«– ...Так я говорю: почему, когда началась вся эта история, все стали ходить в грязных калошах и в валенках по мраморной лестнице...

– Разруха, Филипп Филиппович!

– Нет. Вы первый, дорогой Иван Арнольдович, воздержитесь от употребления самого этого слова. Это — мираж, дым, фикция. Что такое эта ваша „разруха“? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не сушествует! Что вы подразумеваете под этим словом? Это вот что: если я, вместо того, чтобы оперировать, каждый вечер начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, посещая уборную, начну, извините меня за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать 3ина и Дарья Петровна, в уборной начнется разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах. 3начит, когда эти баритоны кричат „Бей разруху!“ — я смеюсь. Клянусь вам, мне смешно! Это означает, что каждый из них должен лупить себя по затылку! И вот, когда он вылупит из себя всякие галлюцинации и займется чисткой сараев — прямым своим делом, разруха исчезнет сама собой. Двум богам нельзя служить!»

Я неслучайно вспомнил этот монолог. Дело в том, что гений Булгакова, излагавший устами несравненного профессора Преображенского совершенен. Он идеален своей идеей в каждом слове, с направо до налево и если вам угодно, в обратном порядке тоже. Можно сколько угодно собирать «Майданы» с разными приставками (фин, кредитный, тарифный) и ругать по вечерам на кухне «Ведьму», но «выбитые стекла» это назад не вставит. Не нравится «Старуха с клюкой», власть, коррупция, тарифы, зассаные подъезды и пустые холодильники? Тогда выбор за вами: беззастенчиво (за три сотни гривен и пачку каши) мочится мимо унитаза и продолжать топтать мраморные лестницы своими грязными калошами, а после стенать о «разрухе» или пришло время, наконец, заняться чисткой собственных «сараев»? Ничего не меняя, ничего не изменится, господа. Чистота клозетов и наполненность холодильников напрямую зависит от их хозяев. Придите на выборы и попробуйте начать наводить порядок в вашем отдельно взятом «сарае». В конце концов, кто если не мы и когда если не сейчас?