Большевики не из космоса прилетали. Понимали, что отменить тысячелетние традиции, ничего не дав вместо религии народу огромной страны – было невозможно. Нужно было заменить.
Выдать светлый майский выходной – вместо воскресения Христова, например.Трансом демонстраций – с песнопениями и знаменами наперевес – заменить транс крестного хода: разве не одно и то же? Октябрятская звездочка — вместо нательного крестика, пионерская линейка – вместо первого причастия, та же проповедь и тот же хорал:
- Перед лицом своих товаааарищей торжеееественно клянуууусь… И протяжная молитва, с сакральной повязкой на шее:
- Как повяжешь галстук берегиии его…
Ничего нового не выдумывали. И житие святых не изобретали – заимствовали. Советские евангелисты-ленинисты легко и светло писали о коммунистическом боге.
…Книжка «Жизнь Ленина» стояла библией на полке в детской. Превосходное издание, лаковая обложка и мелованная бумага.
- Финская! – гордо говорил дедушка.
Сама «детская» была, правда, и проходной, и гостевой. У нашей семьи было всего две комнаты. А у родителей маленького Володи Ульянова был большой дом и шесть комнат.
Шесть!
Я как-то сразу запомнила это и слегка недоумевала: вот у Ленина было шесть комнат, он все улучшил для рабочих и крестьян — и для советской интеллигенции, то есть для моих мамы и папы. И теперь у нас комнат … две. Немного это было непонятно….
Все в стране было устроено по давно известному подобию культа.Примерно в восьмилетнем возрасте детям полагалось совершать паломничество к святым мощам, к местам святого захоронения. На красную площадь.
Совершали. Стояли в невиданной очереди – длинной и резиновой. Потом быстро проходили в небольшую темной комнату… Хм … он представлялся мне великаном… как гулливер … вообще-то он … должен быть исполином, как … памятник!…
Но там, в глубине комнаты стоял на возвышении небольшой гроб, в котором тусклым желтым ночником светилось странно небольшое лицо неожиданно маленького вождя...
Шли в гум и в детский мир — купить тушь для ресниц маме и шоколадок мне. И в луна-парк. И покататься на метро. Московские проспекты раскисали в серой акварели ноябрьского неба, и довольный олимпийскими успехами мишка еще долго улыбался мне с пластикового пакета, привезенного из столицы той осенью.
Небольшая же темная комната с подсвеченным желтым лицом — осталась самостоятельным образом в подсознании. И жила там собственной жизнью, совершенно отказываясь внушать задуманное величие. Лишь вспоминалась в палатах летних лагерей по странному поводу: после отбоя, под пионерские страшилки про «гроб на колесиках».
…Рождество ильича отмечали в апреле. Скорбели в январе. Венчались — поклоняясь гигантской статуе. Пятьдесят томов святых писаний были устроены в точности, как скрижали завета: буквы понятны, а смысл слов – нет. Почти всю свою жизнь люди носили на груди маленький образок: пионерский значок со святым кудрявым юношей, или комсомольский – со святым бородатым мудрецом. Или партбилет с иконостасом — целой троицей святых бородачей: с вообще непонятно откуда прибившимися «энгельсом» и «карломарксом»…
В каждом городе был его храм, в каждой комнате — икона, почти в каждом сердце — вера. Так выглядела величайшая в мире ложь, заблуждение миллионов. Грандиозный подложный культ длиной в три четверти столетия, огромное помешательство огромной страны.
Как это было возможно? У меня нет ответа на такой вопрос.
Есть только диафильм моей памяти. Плохо сохранившийся, на тусклой и порванной пленке. На пленке «шосткинского объединения свема…»
С праздником нашего детства, фолловеры.
