Письменность для историка — это свет в тёмном царстве. Только не так поэтично.
Представьте, заходите вы (осторожно, чтобы ноги не сломать) в тёмную затхлую подвальную комнату — неолит. Глаза едва-едва различают очертания неясных предметов, обострённые слух и обоняние доносят тысячи мелких звуков и запахов (ой, лучше бы не доносили), из которых воображение немедленно рисует ужасных монстров, таящихся прямо у тебя над головой. Ты напрягаешь все чувства, чтобы различить хоть малейшие детали...
А тут — бац! — твой друг врубает фонарик.
Это появляются первые письменные памятники — и в луче тусклого света проступают части непонятно чего, совершенно не похожего на тех монстров, в существовании которых ты только что был практически убеждён.
Хрясь! — и электрик таки даёт напряжение. Врубается лампочка под потолком — и во все стороны, сбивая друг друга с ног, начинают метаться тараканы, пауки, мыши, крысы и прочие лярвы. Это мы дошли до уровня письменных хроник.
В итоге, никаких монстров — таинственных, но логичных — зато куча хаоса и тщетных попыток систематизировать траектории движения тараканов среди разбитых трёхлитровых банок.
Поэтому многие предпочитают изучать неолит — в нём каждый исследователь волен рисовать своего монстра по вкусу 
