может, вас удивит такое непривычное представление Франции – грубой, лицемерной, скандальной. Ведь в общественном мнении она – родина свободы, равенства, братства, толерантности и прочих общечеловеческих ценностей; в некотором роде – эталон евролиберализма. Ответ прост, она такой стала, потому что прошла через всё вышеописанное, получив последнюю дозу шовинизма при маршале Петене.

Хотелось бы, чтобы вышеизложенное дало простые рецепты избавления от проблем, но так вряд ли получится. Историческая судьба – сложная штука. А какие параллели проводить, где, с кем и в каком месте – дело ваше.

Acknowledgments
Автор выражает свою благодарность Жерару де Пюимежу. Мужик он, конечно, предвзятый, но пишет интересно.

Данный блог является научно-популярным. В статье могут быть изложены точки зрения, отличные от мнения автора.

СОДЕРЖАНИЕ

О НАСТУПЛЕНИИ НОВЫХ ВРЕМЁН
ДОЛГИЙ ВЕК
ВЛАДЫКА ПО СОВМЕСТ ИТЕЛЬСТВУ
THE ENGLISH WAY
КОРОЛЬ ТРОЛЛЕЙ
БУМАЖНЫЙ ДРАКОН, МУДРЫЕ ДЕТИ
PROTEGE ET LIBERATE
БОЛЬШОЙ КОНЦЕРТ ДЛЯ МАЛЕНЬКОЙ КОМПАНИИ
КАК ЗАХВАТИТЬ МИР, НЕ ПРИВЛЕКАЯ ВНИМАНИЯ ДИПЛОМАТОВ
ЛЕКАРСТВО ДЛЯ НАЦИИ
ЕЩЁ ОДНА СТРАНА, ГДЕ Я НЕ НУЖЕН
СЛОВО НА БУКВУ Х
ИМПЕРИИ УМИРАЮТ ДОЛГО
GAME OVER (ОЛЕНЬ ЗАКОНЧИЛСЯ) (ЭПИЛОГ)