Abstract
О формах любви к Родине; о шипящем камне; а также о том, что спасает в 19, но убивает в 51
Лучше гор могут быть только горы
(с) В.С. Высоцкий
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ОСЛЫ И УЧЁНЫЕ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ОДИННАДЦАТЬ ДРУЗЕЙ БОНАПАРТА
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПЛОТЬ И КРОВЬ, И РВОТНЫЙ КОРЕНЬ
А теперь обратим наше внимание на другого представителя естественнонаучной фауны секции Египетского Института. Это человек-вулкан и человек-камень, отверженный рыцарь и страстный любовник, неутомимый ходок в обоих смыслах слова – Дьёдоннэ Сильвэн Ги Танкрэд Гратэ де Доломьё, более известный просто как Деода де Доломьё.
Дьёдоннэ Сильвэн Ги Танкрэд Гратэ де Доломьё (1750–1801)
Дьёдоннэ родился в 1750 году и был девятым из одиннадцати детей маркиза де Доломьё, патриархального аристократа из Дофинэ – юго-восточного региона Франции, в самых предгорьях Альп (это там, где Гренобль). Его отец был рыцарем Ордена Святого Иоанна Иерусалимского, более известного как Орден Госпитальеров, а ещё чаще – просто как мальтийские рыцари – и мальчишке изначально светила типичная судьба младших сыновей аристократических семейств: в 12 лет его отдали на обучение в местное отделение сего Странноприимного Ордена, где он ради усмирения гордыни обязан был сменить данное от рождения имя на новое. Парень выбрал имя Деода (на самом деле просто латинизированную форму родного), что должно было символизировать смирение.
Но не сложилось – мальчишке досталось слишком много средиземноморского солнца и буйной крови, он рос забиякой, охочим до женских прелестей. В 18 лет он поссорился с одним из своих братьев по ордену, да настолько, что вызвал его на дуэль и убил, чем одновременно нарушил и королевский закон, и священный обет. Наказанием за такое преступление было пожизненное заключение, но Деода отсидел лишь год и благодаря заступничеству милосердного Папы Римского был отпущен на волю.
В некотором роде, тюрьма сформировала Деода (правда, не в том смысле, что Януковича-старшего). Во-первых, он возненавидел средневековые правила как в ордене, так и в остальном обществе (а, как мы помним, Франция всё ещё была аристократической, старорежимной). Во-вторых, он увлёкся чтением учёных книг – в основном по минералогии. В-третьих, под влиянием тюремной камеры он необычайно полюбил долгие пешие прогулки на открытом воздухе, в чём его трудно упрекнуть.
В общем, едва покинув друзей в полосочку с крестами на спине, Доломьё с молоточком и сумкой немедленно отправился топтать пустынные тропинки родных гор, часто забредая в соседнюю швейцарскую Юру. Впрочем, пока что это были только развлечения юности, и ни о чём таком вообще молодой Деода не помышлял.
Всё очень скоро изменилось. Поскольку орденская братия его видеть не жаждала (в чём они были единодушны с Деодой), а молодому аристократу было пристало посвятить свою жизнь служению хоть чему-то, Доломьё выбрал служение Родине и отправился офицером в армию (напомню, что офицерский патент продавался). В гарнизоне Меца, где ему выпало служить, полковой аптекарь читал всем желающим лекции по химии (а с его племянницей у Деода был роман), а потом выяснилось, что его полковник, герцог Александр де Ларошфуко, был членом Парижской Академии Наук, причём именно за работы по минералогии. В 1778-м по его рекомендации Доломьё избирают член-корреспондентом. В общем, судьба молодого человека предрешилась как-то сама.
Впрочем, офицерская жизнь для аристократа в старорежимной Франции редко бывает обременительной. Особенно, если есть деньги – а они были. Доломьё приятно сочетал философские диспуты с полковником в своём стрелковом полку с частыми визитами в различные модные салоны Парижа, Дофинэ, Лиссабона, Тулузы, Флоренции, Рима и Неаполя, а также на свою виллу на Мальте. Жениться он не планировал – а зачем? Высокий подтянутый офицер, рыцарь мальтийского ордена, скуластый, с едва тронутыми сединой волосами, волевым взглядом, галантный и остроумный. За его спиной дамы томно обмахивались веерами и шептали друг другу: «Какой мужчина!». В каждом городе у него целый букет любовниц, он везде желанный гость и не только гость.
В 1780-х его портрет сделала знаменитая Ангелика Кауффман, окончательно перебравшаяся в Рим и державшая там интеллектуальный салон, где Доломьё был частым и желанным гостем. Там же он неоднократно общался с ещё одним другом Ангелики, знаменитым натурфилософом эпохи Йоганном Вольфгангом фон Гёте. ("А ещё он неплохо пишет на немецком", – отмечает в письмах домой Деода).
Периодически светская аристократическая жизнь во всех своих приятных, но утомительных аспектах начинает его напрягать. Тогда он отправляется в путешествия по столь милому своему сердцу Средиземноморью, постоянно получая от друзей с родины письма вроде: "Возвращайся поскорее. Маркиза М. по-прежнему пылает к тебе страстью и за время твоего отсутствия изменила тебе всего лишь три раза: с каким-то 18-летним мальчишкой, с ещё одним дофинцем и с относительно нестарым епископом". Но письма редко находят Деода в гостинице, он постоянно там, где не ловит вай-фай: увлечённо исследует склоны вулканов на Липарских островах, протоколирует последствия 6-месячной серии землетрясений в Калабрии, описывает вулканические породы Понцианских островов, что напротив Лация, и в конечном счёте описывает грандиозное извержение вулкана Этна в 1787 году. И если первые его опубликованные работы – это просто заметки путешественника с упоминанием диковинок вроде красивых скал и камней, то к концу 80-х он издаёт настоящие научные труды с описанием литографии гор вулканической природы. Причём он не просто описывает минералы – он сравнивает породы с кристаллами и различными стёклами, полученными на стекольных заводах Лё-Крёзо, и делает выводы о том, что аналогичные процессы могут происходить под земной поверхностью.
Производство стекла в XVIII веке (из "Энциклопедии" Дидро)
Доломьё полагал, что вся Земля сформировалась в ходе одной большой серии катастроф вроде извержений вулканов и землетрясений и с тех пор постоянно "остывает", лишь изредка "взбрыкивая" и показывая остатки былого норова. Но в целом его не тянет на обобщения – он просто любит камни и с любовью их описывает.
Есть, правда, в жизни и неприятные стороны. В 1783-м его постоянные конфликты с руководством ордена переходят в открытую фазу. Доломьё пытается донести до собратьев мысль, что средние века уже давно прошли и пора как-то меняться. Великий Магистр, принц Роган, наоборот настаивает на том, что их роль – хранить строгость и служить примером рыцарства в этом мире, тонущем в торгашестве и власти чистогана. В общем, слово за слово – и лейтенант-генерал Ордена (да, карьера у него до того шла бодро) кладёт на стол партбилет и отправляется в добровольное изгнание.
Место для изгнания он избрал всё в том же стиле – в горах, в основном в Альпах. Деода лазит во все доступные шахты и ходит всеми доступными тропинками, собирая и систематизируя минералы и знания о них. Альпы – не вулканические горы, это очевидно по слоистой структуре и растворимости в кислотах их пород. Термина "осадочные породы" ещё нет, но Доломьё уже высказывает в своих заметках, что эти минералы явно сформировались под значительным влиянием воды.
В одной из таких "прогулок" до него доходят слухи, что в Париже начались какие-то волнения. Друзья пишут, что созванные королём Генеральные штаты внезапно взбунтовались и объявили себя Законодательным собранием, а теперь требуют Конституции. "Давно пора, – думает про себя Доломьё, – а то живём, будто во времена крестовых походов", – и возвращается в горы. Революция подождёт, ведь в итальянском Тироле он обнаружил странную вещь. В горах, прозванных Известняковыми Альпами, есть одна гряда, состоящая из породы, похожей на известняк, но немного другой. Обычный кальцит при обработке разбавленной соляной кислотой шипит и пузырится (ещё бы ему не шипеть), а этот минерал остаётся невосприимчивым к травлению, хотя по структуре практически ничем не отличается.
Доломитовые Альпы... на тот момент ещё просто Известняковые
Доломьё ещё не знал, что состав этого минерала – CaMg(CO3)2, он получается при частичном замещении кальция магнием из морской воды и уже более десяти лет назад описан независимо знаменитым биологом Карлом Линнеем и тоже знаменитым, но уже альпинистом, словенцем Бальтазаром Аке, на тот момент профессором Львовского университета. Деода пишет ещё одно сообщение в "Journal de Physique" и продолжает бродить с альпенштоком по горам.
Вернувшись в 1791 году в Париж с огромной коллекцией минералов и морем оптимизма, Доломьё обнаруживает две удивительные вещи. Во-первых, что восторженные поклонники уже успели назвать "необычный известняк" его именем – доломит. Лестно, ничего не скажешь.
Но есть и во-вторых... А во-вторых, в Париже творится несусветная херня. По улицам ходят толпы голодранцев-санкюлотов в лохмотьях и с нелепыми трёхцветными тряпками, постоянно крича "Аристократов на фонари!". Аристократизм Доломьё сомнению не подлежал, а на фонарь ему не хотелось.
Наступает жаркое лето 1792-го. Парижские люмпены, подзуживаемые радикалами и популистами, фактически совершают государственный переворот: король арестован по обвинению в нарушении Конституции (статья "государственная измена"), правительство смещено, командующий нацгвардией в тюрьме. На этой возмутительной ноте у международной общественности заканчивается терпение, и она требует от Законодательного Собрания вернуть свободу своему легитимному монарху. Получив отказ, Пруссия идёт дальше всех и объявляет Франции войну. Её армия подходит к границе возле Вердена и движется к Парижу, чтобы восстановить Людовика на престоле.
В эти дни к Доломьё заходит его старый друг, кузен его бывшего полковника, герцог Ларошфуко д'Анвилль, тоже Александр (да, аристократическая привычка давать всем мальчикам в семействе одинаковое имя раздражает). Это великая личность, горячий сторонник демократии, один из главных лоббистов молодых североамериканских штатов (именно он вместе с Бенджамином Франклином перевёл на французский Конституцию 13 колоний), яростный борец с рабством, а также химик, президент Королевской Медицинской Академии и некоторое время руководитель самой Академии Наук. В 1789-м он был одним из тех немногих аристократов, которые присоединились к Третьему Сословию в требовании реформ и, наряду с Мирабо, стал одним из главных активистов утверждения Конституции. В прошлом году он, согласно закону, сложил свои депутатские полномочия, но не ушёл из политики и стал президентом департамента Сена, включавшим Париж.
Луи-Александр де Ларошфуко д'Анвилль (1747–92)
Доломьё рад такому гостю. Ведь именно он в своё время составил молодому дофинцу протекцию при принятии в Академию наук, да и вообще, с ним всегда приятно поговорить о естественных науках. Но сегодня герцогу не до науки. Он объясняет Деода, что у него начался конфликт с мэром Парижа и новым прокурором коммуны из-за ареста короля. Ларошфуко только что издал приказ об отстранении их от обязанностей за допущение беспорядков, приведших к штурму Тюильри, но всё идёт к тому, что его приказ никто не исполнит. Город захвачен батальонами национальной гвардии и марсельскими "федератами", верными жирондистам и "бешенным" вроде Марата. Он не желает больше принимать в этом участие и собирается отправиться в армию – в конце концов, это его долг перед Отчизной.
Но прежде Ларошфуко хочет отвезти в провинцию свою старую мать и жену – в Париже им небезопасно. Не составит ли Доломьё ему компанию и в одном, и в другом предприятиях?
Они успевают отъехать от Парижа всего на несколько десятков миль, и в городке Жизор их арестовывают непонятные люди, называющие себя добровольцами. Они направляются к Вердену, в революционную армию, а по дороге убивают предателей, которые готовы продать страну пруссакам.
– При чём здесь мы? – горделиво спрашивает Ларошфуко.
– Все аристократы – предатели, – по-простому объясняет революционный командир. – Это вы позвали пруссаков, чтобы те уничтожили французскую нацию. Взять его!
Доломьё тщетно пытается отбить у вооружённых добровольцев своего друга, а потом бросается к мэру городка. Но тот сам дрожит от страха – у него нет никаких средств воспрепятствовать линчеванию. На глазах у Доломьё его друга забивают камнями (чтобы не тратить патроны). Только чудом внимание революционных вершителей справедливости не переключилось на его жену и мать.
Это был один из мелких эпизодов так называемых "сентябрьских убийств", жертвами которых стало почти полторы тысячи человек, в основном случайно попавших под руку.
После этого у Доломьё пропало желание служить в революционной армии, и он вместе матерью и вдовой покойного Ларошфуко пересиживает Великий Террор, развернувшийся летом 1793-го, в провинции, в то время как большинство его друзей бежит в Англию. "Единственное чувство, которое все ещё поддерживает меня в существовании, – это чувство любопытства. Каков будет конец, каковы будут результаты самого необычного кризиса, в котором когда-либо оказались европейские народы? – пишет он в то время. – Мы боимся новых запретов; мы ходим по улицам со страхом встретить человека, которому не нравится ваше лицо". У Деода остаётся только одна отрада – работа над результатами прошлых исследований.
Однако, революционный Конвент подложил нашему геологу ещё одну свинью. Согласно его декрету вся собственность монашеских орденов, а также аристократические имения были национализированы. На 44-м году жизни Доломьё впервые узнал, что такое "отсутствие средств". И даже свержение якобинцев в 94-м и установление Директории в 95-м проблему не решали – жить-то ему разрешили, но как – не сказали.
Пришлось идти искать эту... как её... работу, чтобы получать... как это будет по-французски... зарплату, в общем.
К счастью, послужной список у него перевешивал недостатки происхождения (мон дьё, кто бы мог подумать, что его ветвистое генеалогическое древо с глубокими корнями может стать проблемой!), и в 1795-м Доломьё был избран постоянным членом Академии Наук и принят на должность профессора кафедры минералогии и физической географии новоучреждённой Горной школы.
Доломьё не скрывает своего презрения к работе ради денег, но деваться некуда: в стране бушует гиперинфляция, зарплату и премии постоянно корректируют, приводя её к размеру дневного рациона, чтобы преподаватели не падали в голодные обмороки посреди лекций. Впрочем, всё это не влияет на увлечённость Доломьё минералогией, и скоро вокруг него формируется кружок молодых студентов, в основном (что неудивительно) франкофонных швейцарцев.
Но вот 4 января 1798 года к нему подходит добрый коллега, профессор химии, савойец Клод Луи Бертолле и, подмигивая, говорит:
– А не хочешь отправиться со мной в далёкое путешествие?
– Куда? – уточнил Доломьё.
– Секрет.
– А там есть горы и камни?
– Полно!
– Тогда я с вами, – рассмеялся Доломьё.
Потом он сознавался, что думал об Индии. Ну, немного ошибся, да.
Только в Тулоне, общаясь с начальником экспедиции, знаменитым корсиканцем Бонапартом, он заподозрил, что дело не просто в его минералогических знаниях. И очень скоро убедился в этом.
Французская эскадра бросила якорь на рейде порта Ла Валетта, главной твердыни Мальты. Наполеону нужна была промежуточная база, ведь Республика находилась в состоянии войны с Неаполитанским королевством (оно же не случайно – Королевство Обеих Сицилий), а пиратский Тунис был союзником только самому себе и Аллаху. В числе делегации, отправившейся на остров с предложением о капитуляции, был и бывший лейтенант-генерал Ордена Святого Иоанна Деода Доломьё. Формально он не принимал участия в переговорах, но само его присутствие подействовало на бывших братьев довольно деморализующе. После недолгих обсуждений мальтийцы спустили флаг и передали остров под контроль французов. Славная история последнего воинствующего монашеского ордена Европы закончилась.
В Египте находится всё, о чём писали античные авторы, и даже больше. Доломьё обсуждает возраст "колонны Помпея", горячо спорит о способах транспортировки каменных памятников во Францию, делает заметки об их сохранности под влиянием осадков и ветра. В общем, в Египте Доломьё получает всё, о чём просил: горы, камни, осадочные породы... и лихорадку. Да, о последнем он не упоминал в заявке, но её дали в нагрузку. Ему пришлось вернуться из многообещающего путешествия вверх по Нилу и попроситься на родину. У Наполеона был перед ним должок за Мальту, и он дал согласие.
7 марта 1799 года он в компании своего молодого ученика, Пьера Луи Кордье (в будущем увековеченного в названии минерала кордиерита), а также кавалерийского генерала, мулата геркулесового телосложения, Тома-Александра Дюма, будущего отца автора знаменитых "Трёх мушектёров" (только что наговорившего гадостей Наполеону по поводу его гениального плана Сирийской кампании и теперь направлявшегося домой). Их крейсер успешно ускользает от британских патрулей, но из-за бури садиться на мель неподалёку от Таренто, что в Неаполитанском королевстве.
Генерал Тома-Александр Дюма (1762–1806). Незаконный сын плантатора с Санта-Доминго, маркиза де Пайётри, и его чёрнокожей рабыни. Против воли отца пошёл в армию простым солдатом, взяв фамилию матери. После революции сделал стремительную карьеру. Славился необычайной силой и смелостью. Умер от болезней (подозревалось отравление неаполитанцами) вскоре после возвращения из плена
Их как военнопленных помещают в тюрьму и, как положено, готовят к обмену, но тут злая судьба настигает Доломьё – его опознаёт один из бывших братьев Ордена, сбежавший к Бурбонам воевать против французов. Теперь Деода не просто военнопленный, а клятвопреступник. Его переводят в Мессину и бросают в камеру-одиночку, без права на переписку. В камере у него есть только одна книга – учебник по минералогии его бывшего учителя, Фожаса. На её полях Доломьё пишет свой последний труд – "Размышления о минералогии".
Тем временем либеральная (то есть профранцузская) пресса охотно использует эту историю для иллюстрации того, как замшелая феодальная система истязает людей свободной воли, великих учёных современности. Скандал и вправду разгорается не на шутку, вновь достигая папских канцелярий, а также Лондонского Королевского Общества, а через него – адмирала Нельсона, командующего эскадрой в Средиземном море, но в этот раз никто не берётся сделать официальное прошение о помиловании, боясь потерять лицо в дипломатической игре. И лишь два года спустя, после Маренго и побед в южной Германии, при заключении мирного договора с Второй Коалицией Наполеон персонально вносит пункт об освобождении Доломьё как не подлежащий обсуждению.
Выйдя из заключения, Деода немедленно решает восстановить силы проверенным путём – отправляется в пешую прогулку по швейцарским Альпам. Но тут внезапно обнаруживается, что средство, лечебное в 19 лет, является смертельным в 51. Едва вернувшись из короткого похода по швейцарским горам, он умирает в доме своей сестры в восточной Бургундии.
Его "Размышления о минералогии" на несколько десятилетий стали базовым учебником для геологов Европы. Горы же, в которых он нашёл свой знаменитый минерал, в его честь переименовали в Доломитовые Альпы.
продолжение следует ЗДЕСЬ
