Abstract
О двух нациях, которым никак не ужиться на одной земле; о том, что популизм можно победить только возглавив его; а также о преимуществе художественной литературы над политическими блогами.
An Englishman"s way of speaking absolutely classifies him,
The moment he talks he makes some other Englishman despise him.
(с)My Fair Lady
"Машину времени" Герберта Уэллса особо представлять не надо. Первое в популярной литературе упоминание рукотворной, созданной человеком машины для путешествий во времени. Печальные картины заката Земли. Нежные и утончённые элои, которых разводят на мясо ужасные, живущие в подземельях морлоки. В общем, научная фантастика, как это принято говорить.
Есть, правда, нюанс. Сам Уэллс понятия не имел о том, что пишет какую-то там фантастику (в его времена и слова-то такого не было). Для него "Машина времени" была романом-предостережением, политической сатирой (как и написанный в ту же эпоху по другую сторону океана "Волшебник страны Оз"... но это совсем другая история). И была эта сатира направлена против очень популярной те годы концепции "двух наций", связанной с именем знаменитого политика-консерватора Бенджамина Дизраэли.
Как мы помним (а кто не помнит – читайте здесь), дуальная политическая система либералы-консерваторы в Британии оформилась только в 1846 году с падением кабинета Пиля. Правда, либералы, получившиеся слиянием недобитых вигов, успокоившихся радикалов и прогрессивных консерваторов, поначалу были какими-то ненастоящими, и весь их либерализм ограничивался отменой экономических ограничений (связанных в первую очередь с Хлебными законами), а о гражданских свободах речи даже не было. Всех устраивал статус кво: высокий имущественный ценз, отсекавший от выборов всех нищебродов, запрет на политическую деятельность для евреев и атеистов и вообще, солидный Господь для солидных господ.
Впрочем, недовольны были консерваторы. Избиратели почему-то стали за них меньше голосовать. Вопиющая несправедливость. Им, соли земли и аристократии с сотнями лет благородных предков, предпочитали каких-то нуворишей и текстильных королей, говоривших не о судьбах страны, а о деньгах. Не сработала даже традиционная "усталость от власти" после нескольких лет правления либералов – консервативные ценности по-прежнему выглядели для достопочтенного британца (составлявшего основу избирателей) менее привлекательней, чем прямолинейное и доступное "делайте деньги, мы вам не мешаем" от либералов.
Только перед лицом такой угрозы остатки консерваторов, не сбежавших ещё к либералам, вынуждены были сцепить зубы и провозгласить своим лидером личность не просто эпатажную, а скандальную – бульварного писаку, салонного завсегдатая, любимца дам, еврея Бенджамина Дизраэли.
И еврейство упоминается в данном случае совершенно не для эпатажа. В Британии существовала государственная религия – Высокая Церковь Англии, англиканство – и каждый государственный служащий или парламентарий при вступлении в должность обязан был поклясться именем Христа (иудеи и атеисты – на выход) в верности королеве и, по совместительству, главе церкви (католики и диссентеры, до свиданья). Католиков со скрипом допустили к модифицированной присяге при Веллингтоне, у диссентеров была лазейка в виде "домашней клятвы", а вот остальным в начале правления Виктории приходилось несладко – юная королева отступлений от догмы не терпела и этого не скрывала.
Как следует из имени, Бенджамин Дизраэли был евреем. Его прадед приехал из Ченты, городка рядом с Венецией, и звался D"izraeli, что в переводе с итальянского недвусмысленно означает "израильтянин" (в смысле, "из колена Израилева", а не из Земли Обетованной). Занимался он, ви таки будете смеяться, торговлей шляпками из венецианской соломы (ладно, если вы не смотрели "Соломенную шляпку", то можете не смеяться). Дед и отец Бена, хоть и чтили шаббат, к религии серьёзно не относились, так что в 12 лет маленький Дизраэли просто взял – и перестал ходить в синагогу, и ничего ему за это не было. Правда, друг семьи, покачав головой, сказал, что такому умному мальчику ставать публичным атеистом негоже – это плохо для бизнеса. Бен согласился с доводами разума и прошёл обряд крещения по обряду Высокой Церкви.
Была ли "Соломенная шляпка" сатирой над Дизраэли? Кто знает... В 1851 году, к моменту написания водевиля, Дизраэли уже был известным скандальным писателем и очень амбициозным лидером консерваторов, а парижане всегда любили зло шутить над британской политикой. Так что...
1821 год. В Вестминстере коронуется развратный король Георг IV, на празднования и развлечения спускается вся казна, народ радуется. А 17-летний Бен переезжает в Лондон, чтобы работать клерком в конторе своих родственников. В общем, присоединяется к офисному планктону. Очень скоро выясняется две вещи: 1) у молодого Дизраэли очень лёгкий слог, и он сочиняет замечательные рекламные проспекты; 2) у Бена очень плохо с деловой хваткой, и компания, в которую он вложился не только словом, но и значительной суммой денег, прогорает.
У молодого денди от возмущения закипает кровь, и он пишет свой первый знаменитый роман, "Вивиан Грей", по ходу которого молодой романтичный юноша попадает в грязный мир британской политики с его коррупцией, невежеством, манипуляциями и предательством – в общем, всеми необходимыми компонентами хорошего скандального произведения. Роман выходил, как это было в обычае тех времён (см. Дюма), по главам в журналах, и к концу третьей части Дизраэли не принимают ни в одном приличном салоне Лондона. (Кстати, Уайльдовский "Портрет Дориана Грея" – это своеобразный "ответ классику").
1832 год. Бенджамин Дизраэли, салонный писатель-романтик
Дизраэли не сильно унывает и... идёт в политику: грязную, коррупционную и манипулятивную. Его там немедленно принимают за своего – после такого-то скандального романа... наверняка с опытом же человек. Так в 1835 году, хоть и не с первого раза, Бенджамин становится депутатом Палаты Общин от... тори. Его друзья в шоке: молодой памфлетист и автор бульварных романов, еврей, по уши забрызганный результатами финансовых махинаций – и консерваторы? Но как???
Тот аргументирует просто: на вигов я насмотрелся "изнутри", и их лицемерие, прикрывающее жажду наживы, мне претит. Вообще-то я за Радикалов, но... вы же понимаете, избиратель не голосует за радикалов. А в политику мне очень хочется. Поэтому тори.
Поначалу он ведёт себя скромно: сидит на задней скамейке и не подаёт голоса (бывшие соратники-радикалы на него злы и начинают освистывать при попытке взять слово), на должности не претендует, голосует по команде сверху. В ту же пору он наконец-то рвёт со своей любовницей (и пишет по этому поводу роман – скандальный и прибыльный) и женится... Чтобы вы не сомневались, свадьба тоже скандальная: его избраннице 45 лет (на 12 лет старше Бена), она лишь год назад овдовела, а до того была женой его "напарника" по избирательному округу. "Молодая" миссис Дизраэли – ходячий эпатаж, плюющая на жеманство и приличия высшего света, не лезущая в карман за острым словом и способная отбрить даже самого известного пошляка эпохи – своего мужа. Впрочем, из них получилась отличная пара: уже позднее Бенджамин шутит, что женился на Мэри-Энн из-за денег, но сейчас готов сделать то же самое по любви.
1829 год, Мэри-Энн Эванс, ещё не вдова, ещё не миссис Дизраэли
В том же году умирает король-моряк Вильгельм IV и на престол восходит его племянница, 18-летняя королева с печальными глазами и искалеченным детством – Александрина Виктория из дома Ганноверов. Начинается новая эпоха.
Со своей задней скамейки Дизраэли наблюдает удивительные процессы: как умнейшие и благороднейшие люди проигрывают дебаты прожжённым лжецам; как депутаты целыми группами перебегают из одного лагеря в другой ради сиюминутных выгод; как принципы и мораль могут преспокойно использоваться в качестве инструментов манипуляций... И как разительно отличаются члены Палаты Общин находясь в парламенте от самих себя во время выборов.
И тут Бен понимает, что нравиться избирателям – это почти то же самое, что нравится публике в салоне. И он делает свой шаг.
Избирателем в Британии был средний класс. Они же буржуа (не путать с ленинскими "буржуями"), они же мещане и лавочники, они же "воспитанные люди". В общем, те же носители идеалов самолюбования и нетерпимости к отклонениям от нормы, которых мы можем в массе наблюдать вокруг себя и сейчас.
Избиратель любит, чтобы его хвалили. Рассказывали, какой он умный и способный. Что он лучше всех, а те кто с ним не согласен – идиоты и шпионы Франции/Испании/России/САСШ (подставить нужное в зависимости от внешнеполитической конъюнктуры).
А ещё он любит, чтобы его голос вот прямо сейчас спасал Британию от неминуемой гибели от рук католиков/масонов/шпионов/профсоюзов (подставить нужное в зависимости от конъюнктуры внутренней).
Виги, а потом и либералы, давали повод избирателям любить себя самих. Они им рассказывали, что те – основа Британии, что они трудолюбивые и деловые, что они своим разумом и умелыми руками достигают успеха, что они живут в стране истинной справедливости, в которой даже уличный мальчишка, продающий газеты, может стать миллионером, если имеет талант и станет добросовестно трудиться. Голосуйте за либералов – и пусть невидимая рука рынка воздаст каждому по заслугам!
И что могли этому противопоставить консерваторы? Рассказы о том, что раньше, ужо, было-то не то, что сейчас-то? Что раньше всё было понятно: баре при крестьянах, крестьяне при барах... в смысле, при пабах... то есть при барях... в общем, где надо были крестьяне, – а сейчас вот понастроили своих паровых машин и долбятся поршнем в цилиндрах? Что с нами сам дедушка Веллингтон, который в 1812 году при Саламанке – ого-го-го?
Дизраэли же делает то, чего не сумели сделать все британские аристократы вместе и поодиночке – сочиняет для консервативного движения красивую сказку. Такую, в которую самому хочется поверить. Настолько поверить, чтобы пойти на смерть.
Сказку о единой британской нации.
Поскольку ни одна парламентская речь не в состоянии конкурировать с качественным сериалом, Дизраэли идёт испытанным путём – печатает один за другим (1844, 1845 и 1847) три романа: "Конингсби, или Новое поколение", "Сивилла, или Две нации" и "Танкред, или Новый крестовый поход". Тезисы, изложенные в них, не менее скандальны и провокативны, чем в бульварных романах молодости. Только теперь они не о салонной жизни, а о политике.
Оглядитесь! – взывает Дизраэли. – В нашей стране фактически живёт две нации! Одна из них – это образованные, самодостаточные люди, ведущие благовоспитанную жизнь, имеющие бизнес, читающие газеты и посещающие театр. А представители другой рождаются, живут и умирают в нищете; едва умеют написать своё имя и прочитать заученную молитву; не подымают свою голову к Небу, потому что боятся, что кто-то украдёт их ничтожные пожитки; находят своё единственное утешение в алкоголе и опиуме.
У этих наций разные ценности, разные цели, разные миры. Они даже говорят на разных языках! И когда-нибудь их пути разойдутся настолько, что между ними разгорится настоящая война на уничтожение. И вот что я вам скажу – выиграет в этой войне вовсе не благородные и образованные, а те, кому нечего терять. Поэтому не успокаивайте себя иллюзией спокойствия; действуйте сегодня, потому что завтра решать проблему будет уже поздно.
И мы, молодые консерваторы, идём в политику, чтобы решить эту проблему. Мы, богатые и образованные, не можем утереть каждую слезинку ребёнка и единомоментно излечить все болезни общества, не можем раздать свои богатства – да это было бы и несправедливо, с этим согласятся даже наши оппоненты, либералы. Но мы можем сделать другое – стать покровителями тех, кто слабее нас, взять над ними опеку, показать, что они нам не безразличны. Ведь низшие классы – они ведь как дети малые, за ними постоянно нужен глаз да глаз, а не то они сами себе навредят. И кто же справится с этой опекой лучше нас, образованных высокоморальных людей? И пусть мы ездим в экипажах, а они ходят пешком – между нами должно возникнуть чувство общности, чувство взаимной ответственности и преданности своему делу.
Британцы должны стать одной нацией!
Дизраэли точно угадал свою целевую аудиторию – благовоспитанных англиканских мещан, которые уже не боялись нищеты, но, осознавая при этом ужасы творившегося вокруг них пиздеца, искали теперь способ примириться с собственной совестью, творя какое-то осязаемое добро. В течение нескольких лет его романы читали и обсуждали во всех салонах, на сходках чартистов и заседаниях трейд-юнионов. Вскоре мысль о том, что долг богатых и сильных – взять опеку над слабыми, стала общим местом, чем-то само собой разумеющимся, не требующим доказательств. Более того, все знали, кто те хорошие парни, выступающие на стороне добра – это "молодые консерваторы" во главе с Бенджамином Дизраэли.
Чтобы оценить влияние этих идей, приведу лишь два примера. Первый, это вышедший через несколько лет после трилогии Дизраэли знаменитый роман Элизабет Гаскелл "Север и Юг", чей финал (если кто не читал и не смотрел – с заботливым фабрикантом, который открывает для своих рабочих бесплатную столовую) просто идеально ложится в концепцию "единой нации". Более того, этот роман – всего лишь самый талантливый из десятков подобных, вышедших в тот период. В общем, мэм стал вирусным.
Любовь, хлопок и социальный конфликт
Во-вторых, концепция Дизраэли стала объектом неприкрытой ненависти со стороны бывших сотоварищей-радикалов, боровшихся за предоставление рабочим полного комплекта гражданских прав. После поражения "третьей хартии" в 1848 году их позиции стали слабеть. А ещё через год в Лондон перебирается тогда ещё малоизвестный глава коммунистического интернационала Карл Маркс. Нет, о Дизраэли конкретно он не пишет, но ставшее клише яростное обличение "буржуазных писк, призывающих к отказу от классовой борьбы" – это тоже наследство идей той эпохи.
продолжение следует ЗДЕСЬ
