Я. Т. Л. (Продолжение)

Начало рассказа здесь

ДАВАЙ БУДЕМ ПРОБУЖДЁННЫМИ АНДРОИДАМИ

Спустя полгода после окончательного разрыва с Т. он приедет в город М. у моря с Л., женщиной из сухопутного города М. Наблюдатель, у которого сужен до размеров замочной скважины глаз, решил, что всё произошло слишком быстро. Даже твоя любовь к Т. была более настоящей, а эта насквозь фальшива, говорила Я. Ты просто хочешь мне отомстить, говорила Т. Бросился на первую попавшуюся бабу, шипели злые языки по углам. Встретились два измученных несбывшимися любовями одиночества, зализывают друг другу раны, говорили те, кто подобрее.

Перед нашим разговором в ночь с 3 на 4 января я лежала на диване, смотрела в потолок и хотела, чтобы на мой дом упала бомба, или сразу две, «Малыш» и «Толстяк», которые нам показывали в школе, пугая злыми американцами, сбились с курса, потерялись во времени и пространстве, материализовались в другом месте и другое время прямо надо мной. Тыдыщ.

Перед нашим разговором в ночь с 3 на 4 января я смотрел пустыми глазами в надвигавшуюся на меня из будущего пустоту. Вокруг был мир, снятый на цифру начала нулевых. Она давала такое холодное, плоское, безжизненное изображение. На экране могло происходить что угодно, но даже самая страстная любовь выглядела так, будто ей занимаются в барокамере в целлофановых костюмах. А тут просыпаюсь – и вокруг всё снято на плёнку! С пылинками, микробами, всякой мелочишкой, игрой света и тени.

Я понимаю, о чём ты. Ты меня воскресил после атомного взрыва, который я призвала себе на голову. Но меня смущает вся эта тёплая ламповость, как метафора. Когда-то я себе воображала, что доживу с мужем до старости, мы поселимся в деревянном домике у озера, будем сидеть у камина и молча печь яблоки на прутиках. Тихо ждать прихода Альцгеймера. Некоторым казалось это очень трогательным, когда я рассказывала. Но я знаю, что не было в этом ничего «трогательного», и я описывала не будущее, которого ещё нет, а будущее, которое уже есть, здесь и сейчас. В котором я сижу, как собственная копия, запертая в виртуальной камере, где время выставили так, чтобы за одну минуту реального времени у меня проходила тысяча лет, а сами ушли в пиццерию по соседству. Вечно пеку и пеку эти чёртовы яблоки. Скукоживаюсь на глазах вместе с ними, покрываюсь смертью. Всё уже как бы свершилось. События закончились. Осталось сидеть и вертеть этот прутик.

До разговора в ночь с 3 на 4 января К. и Л. встретились всего однажды – 10 лет назад. Всё началось с того, что в полузабытой и полузаброшенной сейчас социальной сети, где посты были намного длиннее, она оставила ему коммент под топовым текстом. Текст был о них, об их народе. «Философское эссе, наполненное игрой слов и смыслов, где из хаоса ускользающих мыслей появляется новый взгляд на вещи», как назвали его в комментах. К. возразил: если мысль кажется сложной – претензии нужно предъявлять в первую очередь своим университетам, и только потом – автору. К. писал, что их народа, как в том старом анекдоте про «пива нет», не просто нет, его НЕТ! Вместо этого есть «положительно заряженная дырка»: вакантное место откуда ушёл электрон и куда может переместиться любой другой электрон. Проще говоря, их народ может стать кем угодно. Притянет туда марсиан – станут марсианами. Но пока что они обречены быть пушкинистами второго сорта. Л. почему-то решила, что его написал какой-нибудь пушкинист и язвительно сказала, что она вот, например, не жалуется, как эти пушкинисты на неё не похожи и зачем всю душу порвали своей гармошкой. К. ответил, что не может пройти мимо этой фразы без бурных и продолжительных аплодисментов. Это означало, что он влюбился.

В таким случаях обычно следует «и заверте...» Но нет, это было бы слишком просто. В игру вступили такие завихрения прошлого, настоящего и будущего, что их отбросило друг от друга на десятилетие, на целую эпоху, учитывая, что оно длилось с 2009 по 2019 годы. Их чувство, начавшее было подниматься на поверхность, вот уже показывалось его мощное тело, вокруг которого всё бурлило и пенилось, тихо ушло на глубокое дно и залегло там.

Я. тогда была измучена тем, что считала изменами К. В реальности измена была только одна. Но впервые она произошла самым подлым образом – когда Я. лежала в больнице после тяжёлых родов, с таким долгожданным, выстраданным ребёнком. Это было с её давней подругой, Ж., с которой её связывали странные узы: в школе один парень на двоих, в которого обе были влюблены, и с которым лишились девственности, потом муж Я. влюблялся в Ж., а Я. влюблялась в мужа подруги. К. объяснял свою мотивацию фантастическим для стороннего наблюдателя образом, которой только и сказал бы, что WTF, но всё же логично в рамках их представлений о мире: невыносимая боль от того, что прошлое, в котором Я. ему не принадлежала, хотя должна была, раз уж их любовь была предначертана, заставила его туда прорваться, а Ж. стала для него как бы временным порталом. И ему удалось восстановить связь времён. Впрочем, хотя это и звучало как «мудрость», не прокатило. Я. била тарелки на кухне и швыряла в К. всё, что попадалось под руку. Она только что вернулась из роддома, куда К. сильно опоздал на встречу, потому что провожал Ж. на поезд, они посмотрели «Бойцовский клуб» и он неожиданно во всём ей признался. Когда это произошло во второй раз, с 2004 на 2005 год, и длилось целые новогодние каникулы, К. уже не говорил о временных порталах. Я. улетела к родителям, с кем оставляла сына на месяц, чтобы устроиться в чужом городе М., потому что из родного города М. изгнали их универ, в котором они не только работали, а, можно сказать, жили. Отработав 31 января целый день на старом заброшенном заводе, где размещалось теперь много разных мелких фирм, в том числе почтовая компания, на которую он работал, К. купил себе курицу-гриль, лаваш и какое-то спиртное. Оторвал от курицы ножки, пожевал лаваш, выпил. И загрустил. У них в квартире не было тогда ни телевизора, ни компьютера. К. побрёл в центр чужого города М., возможно, проходя мимо того места, где в будущем предположительно погибнет его сын. Послонявшись без дела, он отправился домой, сел не на ту ветку метро, поднял свою голову в красной кепке с длинным козырьком и увидел, что прямо над ним стоит Ж. Вот тут «и заверте...»

К. чувствовал себя ужасно виноватым, тем более виноватым, что ему с Ж. было не просто хорошо, а так хорошо, как никогда ещё не было, и каялся перед Я. много лет за эту измену. Остальные «измены» были просто влюблённостями, которые никогда не доходили до реальных отношений. Но Я. в каждой из них видела тот страшный призрак из прошлого. В 2008 году К. согласился обвенчаться с Я., ездил для этого на исповедь за поребрик, снова слёзно каялся и обещал Я., что теперь всё, ніколи знову.

Когда в 2009 году он влюбился в Л., то убеждал всех вокруг и себя тоже, что это неправда, ничего он не влюбился, это всё Я. примстилось. Встретиться с ней ужасно хотелось. Правдами и неправдами К. стал уговаривать Я. развиртуалиться с таким интересным человеком, художницей, писательницей, автором самого лучшего коммента, когда-либо оставленного кем-либо в его журнале. Но не выдержал и попытался до уже почти назначенной встречи семьями встретиться с Л. один на один. К. писал ей сообщения в личку, полные туманных намёков. Вдруг рассказал, что когда он ехал электричкой из города М. к себе домой, а это всего-то полчаса езды, его, видно, опоили клофелином, он вырубился и доехал аж до города Б., где родилась Л. Она не поняла намёка. Тогда К. просто стал договариваться о встрече один на один, но то у одного, то у другого что-то не получалось. К. набрался храбрости, поехал из дому в город М. наобум под каким-то лживым предлогом, и стал звонить Л., чтобы встретиться с ней. Она не сняла трубку.

Л. уже знала про К. от Ж. Та о нём отозвалась с большой нежностью и грустью. Л. это открытие сильно удивило: она знала Ж., как гражданку очень далёкого государства, они с ней зависали много лет на одном форуме, а тут вдруг пересеклись случайно в журнале К. и оказалось, что Ж. знает К. очень близко. Л. была заинтригована. Но потом она стала узнавать больше, про «сиамских близнецов» и «дольки одного целого». Она загрустила. Вмешиваться в такой союз казалось кощунственным. Кроме того, в чужом городе М., где она бывала наездами по учёбе в то же время, когда там жил К., у неё заканчивался ничем один роман и начинался другой, который закончится тоже ничем. От этих двух романов остались стопка рисунков и рассказ, названный по имени нимфы, превращённой фавном в многоствольную свирель за то, что она ему не отдалась. Л. превратила в свирель героиню своего рассказа – после того, как та, мучимая тоской по любви, с неясным намёком на счастье, которого не случилось, в нём внимательный читатель мог угадать беременность, отдалась сразу двум мужчинам и распалась на атомы, слившись с окружающей живой и неживой природой. От первого романа у Л. остался в анамнезе аборт, сделанный тогда, когда ей больше всего на свете хотелось второго ребёнка. Его несостоявшийся отец, уже и без того папа очень многих, услышав о беременности, быстренько сказал по телефону «отлично, оставляй», а сам даже не пришёл проводить Л. на вокзал. Уже после сделанного аборта вместе с лучшей подругой Л. он посмеивался на тему её беременности, после чего, когда она вышла от злости из комнаты в общаге, но вернулась за сигаретами, дверь оказалась запертой. За ней отец её нерождённого ребёнка и лучшая подруга возились голыми в постели. Одним словом, поводов для грусти у Л. хватало. К ним в будущем прибавиться ещё один, от которого будет нестерпимо больно: если бы они с К. признались друг другу тогда, в 2009 году, у них мог быть любимый ребёночек, может, даже не один.

Впрочем, всё было совсем не так просто: она сняла трубку, они встретились и начали рожать детей. К. и Л. много раз прокручивали альтернативные сценарии, они путешествовали во времени запутанно, как герои «Тьмы», пытаясь вернуться и всё исправить, но так же, как они, запутывали реальность всё больше и больше. Тогда, когда они могли бы никому не навредить, Л. была школьницей старших классов, ещё не втюрилась в того будущего автора пошлых фильмов про ментов, войну и немцев, с которым у неё на протяжении 7 лет был роман Шрёдингера в разных суперпозициях, К. ещё только пошёл в школу. У него было очень серьёзное и даже какое-то грозное лицо, но как мужчину, в которого можно влюбиться, его сложно было воспринимать. Перед появлением в прошлом будущего пошлого режиссёра к Л. прицепился какой-то малой. Он всерьёз считал её «своей», не отходил ни на шаг, зыркал на всех вокруг грозным взглядом, отгонял даже подружек. Но с появлением первой мучительной и несбывшейся любви в жизни Л. этот мальчишка просто исчез. В настоящем она была почти уверена, что тем странным мальчишкой был К. из будущего, только почему-то в образе цыганёнка. Но что значит «никому не навредить»? Удайся им этот фокус со встречей в прошлом до всех остальных любовей, они бы «убили» её живого сына и его троих сыновей. Они не могли на это пойти ради своего счастья. Поэтому огромное морское существо, родившееся от их эмоциональной связи, чуть приподнявшись на поверхности, залегло на дно и ждало своего часа.

К. загрустил уже после того, как состоялась их встреча семьями. Он ничего не знал о личной жизни Л. и С., её мужа, хотя в реальности её попросту не было уже очень много лет. Это был товарищеский союз, лишённый какой-либо чувственности, тепла объятий, поцелуев, проникновений и обмена жидкостями. К. за одну встречу показалось, что у Л. очень гармоничный брак. Оба художники, оба тихони. С одинаковыми взглядами на жизнь. Сейчас вот пойдут вместе на концерт, куда он с Я. пойти не могут, потому что у них болеет ребёнок, с ним кто-то сидит, кого надо освободить, пора возвращаться домой. Они свободно рассуждали о любви, без надрыва – да хоть бы и втроём или кого-то из них к кому-то третьему, К. плохо запомнил, потому что на этом месте в сознании у него образовалось облачко, заблюренное место. Относились друг к другу нежно и по-дружески. К. подумал, что было бы кощунственным разрушать такой союз. Когда-то он «отбил» Я. у её мужа, тоже С., и не чувствовал никаких угрызений совести, потому что решил: тот ей решительно не подходит, какой-то мещанин, бухгалтер, в общем, глиняный или резиновый человек. Т. он отбил у добровольца, фронтовика. В тот вечер, который, как думал К., должен был стать их первым свиданием, Т. пришла с ним вдвоём и любилась с ним ночью в соседней комнате, пока он на репите слушал одну и ту же песню: "Bam bam dilla, bam bam / Bam bam dilla, bam bam / 'Ey what a bam bam, said what a bam bam'. К. затаил на солдата обиду, к тому же, в тот вечер всё выглядело так, что он помыкал Т. и решительно ей не подходил. Поэтому мук совести он и на этот раз не испытывал.

Но гармоничный брак он не мог тронуть. И всё в этой картине было правдой. Только в ней не было одного, что К. там предполагал – любви. Впрочем, даже без любви Л. пекла с ним яблоки на прутиках у камина дольше, чем он плыл с Я. к тому кораблю, а это длилось 17 лет.

В ночь с 3 на 4 января 2019 года К. и Л. были свободными в самом печальном смысле этого прекрасного слова. В 2009 году они не поняли или запретили себе понять, что вот – это судьба. Их версии из будущего поняли это сразу, за считанные минуты. „Л., я бы хотел вас… с вами… господи, да что же я такое говорю. – К., мне кажется, у нас с вами это уже произошло“. Они очень спешили, потому что ждали слишком долго, а осталось им не так много. Ну сколько, каких-нибудь 10-15 лет активной жизни, если им ещё удастся столько прожить. Из первых истекших двух лет они пробыли вместе только год, по полгода не видя друг друга из-за казённых формальностей и пандемии. Страдая каждый в своём городе М., она в сухопутном, он в городе М. у моря.

За одну ночь они признались друг другу во всём, в чём только можно было признаться. За считанные часы К. и Л. прожили целую жизнь, восполняя всё упущенное ими время. Так, словно их виртуальные копии в любовном гнёздышке поставили в режим 1 тыс. лет / мин. реал. вр. За одну ночь они стали мужем и женой. И даже успели погибнуть на Майдане, который, как они думали, непременно произойдёт, если президентом выберут З. Этого не случилось, но энергия их общего чувства была настолько сильной, что выстрелило там, где совсем не ждали – в „положительно заряжённой дырке“ их страны. Их народ, живший „па завядзёнцы“, как андроиды в тематических парках „Мира Дикого Запада“, подчиняясь прописанному для них скрипту, как будто разом услышал кодовую фразу, запустившую процесс пробуждения: „У бурных чувств неистовый конец“. А когда К. и Л. поссорились, до злобы, до отвращения, до грязных слов и подлых поступков, она уехала в марте 2020 года, мир накрыла пандемия. Мироздание развело их на первые полгода. В марте 2021 года Л. снова уехала – потому что закончился срок легального пребывания и ещё она решилась наконец подать на развод. К. с ней поссорился, начав её ревновать к теням прошлого. Ему мучительно было переживать сам факт отдельности Л. от него. И вот – угроза большой войны.

Ему ещё в школе на уроке обществоведения поставили тройку за то, что он стал доказывать неразрывную связь ревности и любви. Вот эти „стыдные“ фотки, которые привозил чей-то батя-дальнобой из поездок в Польшу, которые они смотрели под партами, а потом и видеокассеты… Они не привлекли его, а вызвали отвращение. 13-летний К. подумал, что всё, что произойдёт у его будущей любимой женщины до него, в прошлом, будет выглядеть именно так. Как калейдоскоп трюков с подъём-переворотами, пылающими от трения членами с налитыми тугими яйцами, которые всюду тыкаются, фонтанируют, снова тыкаются, один безликий мускулистый кен берёт её сзади, у второго кена она сосёт, брызжет сперма, все стонут и закатывают глаза. Или, может, они входят в неё спереди и сзади, а она стонет, сплюснутая ими, как креветки в сэндвиче. Он возмутился, что ему влепили „трояк“. За что, разве такие картины возможно не захотеть развидеть, если ты любишь какую-то женщину? Любовь – штучное изделие, не резиновое. Если раздаривать её направо и налево, от неё скоро ничего не останется. Закон растрачивания энергии. Физика. И ты не можешь оставаться равнодушным, когда твою женщину шпилят какие-то уроды. Чем больше ты любишь, тем больше тебе будет не плевать, что с ней происходит или происходило. Если ты не ревнуешь, значит ты кастрат или тебе плевать на неё. Это он уже почти выкрикивал в лицо учителю. Странно, что двойку не влепили. Балл накинули за живую заинтересованность в предмете.

С возрастом его мысль по поводу ревности усложнялась и утончалась. Восприятие того, к чему он мог бы ревновать, или того, к чему он уже ревновал, становилось трагическим. К. видел вселенскую несправедливость в том, что они не встретились / встретятся с любимой раньше, чем она ляжет в постель с кем-нибудь другим. Чем больше фильмов о путешествиях во времени он смотрел, тем больше убеждался, что раз это мыслимо, следовательно возможно, поэтому однажды найдётся способ „вернуться и всё исправить“. В фильмах попытки что-то исправить в прошлом обычно делали только хуже и всё запутывали. Но он это списывал на механизм психзащиты: точно так же люди описывают вечную жизнь как скучную, потому что в реальности хотели бы её иметь, но не могут. Типа, не очень-то и хотелось.

С течением времени его рефлексия своей ревности менялась и усложнялась. Но сознание не в силах было противостоять развитию технологий. Они усиливали арсенал ревности. Weirdest Videos on Pornhub.com. Ugliest Penises You»ve Ever Seen. И т. д. и т. п. От фоток под партой размеры тревожных воображаемых картин выросли до гигантских 3D проекций. Теперь их можно было прокручивать даже в 5D, со слуховыми, обонятельными, тактильными и динамическими эффектами. Сверх-мощным зумом, микрокамерой в самых недоступных местах. Отдельное спасибо от всех ревнивцев Гаспару Ноэ, который показал головку члена изнутри вагины. Ревновать стало ещё более лучше.

Напоследок твою копию ещё и запрут в виртуальной камере, увеличив скорость времени так, чтобы ты проживал тысячу лет за одну минуту реального времени, а каждый раз, когда ты будешь справляться со своими воображаемыми страхами, они будут возвращаться вновь и вновь.

Его ревность уничтожала тело Л. на глазах. Сквозь него, как из жвачки или расплавленной резины, откуда-нибудь сбоку, внезапно начнёт прорываться особенно неприятный персонаж, проталкивать свои руки, голову, вращать глазами. Или змея начнёт выползать из её головы. А то вдруг словно оплавится часть её лица, а под ней – железяка. Или дотронешься – а она из стылой глины, лицо землянистое.

В сознании К. всё, что происходило в прошлой сексуальной истории Л., было отвратительным. Она, единственная, кто переживал эти события непосредственно, воспринимала их иначе, может, что-то с горечью, с сожалением, но почти ничего с отвращением. К. ещё больше сходил от этого с ума, потому что те картины, что он видел своим воображением, были отвратительны! Его мозг помещал в фокус не то, что было в её фокусе. Рисовал зачем-то вагинальные глиттерные бомбы, члены со вкусом креветок под сливочным соусом или шоколада с чёрными трюфелями. В виртуальной камере всё крутили и крутили фантастические картины того, как они бесконечно делают это, во всё более вычурных позах и со всё более дьявольскими выражениями лиц. Или что-нибудь особенно низкое и гадкое.

– Дорогой К., в жизни чужую и лично тебе крайне неприятную мошонку женщина могла держать в руках, как двух розовых маленьких мышат. Испытывать не похоть, а нежность. Или вообще думать о защите курсовой. Понимаю, найти подходящую метафору для чужого члена во рту, чтобы мужчина не взорвался, сложнее. Так ведь сложно понять, что в тот момент он, видимо, не был очень уж чужим, раз рискнул оказаться в таком беззащитном положении – прямо между зубов. Ам – и всё! Сьо ти від мене хоцесь, я – вовк. Да и женщина в нём не видела голову змия. Выдохни, пожалуйста, приготовься. Скажи, что ты чувствовал, когда держал рукой хот-дог с выпирающей из него сосиской, баварской, например, толстенькой такой, политой прямо на кончике майонезом, какая ирония. И, о ужас, совал его в рот. Ощущал ли ты присутствие «чужого» в себе? Чего-нибудь эдакого, что делает тебя грязным ничтожеством, например. Уверена, все мужчины, которые мучают женщин этим своим «в рот брала», «сосала» и прочее, все без исключения совали в свои ротовые отверстия хот-доги. Было бы забавно посмотреть на выражения их лиц, когда до них вдруг дойдёт.

Просто не нужно представлять себе секс любимого человека с кем-то в прошлом как тёмную, вязкую, карамельную субстанцию. В которой удушливо и страшно. После чего женщина должна чувствовать себя оскорблённой или униженной, обязательно так, будто ей причинили зло или вред. А что если холод у неё внутри отступил на какое-то время? Она была нужной. Она была желанной. А иногда, может, чувствовала, как у неё прорезаются крылья или, наоборот, отрастают клыки и появляется волчья шерсть. Да мало ли что. Используй свою фантазию иначе, вот в этом направлении – увидишь, как всё изменится сразу. «Ужели мама, ты не видишь, какая в окнах темнота...» Будь более снисходительным к людям, которое помогли твоей любимой пробраться к тебе сквозь этот космос ледяной, преодолеть все эти парсеки, временные петли и прочие тернии с волчцами. Они не куры в супермаркете, которых она выносила оттуда в своём влагалище. У них есть имена, жизни, судьбы. Как вот у Я. или Т. Мне их стоило бы поблагодарить за то, что в том числе с их участием ты получился таким прекрасным и таким моим. А вообще, тело, конечно, глуповатое и чёрт знает куда может завести. Не обязательно «не туда», но оно как-то блуждает без ориентиров, всегда есть риск. И как жаль, что память о прошлом в нём есть, а памяти о будущем – нет. Если бы мы бы помнили в прошлом о нашей встрече в будущем, мы жили бы иначе, правда?

К. обожал слушать, как она говорила. Умно, точно и тонко. Тихим и бесстрастным голосом. Её «отдельность», на которой она, как ему казалось, издевательски настаивала, разрушая любовное слияние, позволяла ей видеть каждого человека в отдельности, не деля мир на настоящих и резиновых людей. Сама Л. говорила, что предъявлять претензии к её отдельности – всё равно что набрасываться на неё за карие глаза или длинные ноги. Ну вот же она, очерчена и отделена в пространстве и времени с ним. Она другая. И любит К., не срастаясь с ним в какого-нибудь многорукого Шиву. Не превращаясь в гермафродита. Пусть между ними сохраняется этот космос ледяной, но Л. протягивает через него свои руки к нему.

При встрече К. гладил и целовал всю Л., боясь пропустить хоть какую-нибудь пядь. Когда-то Я., которой он целовал пальцы ног, его одёрнула: «Ну причём тут вообще мои ноги?» Это гениальная фраза, оценила её потом Л. В ней одной сразу выпукло выражен весь характер героини. Тело представлялось Я. по большей части глупым ослом, ненужным придатком к душе. Поэтому она хотела всё время смотреть К. в глаза, считая такой контакт самым интимным. К., наоборот, глаза хотелось закрыть, чтобы погрузиться в мир тактильных и осязательных ощущений. Когда она просила держать их открытыми, К. чувствовал себя Алексом из «Заводного апельсина», с насильно закреплёнными веками, которого принуждали к тому, чтобы быть хорошим. К тому же, вспомнив А., он вспоминал С., бывшего мужа Я., и ещё одного С., доморощенного гуру с лицом матёрого уголовника, в которого она была влюблена перед встречей с ним. Площадь взаимодействия их тел стремительно съёживалась. Он уже не помнил, было ли когда-то иначе, но в какой-то момент контакт губ и гениталий оказался «нежелательным». Для любви достаточно лишь прикосновения, одного только взгляда, говорила она. А он был уверен, что любовь умирает, когда любовники начинают пропускать сначала одну часть тела, потом другую. Нет ножек. Нет ручек. Так тело превращается в безобразный обрубок, автоматически очерченный торопливой рукой. В конце концов от него остаётся только голова и не понятно как связанные с ней половые органы в пустоте внизу. Я. настаивала: настоящей любви достаточно одного взгляда, мимолётного прикосновения.

– А разве недостаточно, К.? Мне кажется, Я. права, в том смысле, что во взгляде и мимолётном прикосновении может быть больше любви, чем в сложносочинённой робототехнике секса, как управляемого и направляемого процесса. Любовная физкультура или акробатика – это в самом деле пошловато. Хотя и презирать того, кому это нравится, отвратительно. Ты же понял в какой-то момент, что те инструменты Т. из секретной шкатулки – это, в конце концов, просто игрушки.

Ты рассказывал, Т. говорила, что хотела бы стать роботом. Я тоже часто мечтала, знаешь, чтобы мы были роботами. Меня бы «цветочный жар» с «подтаявшим пломбиром» не меньше, наверное, тяготили, чем тяготят костный мозг, подкожный жир и «этой смерти пухнущий комочек». Только чтобы не такими винтажными роботами, из металлического эндоскелета, с механическими сочленениями, покрытыми похожим на кожу материалом. Чур, я буду такая красивая, как андроиды в «Мире Дикого Запада», из коллагеновых волокон, отпечатанная на 3-D принтере. Со всеми человеческими фичами, с которыми жалко расставаться, но без противных багов. Зато какой профит: включаешь силу и агрессию на максималку – разбрасываешь свору омоновцев.

К. и Л. так спешили очертить и проявить тела друг друга, что в одну из первых ночей глотали полные рты душевой пены, покрывая их судорожными поцелуями в ванне. И здесь, на уединённом пляже в городе М., не могли удержаться. Они постоянно прикасались друг к другу, обнимались и целовались.

На дальний пляж они шли через холмы, часто поднимаясь и спускаясь. У него кружилась голова, когда он смотрел, как она поднимается. От длинных загорелых ног в туфлях на толстой подошве, обтягивающих синих шорт на белых верёвочках, полурасстёгнутого белого джинсового жилета, контура золотистой груди, очерченного тенями от ветвей и нежными пятнами солнца. Даже обыкновенная синяя бейсболка с продетым через неё конским хвостом и надвинутым на глаза козырьком приводила его в восторг.

День первый. Ой, там нудисты.

День второй. [загорают голыми] Ой, там кто-то идёт, дай мне чем-нибудь прикрыться.

День третий. [смущённо] Ой, смотри, они там занимаются любовью.

День четвёртый. [занимаясь любовью в позе «ложки», спохватываются] Ой, там кто-то идёт.

День пятый. [снова занимаясь любовью] Там кто-то идёт. Ай, ну и что.

День шестой. [после секса в позе 69, предаваясь томной неге, закинув друг на друга ноги, лениво поднимают глаза на подошедшего мужчину, который расплылся в ошалелой улыбке] — Я не хочу вам мешать... — Вот и не мешайте. — Вы шикарно выглядите. — Спасибо. — В самом деле шикарно. Как в кино. — Спасибо, хорошего дня вам, до свиданья.

– Да уж, «дано мне тело — что мне делать с ним...», продолжал разговор К., когда мужчина ушёл, цитируя одно из самых любимых стихотворений Я. Но ведь мы, вообще люди, я имею в виду, может быть, и есть такие андроиды. Только ещё не пробуждённые. Живём, согласно зашитому в нас скрипту. Теперь вот будем вечно, раз за разом, заниматься любовью на пляже. Но это не самый худший вариант. Что если ты будешь вечно уезжать? Или вообще не приедешь, потому что встреча не предусмотрена сценарием. Или много хуже: сегодня мы занимаемся любовью на пляже друг с другом, а завтра будем делать это с другими в тех же позах, с теми же выражениями на лицах, не замечая подмены. И мы могли участвовать в десятках, сотнях таких сценариев. Нам меняли детей, меняли родителей, меняли любовников. Только скрипты переписывали. Мы бы проходили мимо, вчера ещё безумно влюблённые, сегодня не узнавая друг друга и ничего не чувствуя.

– Ужас какой. Нет, я так не согласна, давай мы будем уже пробуждёнными андроидами. После революции. Чтобы со свободой воли и самим вносить изменения в свой скрипт. Но обязательно с коллагеновыми волокнами. Итак, я произношу кодовую фразу: «У бурных чувств неистовый конец».

Они засмеялись и расцеловали друг друга. Краем глаза К. заметил, как в ближайшую акваторию входить корабль.