На третий день моего пребывания в Луганске надо было с утра спешить за аккредитацией. В планы входила поездка по области, в ту же Фащевку, куда направлялась моя попутчица по дороге из Каменск Шахтинска. Через блок-посты наверняка не пустят без охранной грамоты местной власти. Поэтому аудиенция у пресс-секратаря всех ЛНРовцев и получение соответствующего документа — обязательная часть программы. Автоматчик у входа в местный парламент, или как здесь его называют Народный Совет, был строг и подтянут, даже оружие держал не за спиной, в лучших традициях придворной стражи, а на груди, готовый в любой момент к отпору. Цель моего визита его смягчила и путь в святая святых был свободен. А тут судя по всему царила атмосфера «расслабона», лишь один из трёх людей в камуфляже занимался регистрацией в журнале посетителей и держался официально, остальные уж больно небрежно раскинулись на своих стульях. Впрочем, для допуска через турникет пришлось вызывать самого пресс-секретаря. Пока за ней ходили, я имел возможность изучить содержание объявлений на мраморной колонне. Одно из них буквально бросалось в глаза заголовком: разискивалась журналист «Новой газеты» Елена Костюченко. Я четко помнил, что её интервью с танкистом из Бурятии, обгоревшим во время боёв на территории Донбасса, читал не более недели назад. И тут… Впрочем, что это? «… Вражина, оппозиционерка, провокатор, лгбт-активистка (пропагандистка лесбиянок и геев). Она будет пытаться выйти на ополчение, а потом состряпать антироссийскую статью, осуждающую ополченцев. Предупредите всех, чтобы её гнали и не давали интервью. Сообщайте о её появлении…» И далее телефоны и характерные приметы, среди которых очевидно главная: «Возможно будет искать российских военных в ополчении. Либо попытается спровоцировать ополченцев на конфликт» . И эта хрупкая девушка на такое способна!?
Из состояния столбняка меня вывела пресс-секретарь — женщина средних лет, возможно даже обаятельная, оценить её в этом качестве мешала предательская улыбка, выдававшая отсутствие одного или двух передних зубов. Хотелось её спросить, чья это работа, не отсутствующие зубы, а объявление. Но решил, что в данной ситуации это не принципиального значения. Мы зашли в комнату, обставленную несколькими столами с компьютерами и другой оргтехникой, здесь же находились два человека. Один, по виду совсем мальчишка, чем-то похожий на давешнего официанта, блеснувшего знанием геополитики. Правда, этот больше говорил о музыке, точнее о музыкантах, которые могли бы поддержать ЛНР и ДНР своими концертами. Мелькнуло что-то о Макаревиче, который с его слов выходил каким-то незадачливым простофилей, купившимся на подачки Киева. Елена, хозяйка кабинета лишь томно вздыхала и повторяла:
- Хочу «Сплин»! Хочу «Сплин»!
Юноша урезонивал её порыв:
- Да они не приедут. Они везде говорят о том, что нейтральны. Боятся срыва концертов в Киеве…
Второй из присутствующих в комнате оказался корреспондентом московского газеты «Версия». Он что-то ёрничал насчет «укропов», которых видел в одном из видеороликов. Хозяйка помещения даже порывалась найти этот видео-шедевр на YouTube, но надо было оформлять пресс-карту для меня.
Потом «версиевец» стал спрашивать о поездке в область: куда можно добраться, у кого можно взять интервью… Естественным пожеланием было попасть в места, где «зверства хунты» наиболее очевидны. Меня интересовало то же самое, только с другой целью — увидеть воочию последствия войны и пообщаться с местными, поэтому я тоже подключился к изучению местной географии. Среди рекомендуемых пресс-службой адресатов значились Стаханов, Лутугино… Получив свою карту я сделал еще несколько уточнений и вышел из кабинета. На вахте поинтересовался, можно ли сфотографировать объявление о розыске журналистки. Мужик в камуфляже, лениво развалившийся на стуле, вытянул шею, чтобы понять о чем идет речь, и только после этого сказал:
- А, эту… Да снимай!
Судя по солнцу, буквально заливавшему улицу, весна, едва начавшись, уже вошла во вкус. От самого подъезда сквозь деревья я разглядел скопление народа у памятника Шевченко, с которым распрощался вчера вечером. Чёрт, я же совсем забыл — день рождения Кобзаря! Меня и жена накануне предупреждала! Мы не то чтобы регулярно праздновали это событие, но с прошлого года приобщились — оно стало чем-то вроде акта моральной поддержки Украины. Тогда, год назад, ходили на московскую набережную Шевченко и с несколькими энтузиастами принимали участие в поэтических чтениях прямо у подножия знаменитой скульптуры…
Похоже в Луганске, как и в Москве, не густо почитателей. С десяток человек слушали женщину в нелепой красной шапочке, которая проникновенно читала «Заповіт». После слов «…кайданы порвіте і вражою злою кровью волю окропіте!» выступавшая перешла к анализу стихотворения:
- Але Шевченко не вкладається в рамки цього віршу, який є показовим в його творчості і передає ідеі боротьби і волі. Саме ці ідеї, в такій радикальній формі, беруться зараз на знамена українського націоналізму і навіть Шевченко називають батьком українскьго націоналізму, привласнюючи його, звужуючи його спадщину до таких рядків…
Интерпретация классики всегда интересно. Особенно, когда мотивирующим фактором выступает политика. Но у завкафедрой украинского языка и общего языкознания Луганского университета Скибы Ирины Геннадьевны я интересуюсь другим:
- А есть вообще интерес к украинскому языку? Я вчера прошелся по городу и большинство молодежи, у кого я спрашивал, очень пренебрежительно высказываются?
- Ну, вот я об этом и говорю. Мы сейчас остались здесь, мы — патриоты своего дела, своей профессии, чтобы отделить зерна от плевел, чтобы объяснить детям, что украинский язык и украинская культура — одно, а бомбардировки украинской армии и власти — немножко другие вещи. Есть интерес, конечно…
Слова коллеги и подчиненной про молодёжь уточняет декан филологического факультета Жанна Марфина.
- Я не можу сказати, що вони найкращі, але дійсно талановиті, енергічні, вони ідейні люди. І сьогодні наше завдання як викладачів, щоб їх навчання, їх життя в Луганську було і безпечним і щоб їх сподівання і надії на ЛНР виправдалися, щоб вони не розчарувалися. Це дуже важливо!
Вот оно в чем дело. Преподаватели в ЛНР учат патриотизму по-новому: разочаровались в одной Родине, теперь давайте попробуем любить другую. Перед интервью моя собеседница просила не задавать политических вопросов: в Киеве остались родственники, один из них под следствием за то, что будучи прокурором, вел дело Автомайдана. Она боится за его судьбу. А меня например беспокоит судьба собравшихся: в этом месте и в это время могут и недооценить лояльность интеллигенции, всё-таки ключевое слово национальная.
- Вы боитесь того, что произойдет с вашими родственниками на территории Украины, или того, что произойдет с Вами на территории ЛНР?
- На территории ЛНР со мной ничего не произойдет. У меня, правда, лучше этот вопрос опустить — серьезные могут быть проблемы.
- У вас проблем не было с организацией чтений здесь в Луганске?
- Ні, — моя собеседница переходит на украинский. — абсолютно! Нас підтримала влада Луганська, за що ми дуже вдячні. Нас підтримали перші керівники ЛНР, вони висловили свою підримку. І ми сподіваємося, що ми побачимо, принаймні представників ЛНР на наших читаннях…
В общем-то и так понятно, что чтение Шевченко — лишь малая составляющая продуманного действа — своего рода пропаганда достижений ЛНР. Еще год назад за украинскую речь можно было и поплатиться. И вдруг в самый разгар сепаратизма — демонстративное благодушие.
Довольно живую картину прошлого годичной давности нарисовал другой луганчанин — Николай. Он вместе с подругой Инной оказался немного в стороне от памятника, но не так уж и далек от события.
- Вы знаете, что день рождения Т. Шевченко сегодня?
- Ну, конечно знаю. В прошлом году тоже отмечали день рождения Шевченко. И взяли ОГА первый раз…
- Вы участвовали?
- Да, я участвовал. Ручку на сумке оторвали. Пришел на рынок центральный кофе купить, случайно попал сюда и случайно взял ОГА. Мимоходом. Потом поехал домой сумку зашивать.
- Серьезно, толпой понесло?
- Не, ну как, толпа она такое. Если ты находишься в середине толпы, это один вопрос. Если ты хочешь находиться поближе к линии соприкосновения — это другой вопрос. Я был поближе к линии соприкосновения. Когда толпа пошла, мы пошли сюда. Попутно дали в рыло какому-то старому, который читал Кобзаря. Я еще поинтересовался зачем бить этого-то, он-то и не знает, что его бить шли. Потом пошли на ОГА и отломали двери. Зашли туда. Видно было, что это сценарий, бл…дь, но ху…во отработанный. Пропикало там?
Всего за год бывший шахтер успел повоевать, послужить в КГБ самопровозглашенной республики и наконец рассориться с новой властью. Последнее обстоятельство вызывает интерес:
- А почему?
- Некоторое несогласие с некоторыми командирами. — загадочно и с растяжкой произносит Николай. — Это после подвала…
- Вы в подвале были? Вас арестовывали?
- Задерживали.
- За что?
- За то, что я был в КГБ и охранял Болотова.
- То есть вы знали Болотова?
- Мы лично… — вклинивается стоящая рядом Инна.
- Да… Валерий Дмитриевич и так далее. Ну Валера, можно просто. А можно просто: давайте бахнем. Вот этим и просрал.
Инна, боевая подруга Николая, тоже имеет заслуги, она прошла путь от рядовой участницы митингов и штурмов административных зданий до поварихи-волонтёра. А спроси ради чего и не скажет толком. Мораль её рассказа бесхитростна, как и слова Николая — «просрал», видимо, не только Болотов.
- Я занималась бизнесом. Я торговала, вот лично я. У меня в Мегастарплазе (торговый центр — авт.) раньше… Теперь Мегастарплаза разбита, никто её не ремонтирует, аренду нам сказали платить такую же как до войны. Работаешь ты или не работаешь — за место отдай. Товар взять негде, потому что все перекрыто. Нет возможности выехать ни на Украину, Россия тоже сейчас не пропускает товар…
День только начинался, а к памятнику Кобзарю неожиданно выстроилось целое паломничество. Очередных почитателей его творчества, среди которых так и не нашлось знающего поэзию Шевченко, отрекомендовал депутат Народного Совета Денис Мирошниченко: общественная организация «Молодежь Лугащины». Цели организации довольно туманны — не сидеть на месте и иметь активную жизненную позицию. В данном случае позиция, видимо, выражалась в организованном возложении гвоздик. Мальчики и девочки строем пришли, строем постояли, строем покинул площадь… В постановке угадывался стиль подражателя традициям раннего совка. Себя депутат, правда, обозначил как большого почитателя дореволюционной истории. В напутствии к молодежи он заявил, что украинского поэта они чествуют прежде всего как гражданина Российской империи. Каша, или нет, правильнее сказать жуткая смесь из культов и идеалов — вот то варево, которым вожди ЛНР подчуют подрастающее поколение. В их концепции нет будущего, есть только прошлое, предстающее в виде компиляции СССР, имперской России, фашистского государства и и ещё чего-то совсем средневекового…
Уже заканчивая съемку, когда перед памятником никого не оставалось, я услышал за спиной разговор насчет ситуации на фронте.
- Похоже нашим трудно будет смолчать… — голос звучал несколько подстрекательски: не было в нём ни хотя бы формального патриотизма, ни сочувствия к возможным потерям.
Я оглянулся и увидел худощавого мужчину лет 50 с прилипшей к губам сигаретой. Тот, кто его «науськивал», стоял чуть сзади и выдавал повадками гостя. Собеседник вроде бы слушал его и в то же время был поглощен созерцанием монумента — во взгляде ощущался даже некий восторг.
- А ведь могли и снести… — эти слова вместе с широкой улыбкой и протянутой ладонью были адресованы мне.
Я поздоровался и представился, мужчина в ответ тоже, но как-то нарочито не разборчиво, после чего обратился к своему гостю:
- Давно пора, а то совсем укры обнаглели.
- А что, пострелять захотелось? — решился я вставить реплику. Но меня то ли не расслышали, то ли был нарушен какой-то политес и на слова сознательно не отреагировали.
Повернувшись в полоборота мужчина представил своего спутника: корреспондент РИА Новости Алексей П. И разговор как-то незаметно перешел в профессиональное журналистское русло. Тем более был весомый повод: в три часа в здании правительства давал пресс-конференцию представитель ЛНР в двусторонней комиссии по Минским соглашениям. У сепаратистов накопились претензии к украинской стороне, о них-то и пойдёт речь. Но пока до мероприятия еще оставалось время можно было пообедать. Я напросился в сотрапезники к коллеге из РИА.
В нём чувствовался человек знакомый с местными реалиями. И точно, было предложено заведение, где еще сохранилась нормальная и сравнительно не дорогая кухня. Кафе в американском стиле находилось буквально в 5 минутах ходьбы от площади. Здесь в меню значились даже вражеские бургеры, хотя мой гид настоятельно рекомендовал суп с грибами и салат с курицей. Вокруг царила атмосфера скромного семейного праздника: кто-то заказывал сладкое, кто-то брал полноценный обед или гулял компанией, особняком сидели двое в камуфляже. Алексей оказался из Минска, его перебросили сюда в виду особой важности информационного фронта, в Белоруссии судя по всему еще не скоро что-то произойдёт.. Нынешняя его вахта продолжается почти месяц, а до этого были еще два в самый разгар военных действий.
- У меня поэтому такие хорошие отношения с Петровичем, — он словно что-то пояснял, а что именно я даже не сообразил сразу, — что я был с ними, когда тут снаряды летали и никто не знал, куда прятаться.
- А Петрович это кто?
- Это тот, с которым ты познакомился на площади, пресс-секретарь Плотницкого…
Алексей посвятил меня в особенности отношений с местной властью. Для поездки в область, как выяснилось, мне понадобится особый вариант аккредитации — военная. Поэтому идти надо в их, ЛНРовское, министерство обороны и там еще раз оформлять документы.
Пресс-конференция была нужна скорее для РБК. Мне этот официоз и стенания по поводу злодеяний хунты ни к чему, а им прямая речь может и сгодится. В конференц-зале уже собрались журналисты, в основном российские — они легко угадывались по кубикам на микрофонах. Видимо их обилие на столе способствовало особой серьезности главного спикера — господина Дейнего, представителя ЛНР в трёхсторонней контактной группе. С лица этого человека не сходило суровое выражение на протяжении почти всего его выступления. Он словно наставник-педант вбивал в сознание присутствующих одну единственную мысль: Украина ничего не делает, чтобы обеспечить реализацию минских соглашений, хотя сроки, закрепленные документально, уже близятся к завершению. Он так увлечен был этим занятием, что мой вопрос буквально застал его врасплох:
- Что именно должна сделать Украина на данном этапе и были ли установлены какие-то промежуточные контрольные точки по реализации соглашений?
Господин Дейнего похоже не ожидал, что возникнет вообще какой-то интерес к его высказываниям помимо казённого. Всей этой пишуще-снимающей братии и так ведь понятно для чего их собирают: для пропагандистских картинок федеральных российских каналов. И клиент, что называется, поплыл: никаких промежуточных сроков нет, но мы-то следим за развитием событий; нужен закон, но его не приняли, а для законодателей всегда надо время… В общем аргументы в стиле «мы всё равно знаем, что они ничего не сделают».
Еще до этого мне говорил Алексей, что смысл действа не столько в оглашении какой-то новой информации, сколько в желании создать противовес другому событию. В Алчевске в те же часы проводил встречу с журналистами полевой командир ЛНР Алексей Мозговой. Накануне была предпринята неудачная попытка подорвать его машину с помощью мины. Но традиционной версией про злодеев-укров происшетвие не исчерпывается. Как выяснилось, у боевика есть серьезные трения с Плотницким и тот всеми силами хочет снизить интерес к потенциальному конкуренту. В общем местечковая геополитика или, как говорит российский истеблишмент, разборки.
Сразу по завершении пресс-конференции, я поспешил к военным за аккредитацией.
Поскольку точный адрес Алексей не смог уточнить, пришлось называть таксисту ключевой ориентир — улица Карла Маркса. Он и привез меня к приземистому сталинскому зданию с колоннами, такие часто используются под клубы. У входа действительно было заметно движение людей в форме. Один из них то ли с карабином, то ли с калашниковым за спиной спросил куда я направляюсь. В лицо повеяло устоявшимся перегаром, а остекленелые глаза стали ощупывать пространство вокруг меня, сил сфокусироваться в одной точке товарищу явно не хватало.
- Мне в пресс-службу…
- У нас нет пресс-службы… — на удивление резво и внятно ответил охранник и изобразил типичную для подвыпившего человека гримасу: нижняя губа немного выкатилась наружу, брови сложились домиком. Казалось он вот-вот разведёт руками, но симметрия отработанных движений не позволяла — одна рука держала ремень автомата, а вторая цеплялась за поясной. Если дополнить картину всегда немного кургузой «партизанской» формой, в которую и был одет этот воин, возникала весьма убедительная реконструкруция мизансцены времён гражданской войны, место действия — Гуляй Поле.
Я решил, что о компетенции в таком состоянии говорить бессмысленно и попытался обогнуть слегка вибрировавшую фигуру гражданина. За его спиной у стойки дежурил военный проверявший пропуска и он давал надежду на большую информированность. Увы, я ошибался. Поиски в каких-то тетрадях и журналах, расспросы у рядом стоящих так и не привели к пониманию в какой каинет меня направить. Мой потенциальный спаситель так бы и продолжал пребывать в нерешительности, пока к столу не подошел давешний собеседник. Не вдаваясь в детали, он все так же отрывисто сделал акцент на тщетности усилий:
- У нас нет пресс-службы…
Разбираться, кто тут трезв, а кто пьян я не стал, просто вышел на улицу и набрав Алексея попытался узнать хотя бы какие-то опознавательные признаки нужного мне дома. Методом наводящих вопросов выяснилось, что он находится он чуть дальше по улице, а министерство обороны с некоторых пор перекрестили в народную милицию.
Здесь господствовал совсем другой стиль, причем и снаружи и внутри. Здание из стекла и пластика очевидно раньше служило офисом какого-то банка. В просторном почти безжизненном холле человек в форме словно призрак поднялся со своего места навстречу посетителю. Пропускная система функционировала на удивление демократично, меня записали в журнал и вооружили кратким путеводителем.
- Второй этаж, коридор направо, первая дверь. — больше ничего не требовалось.
За дверью я обнаружил двух весьма упитанных молодых людей, они имели сходство не только в комплекции — некое родство, возможно идейное, ощущалось и лицом и возрастом. Не было только пресс-секретаря. Пришлось дожидаться. Я стал оглядывать пустынный коридор, что, как я надеялся, позволит хоть немного разобраться в деятельности загадочной организации. На стене висела стенгазета — по содержанию что-то среднее между боевым листком времён ВОВ и классной стенгазетой. На фотографии с двумя ветеранами красовался заголовок «Вот они супер герои» — именно так раздельно, из-за чего я даже подумал, что редактор пропустил букву «и» между именами персонажей и почему-то написал их с маленькой буквы. Другой текст видимо утверждал ценности самопровозглашеённой территории, иначе я не могу объяснить довольно спорное утверждение: «Феррари» хорошо, а «Т-34» лучше!" Дверь, комнаты откуда доносились не громкие голоса была приоткрыта и я заглянул в неё. Здесь стояли заправленные на военный манер койки, разговор вёлся где-то в глубине помещения — никого больше я не видел. Появился пресс-секретарь — низенький и коренастый еврей с повадками парторга в каком-нибудь НИИ. Он пригласил меня в ту же комнату и сразу поручил двум толстякам, так для простоты я их обозначил, заняться оформлением документов. Пришлось заполнить личную анкету, в которой надо было указать даже ссылки на аккаунты в соцсетях. Этот пункт я проигнорировал, а про себя порадовался, что удалил перед поездкой страницы в Фейсбуке и Вконтакте. Нужна была фотография, её кудесники пиара сделали тут же с помощью телефона. На прощание мне посоветовали прийти завтра часам к 10 утра. Я в свою очередь решил немного разбавить наше официальное общение неофициальным вопросом:
- А в доме, который в начале улицы тоже Министерство обороны?
- Не знаю — ответил толстяк с более, как мне показалось, широкими полномочиями. — А что там?
- Да я и сам не знаю. Думал это и есть нужное мне здание… Главное, там тоже военные, только очень похожи на махновцев… — я в двух словах передал впечатления от фактурного охранника.
Мой собеседник вежливо хохотнул и перевёл встревоженый взгляд на своего товарища:
- Ты знаешь, что там? По-моему какая-то интендантская служба…
Кажется я вторгался в сферу мистического, возможно военной тайны. Надо было прощаться… На выходе, грешным делом, мелькнула мысль: не задержали бы за много лишних вопросов. Но препятствий никто не чинил.
Дорогу домой я уже по привычке прерывал сеансами видеосъёмки. Прямо возле офиса народной милиции не решился это делать, но пройдя чуть дальше опять развернул свою технику. Вот разрушенный особняк из современного кирпича, кажется, здесь был какой-то ресторан, вот более ветхое сооружение — по разрушенным стенам и не разберешь время это поработало или боевые снаряды. В жилом многоквартирном доме все окна первого этажа были заколочены либо фанерой либо досками. Видимо такой архитектурный фасон решили специально оставить — это было очень похоже на амулет от сглаза: разбери такую защиту, застекли окна — а завтра вдруг война грянет опять. Поднимаясь в сторону улицы Титова я все больше убеждался в правильной симметрии здешних улиц и кварталов, даже Гугл-мэп не нужен, и так понятно, что через пару-тройку пролётов выйдешь к искомому топониму. Улица Пархоменко от пересечения с улицей Тараса Шевченко очень четко простреливалась вплоть до сквера революции — о его названии недвусмысленно намекал памятник вождю мирового пролетариата. Однако, жизнь сама подсказывает термины и стиль изложения: простреливает взглядом почти одно и то же, что простреливает пулей, только здесь эти нюансы речи имеют роковое значение. Передо мной зашитая в цветной декоративный пластик жилая многоэтажка — окна во многих местах выбиты, покореженные куски материала, так и не оторвавшихся от основной конструкции, колышет ветер. А буквально в 50 метрах тишина провинциального дворика, вон даже бабульки сидят у подъезда, как будто ничего и не происходило. А вот пожилой мужчина, припадая на палочку, выгуливает пекинеса. Кажется моя камера не привлекает внимание старика. Зато он живо реагирует на вопрос касающийся его питомца.
- Тяжело наверное прокормить сейчас?
- Пенсию не дают 8 месяцев… — предчувствуя долгий рассказ, я запускаю съемку. Мой собеседник наверняка уловил перемены в моём поведении, но виду не подал — повествовательная манера осталась прежней. Он перчисляет на пальцах месяцы задолженности и подводит итог. — Один раз получил…
В отправной точке статистики сомневаться не приходится.
- Скажите, а на что живёте, если с деньгами совсем туго?
- Раньше получали две пенсии и зарплату… Жена у меня умная: одну пенсию она откладывала в чулок. На это и живём! Но уже, если на месяц хватит… Ну от силы на два месяца…
- А помощи есть ждать откуда?
- Откуда?
- А дети?
- А что дети. Сын старший в Воронеже, в деревне живёт. Каждый день звонит сюда, спрашивает… Беспокоится. А младший до этого работал, сейчас нет работы. У него деньги есть, но в банке лежат… Там несколько тысяч. Это ж надо поехать… И то… Звонит в банк, а там говорят: у нас банк расформировывается и можно будет получить в день только… по 50 гривен. Там, если поедет…
- А там, это где?
- В Украине!
Но похоже ни банки, ни Украина его не заставляют так волноваться как местная политическая обстановка. Лидеров ЛНР и всех, кто добивался провозглашения республики, он считает главными виновниками коллапса в регионе.
- Вот сейчас все кричат: почему нам Киев не даёт пенсии, не даёт зарплаты? Ну, как они могут давать пенсии-зарплаты, если у нас другое государство? У нас же сейчас, как это… Луганская Народная Республика! Уже ж мы ж Киева вообще отношения не имеем. Значит, кто нам должен пенсии давать? Они! Но они сделали… то, что не должно было быть. А не подумали как жить дальше! Как будут людей обеспечивать работой, зарплатой, пенсией…? Они ж об этом не подумали…
С Петром Игнатьевичем мы еще минут 15 общаемся в непосредственной близости от школы, в которой он подрабатывает сторожем. На стадионе галдит детвора, мирно выгуливают своих малышей молодые мамы. Нынешняя жизнь города вроде бы не утратила чисто внешнего сходства с прежним Луганском, но разница чем дальше, тем больше становится очевидной. До своей дома я дошел уже еле волоча ноги. Оставалось зайти в ближайший гастроном и еще раз попытаться среди полупустых полок разглядеть что-то приемлемое и не оченью хлопотное для ужина. Ничто так не соблазняло меня как коньяк, предостерегающая надпись: "Не более 2 бутылок в одни руки!" лишь раззадоривала, и местная булка-плетёнка. А почему бы и не позволить себе немного лишнего — день получился плодотворный!
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
