Abstract
О нежных персях красавиц и гордых профилях красавчиков, о точном изображении свежих и 4000-летних фаллосов, а также о любви с интересом посреди аристократического логова
– ...мы все ее любим за неистощимую фантазию, держала ателье и придумала страшно смешную штуку: провертела две круглые дырочки в стене...
– А дамы не знали? – спросила Маргарита.
– Все до одной знали, королева...
(с) М. Булгаков «Мастер и Маргарита»
Eva But when you act, the things you do affect us all
Peron But when you act, you take us away from the squalor of the real world
Are you here on your own?
Eva Yes, oh yes
Peron So am I, what a fortunate coincidence
(с) Sir Tim Rice "Evita"
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
Однако, что это мы всё об учёных да о хирургах. Пора немного расслабиться.
И следующий наш герой – дипломат, вертопрах и порнографист, Доминик Виван Денон.
Доминик Виван де Нон (1747–1825). Странно, но именно этот бюст передаёт характер великого портретиста лучше всего
Доминик Виван де Нон, единственный сын мелкого бургундского дворянчика, с детства имел два таланта – льстить и рисовать. Иногда получалось и одновременно, но чаще всего эти два умения не смешивал. Первое своё имя он не любил и всегда подписывался вторым, дословно означающим «живчик». Вероятно, намеренно.
Рисованию он научился в Лионе, в школьном возрасте, но по понятным причинам занятие это никем всерьёз не воспринималось, так что в 17 лет Вивана отправляют в Париж учиться на юриста. Там он немедленно находит себе очень плохую компанию – художников. Хуже того – гравёров (совсем неблагородный вид занятия), и проводит с ними куда больше времени, чем на лекциях и в библиотеках. Ещё через несколько лет он решает сделать карьеру драматурга и под покровительством одного из знатных знакомых по художественной студии ставит пьесу «Жюли, или Добрый Отец» весьма фривольного, даже по парижским понятиям тех времён, содержания. Публика хмыкает, но особого восторга не проявляет, а знаменитый Дидро и вовсе устраивает ей разгром.
Тем временем отец напоминает из своей живописной глуши, что послал сына получать профессию и место в жизни, а не страдать фигнёй. Работать Вивану совсем не хочется, и он идёт ва-банк. Очередной покровитель (а их де Нон генерировал в потоковом режиме) добыл молодому человеку пропуск в Версаль. Виван использует шанс с толком: поджидает во время прогулки по саду короля и... ничего не делает – просто стоит и пожирает его глазами.
На третий день Его Величество, скучающее от изобилия бессмысленных обязанностей, приказывает молодому человеку приблизиться и сообщить цель его странного поведения.
– Моя единственная цель – лицезреть красоту Вашего Величества, – с глубоким поклоном сообщает тот.
Король самодовольно хмыкает. В свои 60 лет он по-прежнему красавчик, в хорошей физической форме и полон жажды выслушивать комплименты на этот счёт. Правда, окружение его уже устало сочинять новые эпитеты, а тут свежая кровь...
Луи наш Пятнадцатый (1710–1774) ближе к старости
– И что же, ты ничего у меня не попросишь? – великодушно продолжает он расспрашивать случайного встречного.
– Я бы попросил милости быть вблизи Вашего Величества, но, боюсь, ваши гвардейцы поймут меня превратно и подымут на штыки, – с улыбкой отвечает тот.
Людовик смеётся. Какой забавный и остроумный юноша.
В тот же день де Нона зачисляют камердинером без особой специализации в штате Его Величества. И уже через считанные недели он – любимец короля.
Людовик с детства не любил читать и писать, скучал от заумных рассуждений и забот. Он привык быть окружённым вниманием и любовью, но скука, скука... В хорошие дни он охотился, в плохие – вышивал золотом платки, однако простого человеческого общения ему явно не хватало. Ну, не называть же общением учтивые фразы мадам Помпадур или дурачливое хихиканье малолетних любовниц, которых поставляли к его двору из пансионата Сен-Сир.
Де Нон его развлекал. Бывало, придёт какой-то министр и начнёт бубнить что-то о финансах. Король отсылал его к своему новому фавориту, а вечером тот пересказывал содержание прошения в виде лёгкого забавного анекдота. Естественно, Виван немедленно стал объектом неприкрытой ревности со стороны конкурирующих центров влияния при дворе, но он относился к этому легкомысленно.
В один прекрасный день Людовик случайно узнал, что его камердинер увлекается художествами. «Замечательно, Виван, тогда разберись с моей коллекцией гравировки и драгоценностей». В указании короля есть подтекст, очевидный любому придворному: коллекцию Людовик в своё время собирал вместе с молодой маркизой де Помпадур, в эпоху буйной страсти, и занятие гравировками автоматически означает приобщение к памяти о самой маркизе.
Дело в том, что Людовик XV, в отличие от своего венценосного прадеда, не умел держать любовниц под контролем и в результате попал под контроль самой амбициозной из них. В своё время мадам Помпадур была реальным властителем Франции во всём, что не касалось тронных обязанностей. Она выслушивала министров и производила назначения, от её капризов зависела внешняя и внутренняя политика королевства. Де Нон очень скоро понял, что Зал Камней – только предлог.
Жанна-Антуанетта Пуассон, маркиза де Помпадур (1721–64). Красавица и умница весьма «подлого» рода – дочь обанкротившегося финансиста. Несмотря на плохую славу, она принесла Франции куда больше пользы, чем её коронованный любовник
Случай подворачивается буквально через несколько месяцев: в присутствии короля Виван высказывает мысль о том, как следует организовать дипломатическую переписку, чтобы избежать путаницы и перехвата.
– Вот и отлично, – улыбается король. – У вас есть возможность показать, как это делается.
Вскоре Виван, уже в должности атташе французского посольства, отправляется в далёкий северный Санкт-Петербург.
Там де Нон делает то, что умеет лучше всего – улыбается и очаровывает. Настолько, что быстро начинает нравиться всем... кроме императрицы Екатерины, которая небезосновательно подозревает в милом секретаре посольства (карьерный рост у него был очень скорым) банального шпиона. И вправду, используя как любовь к живописи, так и любовь женщин, Виван быстро добирается до небрежно хранимых государственных тайн, в частности, секретного плана укреплений на Чёрном море.
Увы, при пересылке документы перехватывают, и молодого живчика немедленно выпроваживают за пределы страны. Но Виван не унывает: Стокгольм, куда его назначают, ничем не хуже. Как и Швейцария, куда он отправляется после этого. А уж Неаполь...
Непонятно, чем де Нон занимается в Неаполе больше: художествами или женщинами, – но уж точно не дипломатической работой. Он постоянно пропадает то на раскопках Помпей, которые уже успели прославиться на всю Европу открытием древнеримских скульптур и фресок, то на сборищах живописцев. Злые языки утверждали, что ему стоило уделить больше особого внимания Её Величеству королеве Обеих Сицилий, а так он лишь испортил и без того непростые отношения Франции с далёкими родичами по Бурбонской фамилии.
Когда его наконец-то отзывают из Неаполя, он заезжает в Рим... и остаётся там на несколько лет, совершенствуя своё искусство гравёра в компании нескольких кардиналов, тоже любителей этого кропотливого и изящного вида искусств, часто посещая салон Ангелики Кауффман и конкурируя за интерес у женщин с красавцами вроде Доломьё и Гёте. Когда же Виван в 1787 году таки добирается до Парижа, то вопрос о его отставке с дипломатической службы уже фактически решён, к обоюдному удовлетворению сторон.
Де Нон получает огромную пенсию и теперь имеет возможность жить в своё удовольствие. Главнейшее из удовольствий для незаурядного человека – это, как мы знаем, самореализация, и Виван выпускает иллюстрированный роман. Роман – эротический, а уж рисунки автора...
Вот такие вот, например, невинные рисуночки. Поверьте, невинные. Винные можете найти в гугле самостоятельно. Только детей уведите от экранов, чтобы потом не отвечать на их неудобные вопросы
Не дожидаясь, пока к нему придут с вопросами по поводу характера отношений с натурщицами, де Нон быстро ускользает в Венецию, продолжать учение на художественном поприще. Именно там до него доносятся странные известия о том, что в Париже начался кавардак.
«Как хорошо, что я в Венеции», – усмехается про себя Виван и продолжает штудировать премудрости живописи.
Ситуация резко меняется в 1793 году, когда революционный Конвент принимает решение конфисковать имущество аристократов, не присягнувших на верность Республике. Большинство решает плюнуть на деньги, но спасти жизнь. Виван поступает наоборот и является прямо в логово Гидры, чтобы спасти своё состояние.
От зрелища аристократа, который во время Великого Террора добровольно приехал в Париж, чтобы убедить бессердечных палачей в своей верности Нации, перехватывает дух даже у привыкших ко всему тюремщиков. К счастью для Вивана, его вовремя перехватывает друг, бывший коллега по Академии Художеств, а ныне ярый якобинец и цареубийца Николя Давид.
– Слушай внимательно, ты теперь мой помощник, понял? Никакой дипломатической службы, понял? Если ты действительно предан идее Революции, то ты поможешь мне создавать новые образы, которые помогут порвать затхлым прошлым. Нам нужны новые символы, новые костюмы, новая мода, которая будет служить Нации и Республике.
Виван с улыбкой соглашается. Нация так Нация, мода так мода.
Николя лично ведёт его на встречу с самим Робеспьером, для которого он как раз готовит Праздник Высшего Существа (в котором новых художественных образов, рвущих с замшелым прошлым – хоть ложкой ешь). Знающие люди мысленно прощаются с Виваном. «Неподкупного» Робеспьера так просто не обманешь, это знают все.
«Французский народ признаёт Высшее Существо и бессмертие Цели»
Ну, и символ на символе, да. От Солнца в масонском стиле до пахаря в красном колпаке (изначально – каторжный, который стал символом санкюлотов и самой радикальной партии Революции). Обратите внимание стиль женской одежды – копия с классической античности
К всеобщему удивлению, Виван выходит из кабинета Робеспьера живым и вполне оптимистичным.
– Что, арест откладывается? – спрашивает кто-то шёпотом.
– Какой арест? – удивляется Виван. – Мы очень приятно побеседовали и договорились, что после окончания Праздника я сделаю его портрет в венецианской технике.
Воцаряется зловещая пауза.
– Кстати, – добавляет Виван. – Моя фамилия теперь – Денон. Гражданин Денон. Пора рвать с замшелым аристократическим прошлым.
Карандашный набросок портрета Робеспьера руки Денона (Давид засвидетельствовал, подпись Денона на обратной стороне)
Для начала гражданин Денон действительно помогает гражданину Давиду с декорациями (точнее, как бы выразились сейчас, с художественным концептом) Праздника Высшего Существа. Николя видит идеал в Древнем Риме и Древней Греции (они для него представляются единым целым, в котором Свобода-Равнество-Братство торжествовали над Тьмой Религиозного Мракобесия) и хочет перенести античную эстетику на революционный французский грунт. 4 года назад он уже брался писать в античном стиле картину «Клятва в Зале для Игры в Мяч„, но пока делались наброски, половина героев, смело вставших на защиту Прав Человека и Гражданина от абсолютизма, оказалась подлыми предателями, жаждущими продать Францию пруссакам и англичанам, так что с тех пор Давид зарёкся писать картины на злобу дня. Теперь он предпочитает мифические сюжеты: с ними проще – все герои уже умерли, – а также свободный полёт абстрактной символики.
Денон со своими свежими впечатлениями от древнеримских находок в Помпеях оказывается очень кстати. Вместе они разрабатывают концепты строгих мундиров для чиновников и офицеров Республики, а для женщин – вдохновлённые греческими хитонами простые белые платья-шемизы, с глубоким декольте и перехваченные поясом прямо под грудью.
Пример зарисовок Денона в античном стиле, послуживших основой для новой моды
Праздник пользуется успехом, а костюмы (особенно женские) входят в моду и ускоренными темпами пополняют парижские кладбища молодыми девушками, подхватившими воспаление лёгких и туберкулёз. Теперь настала очередь выполнять обещание, данное Неподкупному Максимилиану. Но Луизетта де Гильотен успела к нему первой, и голова Робеспьера скатилась в корзину с опилками.
– Сдох наконец-то! – радостно выдыхают аристократические кварталы Парижа. – Теперь снова можно жить.
Проходит лишь немного времени, и чувство буйной радости начинает выражаться в «тематических вечеринках»: пережившие Великий Террор аристократы и представители среднего класса наряжаются в самые пышные наряды «под Старый Режим», которые только можно достать в обнищавшей столице, делают стрижки «под гильотину» – с выбритыми затылками и волосами, спущенными по бокам, надевают на шеи узенькие красные бархотки (чокеры), символизирующие след от лезвия убийственной машины... В общем, предаются необузданному некроромантизму.
«Инкруаябли» 1795 года – аристократические модники
На основе таких вечеринок в 1795 году возрождается практика салонов, где собирается цвет старого общества. Постоянным гостем в них был и Виван. Фамилию, правда, назад на аристократическую он не менял. На всякий случай.
Самым любимым его местом был салон Мари-Роз-Жозефы де Богарне, жгучей брюнетки, дочери антильского плантатора, говорящей на французском с заметным креольским акцентом. Её бывшего мужа (с которым она развелась ещё до революции) год назад арестовали по доносу о предательстве и казнили всего за 4 дня до Термидорианского переворота. Сама Мари-Роз с детьми едва избежала казни (слухи о способах ходили самые грязные), но осталась посреди Парижа совершенно без средств к существованию. Решила она эту проблему социально приемлемым для своего круга способом – сначала стала любовницей генерала Гоша, а сейчас жила на содержании у Барраса, одного из Директоров Французской Республики.
Поль Франсуа Жак Николя, виконт де Баррас (1755–1829). Уникальная личность. Потомок древнего аристократического прованского рода. Офицер королевской армии. Игрок и мот. Якобинец. Депутат Национального Конвента. Цареубийца. Комиссар в Итальянской армии. Один из организаторов свержения Робеспьера (термидорианцев), потом свержения термидорианцев (Директория). Единственный из пяти Директоров, благополучно просидевший в кресле при всех последующих переворотах (большинство из которых он и организовал). Кукловод и манипулятор. Лидер нации.
С Наполеоном познакомился во время знаменитого штурма Тулона в 1793-м.
В её салоне обретались старорежимные недобитки, тщетно пытающиеся делать вид, будто снаружи по-прежнему царит дореволюционная изысканность. Сама же Богарне была одной из известных «мервейёз» – причудниц, не боявшихся выйти в свет в самых неожиданных нарядах. Но особенно Денону нравилось то, что весёлая вдова Богарне была ярой поклонницей их с Давидом псевдоримской моды и активно продвигала её в своём салоне.
Портретов Мари-Роз-Жозефы Таше де ла Пажери (в замужестве де Богарне) в период до её второго брака мне найти не удалось. Ну, пусть хотя бы будет без короны и в шемизе
И вот однажды в конце 1795 года к ним на очередную вечеринку заявился довольно неожиданный гость – молодой бригадный генерал с тяжёлыми чёрными волосами, ниспадающими на плечи. Денон про себя усмехнулся: гость носил костюм их с Давидом линейки, а по том, как тщательно молодой человек следовал веяниям моды, в нём угадывался безнадёжный провинциал. Прислушавшись, он заметил, что тот разговаривает с жутким итальянским акцентом.
– Это Бонапарт, – шепчет ему на ухо один из друзей.
– Тот самый? – удивляется Денон.
Ещё бы. Всего лишь несколько месяцев назад это имя стало известным всему Парижу. Человек, который не побоялся открыть огонь картечью по парижанам, требовавшей справедливых выборов вместо «чрезвычайной комиссии пятерых» (будущих Директоров). Что он забыл в этом салоне? Ах, ну да, его привёл сюда Баррас, значит этот солдафон ему зачем-то нужен.
Переворот 13 вандемьера 4 года Революции (5 октября 1795). Наполеон приказывает своему младшему лейтенанту, Иоахиму Мюрату, открыть по толпе роялистов, приближающихся к зданию Конвента, огонь из орудий картечью. Потом в ход пойдут кирасиры. Итог – 300 трупов
– Смотрите, что сейчас будет, – со смешком продолжает его собеседник.
И тут у стареющего ловеласа Вивана отвисает челюсть: едва оглядевшись в новом обществе, молодой человек немедленно выискивает среди дам разнообразнейшего вида одну единственную, которая достойна его внимания, и немедленно идёт на приступ. На мелочи он не разменивается, его цель – хозяйка салона, официальная любовница Директора Барраса, Мари-Роз-Жозефа Богарне.
Но где же сам Баррас? Куда он исчез?
– Они познакомились недавно в салоне мадам Тальен, – продолжает собеседник.
Денон понимающе кивает. Терезия Тальен была, наверно, самой известной куртизанкой Парижа, женой одного из лидеров термидорианского переворота (вы подумайте только, он её арестовал в Бордо, а потом тут же на ней женился!) и лучшей подругой Богарне.
Хуана Мария Игнасия Тереза Кабаррюс, в очередном замужестве – Тереза Тальен (1773–1835). Главная модница постреволюционного Парижа. В момент написания портрета была, на минуточку, матерью двух детей (из 10). Легенда гласит, что её записка «Я умираю оттого, что принадлежу трусу», отправленная революционному комиссару Тальену из тюрьмы, подвигла того на термидорианский переворот и тем самым изменила ход истории
А между очаровательной «мервейёз» и бригадным генералом тем временем идёт неслышный, но бурный обмен репликами. Мари-Роз обмахивается веером, корсиканец буравит её взглядом. Все вокруг делают вид, будто совершенно не интересуются этим диалогом.
«Если он так же ведёт себя на поле боя, то я не завидую его противнику», – отмечает про себя Виван.
Но что же, чёрт подери, происходит? Допустим, Баррасу надо купить себе шпагу, и он даже готов заплатить за это своей любовницей – это понятно. Но зачем куртизанка, известная своим легкомыслием, этому генералу? Он не похож на тех, кто теряет голову от любви...
Через несколько недель все салоны Парижа облетает скандальная весть: Мари-Роз-Жозефа Богарне порвала с Баррасом и стала любовницей генерала Бонапарта. Уже в марте они женятся (жених опаздывает на церемонию из-за какого-то важного заседания), а ещё через два дня убывает в армию, отправляющуюся в поход на Италию. Говорят, что это назначение – ещё один «подарок» всесильного Барраса.
«А этот человек умеет добиваться желаемого», – хмыкает про себя Денон.
Бонапарт возвращается из Италии супер-звездой. Его голодная и босая армия в целом ряде битв разбила превосходящие силы австрийцев и местных князей. В Париж потянулись целые возы с контрибуциями: деньгами, украшениями и – о да! – картинами и скульптурами. У Денона при взгляде на них разбегаются глаза: Бог мой, всё это теперь в Париже!
Сам Наполеон возвращается чуть позже, и толпа скандирует его имя на всех улицах. И тут же становится понятно, зачем провинциалу потребовалась госпожа Богарне, по настоянию нового мужа называющаяся теперь Жозефиной. Бонапарт, республиканский генерал, победитель единственной надежды старорежимных стариков – австрийцев, теперь свободно входит в самое сердце аристократического парижского общества на правах мужа одной из самых популярных держательниц салона. Причём корсиканец оказывается ещё и дипломатом: в его словах нет высокомерия или угроз, он на равных общается со всеми в обществе, где «все были ранены по разные стороны баррикад, но теперь вместе радуются жизни». Точнее, он может себе позволить изображать равенство, хотя все понимают...
И постепенно вокруг героя Итальянской кампании складывается круг из людей, которые готовы отказаться от прошлых обид ради служения... служения тому, кто по заслугам выше всех остальных и чувствует в себе право перешагнуть через условности ради общего блага. А связующий мостик между ними – ветреная и неверная Жозефина.
Денон, многое повидавший и при дворе «Северной Семирамиды» Екатерины, и в развратном Неаполе, только хмыкает.
Когда Наполеон заговаривает в салоне лично с ним, Денон уже ничему не удивляется. Во-первых, у генерала Бонапарта очень широкий круг интересов, почему бы ему не интересоваться гравюрой? Во-вторых, ход мыслей этого человека предугадать невозможно: кто знает, а вдруг он спрашивает о живописи, но на самом деле интересуется неаполитанскими дворцовыми интригами?
И когда корсиканец по секрету предлагает ему отправиться в Египет, Денон уже мысленно собирает чемоданы. Тем более, когда выясняется, в каком шикарном обществе ему доведётся путешествовать. О, этот блеск учёной мысли! А его подручные? Клебер, Дезэ, Мюрат, Дюма, Ланн, Даву, Жюно, Бертье... Да, Бонапарт умеет подбирать себе людей.
(Мадам Тальен передаёт Бонапарту отдельную благодарность за то, что тот забирает в поход её мужа, который ей уже осточертел своим занудством).
Единственное, чего опасается Денон – что ему не хватит бумаги и карандашей.
Прежде никогда не виданные им прелести и ужасы войны: пальба, пороховой дым, ржание коней, кровь и стоны, – пробуждают в Деноне вторую молодость. И когда становится известно, что из Каира отправляется экспедиция вверх по Нилу под руководством Дезэ, Виван не отходит от Наполеона, пока тот не разрешает ему присоединиться к южному походу. Ну, оно-то и понятно, художник – наименее ценный актив...
– Если тебя убьют – сам виноват, – прямо предупреждает генерал Дезэ. Он молодой и горячий, любит в жизни только славу ради славы. Явно говорит правду.
«Да я на Робеспьера с голыми руками ходил, что мне твои мамлюки...» – думает про себя Денон, однако дипломатично оставляет свои мысли при себе, садится на дромадера и отправляется прямиком в авангард. Так удобнее, а то пыль мешает рисовать.
Карта Египетской кампании Наполеона (без Сирии, но её вы, надеюсь, найдёте сами). Зацените расстояние от Каира до Асуана, которое проделал Дезэ. И Денон с ним
Корпус Дезэ идёт на юг в разгар безжалостного египетского лета. Из пустыни через два дня на третий неожиданно налетают мамлюки, и надо постоянно быть настороже. Но 50-летний Денон плюёт на эти глупости. Когда армия достигает развалин Фив, солдатам даётся только час на отдых. Но для Денона отдыха нет – он с карандашом в руках делает как можно больше набросков, чтобы потом хотя бы по памяти восстановить великолепие древней цивилизации. Фивы, Луксор, Карнак, Эсна, Эдфу, Дендера, в конце концов, Асуан. Одежда Денона выгорает до основы, а кожа наоборот становится тёмной от загара, его портфель набит сотнями набросков, но ему всё ещё мало.
Вероятно, самый знаменитый из египетских рисунков Денона, поразивший в Европе всех и вся
При приближении к островку Филы, возле Элефантины, лодки с французами попадают под обстрел мамлюков и охраны местного храма. Французы прячутся за бортами и отстреливаются – но только не Виван! Он упрямо сидит под пулями и зарисовывает стелы одного из древнейших храмов Египта, пока его соседи по лодке изо всех сил загребают в сторону от линии огня.
– Безумный человек, – со всем уважением, которого может удостоиться штатский от боевого генерала, говорит Дезэ.
Тот самый храм на острове Филы
Денон с пухлым портфелем зарисовок успевает спуститься вниз по Нилу как раз вовремя: Наполеон только выдвигается на север в Сирию. Тем не менее, у командующего находится насколько минут, чтобы просмотреть рисунки и прочувствованно заявить: «Вот это настоящая победа – та, которая одержана над невежеством!». После чего отдаёт приказ целой команде инженеров отправиться по местам, указанным Деноном, и произвести более подробное документирование всех исторических памятников. Бонапарт не просто любит историю, он понимает, что эти данные значат для его престижа в Европе куда больше каких-то там побед над далёкими мамлюками.
Денон проведёт в Египте ещё два года, тщательно зарисовывая все достопримечательности в окрестностях Каира... Ну, конечно, в те периоды, когда не отсиживается в осаждённой восставшими египтянами цитадели и не трясётся в обозе отступающей к Дельте армии. В конечном счёте он со своими томами рисунков попадает в плен к британцам, а уже оттуда – домой, во Францию, аж в 1802 году.
На родине за это время происходят знаменательные изменения. Ещё 9 ноября 1799-го Бонапарт, сбежавший из Египта, организует вместо с двумя из Директоров Республики переворот. Гренадёры, возглавляемые Мюратом, в прямом смысле слова разгоняют Совет Пятисот (по свидетельствам, часть старейшин от страха выпрыгивала прямо в окна). Во Франции провозглашается новая Конституция, согласно которой исполнительная и значительная часть законодательной власти сосредотачивается в руках трёх консулов.
Директор Баррас, как всегда, считал, что Бонапарт – его марионетка, и ожидал приглашения в новое правительство. Но внезапно оказалось, что никто не любит коррупционера Барраса, зато все любят героя Наполеона. И Баррас отправляется под замок в своё роскошное имение под Парижем, проживать неправедно нажитое добро. А вскоре и двое остальных консулов понимают, что всё решает единолично Первый, за которым стоят как умеренные республиканцы, так и «смирившиеся» аристократы.
«Генерал Буонапарте заканчивает фарс под названием „Равенство“». Британская карикатура на события 18 брюмера (9 ноября) 1799 года. Описание стоит почитать полностью (здесь), оно того стоит
Первый Консул встречает вернувшегося из плена Денона со всеми возможными почестями. Ещё бы! Ведь он прославил его экспедицию больше всех военных побед. Слухи о памятниках прошлого, найденных Деноном, потрясли всю научную Европу. И теперь Наполеон предлагает Вивану новую работу – разобраться со всеми произведениями искусства, награбленными перемещёнными в Париж за эти годы (число которых увеличивалось с каждой новой победой), дабы они прославляли Францию, её Нацию и её Вождя.
Денон – именно тот человек, который нужен для такого дела. В общении с сильными мира сего он не признаёт полутонов, и в Париже немедленно организовывается Наполеоновский музей. Для размещения всего множества «накопленных» экспонатов принимается решение временно использовать помещение национализированного королевского дворца – Лувра. Только временно, вы же понимаете.
После коронации Наполеона императором Денон становится заведующим Чеканным Двором. Именно из-под его руки выходят все имперские медали, монеты и памятные знаки (как странно пригодилось искусство гравёра). Со свойственным ему юмором, Наполеон возводит его в достоинство имперского барона под республиканским именем – барон Денон.
И, конечно же, Денон издаёт полное собрание своих египетских зарисовок, которые поражают читателей не только изображениями новых, неизведанных памятников и земель, но и мастерством графики – разными средствами (карандашом, углём, охрой...) на разных носителях (от белого до кирпично-красного). Рисунки Денона стают эталоном того, как надо изображать находки, для всех путешественников более чем на столетье.
Влияние этих зарисовок выходит далеко за пределы чистого изобразительного искусства, географии или истории. Денон создаёт моду на Египет, которая стала неотъемлемой частью нового, имперского стиля – ампир.
Мебель в стиле ампир. Шикарно, аляписто!
С глубоким сожалением Денон наблюдает, как рушится брак его кумира – Наполеона, с Жозефиной – музой его зрелых лет. И дело даже не в её транжирстве и постоянных изменах (бачили очі, що купували), а в бессердечной комбинации политики с физиологией: возраст и перенесённые в тюрьме волнения сделали Жозефину бесплодной, а новой династии требуется наследник. Нет, Наполеон очень любит и ценит своего пасынка Евгения (без сомнения, достойного полководца и способного администратора), но всё же...
После очередной победы Наполеон разводится с Жозефиной (юристы легко находят формальный повод – отсутствие приходского священника на церемонии бракосочетания) и женится на дочери Австрийского императора. Жозефина остаётся его верным другом и советником... А что ей ещё делать? Она умирает от простуды во время заточения Наполеона на Эльбе, в 1814 году.
Старенький, а бесики в глазах всё ещё бегают
Денон, знаменитый и прославленный, забывший свои порнографические похождения молодости, но не утративший чутья на обольщение властных персон, легко переживает очередную смену власти и остаётся директором музея, именуемого теперь Королевским Музеем Лувра. Впрочем, после «Ста дней» он уходит в почётную отставку, чтобы в своё удовольствие заниматься литографией и готовить 4-томную иллюстрированную «Историю искусств». Денон умирает в 1825 году, не закончив труд, который завершили его племянник (наполеоновский генерал, а позже – политик) с племянницей четыре года спустя.
Денон ввёл гравюру моду в Европе на несколько десятков лет.
продолжение следует ЗДЕСЬ
