Истоки «тоталитаризма»
Здесь я попытаюсь что-то сказать о книге о. Андрея Кураева «Византия против СССР. Война фантомных империй за церковь Украины». Даже не совсем о книге, она мне недоступна. Попытаюсь продолжить фрагмент, который выложен на украинском ресурсе «Релігія в Україні».
«На Украине сегодня столкнулись два фантома. Фантом Византийской империи и фантом СССР. Эти исторические привидения мало интересуются реальными украинцами. Им важно утвердить свои собственные представления, перевести их из виртуальности в реал. Чьи-то фантомные боли в давно уже ампутированных украинах империи, чьи-то древние обиды, претензии и самомнения, жажда „исторического реванша“ – вот на чем замешана интервенция в украинскую религиозную жизнь и с севера, и с юга»
Независимо от территории, у нас существует с давних времен два симулякра — симулякр христианства и симулякр государства. Сам процесс «переведения представлений из виртуальности в реал» существует в любой общественной структуры и его назначение одинаковое — структура производит и сохраняет себя этим процессом. Но поскольку они симулякры то и процесс сохранения себя будет имитационный.
Это сложно понять и описать хотя бы потому, что сложно описывать христианство изнутри, сложно суметь стать наблюдателем. В частности наблюдателем христианства, что исключает наблюдение его изнутри так как это делают верующие. А верить и наблюдать веру — это разные и несовместимые вещи. Наблюдатель (и философ) может увидеть, что христианство непосредственно не создавало никакие культуры, не ставило таких целей а дальше, в понимании и описании христианства, должны случаться такие вещи как «неудача христианства в России (Мамардашвили)», то, что православие это не совсем христианство, герметическая религия, то, что христианство как-то создало западную культуру, но культуру совершенно в ином понимании. Культуру как цивилизацию и это универсальная и единственная цивилизация. Это наверно имел ввиду и греко-католический епископ Григорий Хомишин, когда обвинял православие в рождении большевизма. Из его книги «Два царства» — «Візантійська система знищила внутрішнього чоловіка, впровадила світського духа, на зовні, немов в твердині, обварувалася (оточила себе) ґранітним муром штивної і мертвої обрядовости», «Під зовнішньою, сказати можна, забобонною реліґійністю, змагався щораз більше духовий розклад. Фальшивий і блудний містицизм спричинив багато сект, які не маючи в державній церкві душевного заспокоєння, шукали його в своїх ріжних видумках, нераз разячих, або абсурдних аж до дивогляду», «большевизм є найвищим вицвітом, до самого вершка посуненим, в остаточній послідовности зреалізованим візантійством, перещіпленим до Росії. Що більше, можна сказати, що больщевизм є останнім звеном ланцюга, якого першим звеном була секта фарисеїв... А все те діялося і діється під позором будьто зовнішних обрядових формальностей, будьто звідних кличів, будьто фальшивих реліґійних або гуманітарних доктрин. Всюди той сам терор, лож, перфідія, інтриґа, ненависть і злобна завзятість».
И когда говорят о создании христианством этой цивилизации, то надо понимать что христианство «создало» верующих, которые уже в вере, в ожидании Спасения, сумели цивилизованно обустроить свою земную жизнь. А вот если это не произошло на наших территория то и веры не было, христианство проиграло, не «создало» верующих.
Здесь судьбы православия и ислама как-бы одинаковые и православие это, скажем так, «христианский ислам». В философии культура рассматривается как комбинация двух взаимодополняющих, независимых частей — символа и языка, символа и знака. И вот тогда можна понять, что любая религия должна стать источником порядка в земной жизни. То есть символический агрегат религии порождает другую часть культуры — знаковую часть, и «в каждой наличной культуре существует определенное соотношение символизма и языковости, а точнее — систем их культурного потребления(Мамардашвили, Пятигорский)». В этой динамике религия противопоставляет себя, свой символический агрегат внешнему миру и создается бинарная опозиционная форма живой структуры общества— «структура-внешний мир», «символ-знак». Судьба для ислама и, что особенно фатально, судьба для православия сложились так, что противопоставила их, сделала для них внешним миром западное христианство и его произведение, западную цивилизацию. Но окружающий мир уже стал другим, он преобразован христианством и начальный опыт уже повторить невозможно. Фатальность для православия в том, что оно озабоченно своим сохранением и противопоставило себя западному христианству уже в периоде начинающегося движения, формирования знаковой составляющей цивилизации. Они (ислам и православие) как бы опоздали, мир, мировой поезд истории ушел и у них шансов уже нет.
Что же означает утверждение русскоязычного философа М.К. Мамардашвили о поражении, неудаче христианства на территориях восточных славян? Он был хорошим философом, сам никогда не занимался религией но, как думающий человек, такими вещами на ветер никогда не бросался и к этому надо отнестись как к глубоко и сложно уложенному содержанию, требующее распаковки и на которую у него не хватило времени. Не хватило времени распаковать его.
Понятно, что у него успех христианства не означает количество верующих и храмов и, исходя из того что сам философ занимался проблемами генезиса и существования цивилизации, можно понять что у него определение «успех христианства» подразумевает именно это — образование человеческой цивилизации. Именно христианства создало западную цивилизацию и именно эта цивилизация является единственным образованием на планете, которое, по его мнению, механикой своего существования может пока удовлетворительно решать индивидуальные и планетарные человеческие проблемы.
И вот если мы возьмемся распаковывать этот смысл, поразительно легко, интуитивно, выскакивает следующее определение — наши образования или наши государства на этих территориях не является христианским странами, в конце концов эти образования не имеют вообще никакого отношения к той цивилизации. Именно интуитивно, потому что логично, на первых порах, трудно вывести это определение. Трудно потому, что внешне мы похожи и, что особенно блокирует такую логику, мы пользуемся одним терминологическим языком — то ли научным то ли религиозным.
Где мы разминулись с ними? Причем «разминулись» надо говорить в настоящем времени, поскольку говорится об основах цивилизации действующих вне времени, тех, которые сами создают время.
Философ говорит, что мы не евангелизированы.
Мы остались варварами, язычниками и текст Священного Писания проходит мимо нас. Мы что-то читаем, анализируем текст, анализируем события описанные в тексте — А были они на самом деле? А как их объяснить или отвергнуть научно? Тогда же как тот текст не изучается и в нем не анализируются отдельно все события, описанные в Священном Писании. Вообще Священное Писание и события, которые в нем описываются, это целостность которая не анализируется. Священное Писание не описывает исторические события а создает их, создает историю. Мы же, оставшись языческим племенем, из него хотим сделать инструкцию по защите веры, инструкцию по поступкам. Тогда же как из него даже нельзя делать инструкцию по тому как думать. Священное Писание предшествует всем мыслям христианина. Те далекие события, с учений Иисуса и Его жертвы, из столкновения этих учений и Его жертвы с иудаизмом создали сложный символический комплекс, который перемещается в пространстве и времени, создает свое время, создает каждое мгновение того столкновения и его предназначение одно — для каждого человеческого существа создать те условия, в которых свидетели тех событий, апостолы и простолюдины, пережили эти события и стали новыми людьми, христианами.
Текст Священного Писания обращен только ко мне и он не то что не является инструкцией для действий, а в момент моего чтения и, фактически, в момент его создания мной, он даже запрещает мне применять его для внешнего мира, только к себе. Как ложные христиане, мы, читая в Библии слова «человек грешный», эти слова сразу поворачиваем на соседа, который живет этажом выше и постоянно заливает нас или на соседа через дорогу, на священника, который по нашему делает что-то не по вере. Тогда как эти слова правильно надо читать — «я грешен». И все. Любые попытки в себе повернуть на других надо беспощадно пресекать и в продолжение этого жить по правилу — во всем что произошло в мире виновен только я один (!). Об этом и Заповеди Божьи. Библейская заповедь «не суди» запрещает это действие потому, что тебе никогда не видно отношения другого с Богом. Заповедь «не укради» дана не для сохранения частной собственности, милостыню ты даешь не для спасения нищих. Украв ты себя губишь, не нищий тебе должен благодарить а ты нищему должен быть благодарен за то, что дал тебе возможность понять что ты милосерден. Заповеди Божьи это не инструкция по защите веры, это не юридические нормы, которые ты должен заучить и одно из назначений христианской веры в том, чтобы ты Заповеди Божьи сам переоткрыл в себе. Как абсолютные истины, Заповеди Божьи нельзя употреблять в повседневной человеческой речи типа — нельзя нарушить, потому что... Нет никаких «потому что», никаких каузальных связей (!). И как абсолютные истины они непригодны для общения в обществе. Трудно это дается, но надо понимать, что Иисус должен был их выкладывать на человеческом, несовершенном языке. Другого не было. Поэтому иногда они кажутся парадоксальными. Особенно, например, то место где «любить врагов». Иисус был еще и добрым, как сказали бы сейчас, практикующим философом. То, чтобы мы любили врагов своих, это христианская предельная формула свободы. Она расшифровывается примерно так. Враг, угнетатель, дал тебе в морду, ты ему в морду, он тебе, ты ему сдачу, он тебе сдачу и т.д. И так ты втянулся незаметно и стал зависимым от него и его поведения, стал зависимым от внешних обстоятельств. Но ты же собирался освобождаться, быть свободным, «забыл» об этом... То есть христианство различает «освобождать» и «эмансипировать». Освобождать можно только себя, но эмансипировать кого угодно и предельная свобода это действия, которые полностью независимы от внешних обстоятельств, только изнутри христианина и никто тебя не может сделать рабом, воздействуя на те внешние обстоятельства. То место в Мамардашвили, где он говорит о неудаче христианства, можно дополнить другим текстом и местами из его книги «Символ и сознание», написанной вместе с А. Пятигорским. Тот ход христианства становится понятным, когда читаешь те места из книги, где авторы пишут о культуре как комбинации двух взаимодополняющих, независимых частей — символа и языка, символа и знака. То есть символический агрегат религии порождает другую часть культуры — знаковую часть, «в каждой наличной культуре существует определенное соотношение символизма и языковости, а точнее — систем их культурного потребления». И тогда любая религия может быть названа, как сейчас модно — «духовностью» — только при наличии того, чего она стала действительно этой «духовностью». Разговоры о том, что сама религия вместилище или емкость для некой «духовности» — это как говорят валяние дурака, а сам символический аппарат религии это пустые знаки без содержания и настоящая вера требует их материализации. И в данном случае на территории России христианство не материализовалось, не перешло во внешние цивилизованные, общественные отношения и православие это «герметичное» христианство, замкнутое само на себя и назвать его духовной основой чего-либо невозможно. Русская, да и украинская, культуры нехристианские и в этом есть то поражение христианства, о котором говорит философ. Можна еще так — это нехристианские культури потому что они хотят быть христианскими. Также и с верой. Мы никогда не будем верующими потому что мы хотим верить в Бога. И это снова разные вещи — верить в Бога и хотеть верить в Бога.
Можно сказать, что православие это симулякр христианства, соблюдение внешних форм при вторичности веры, наконец без веры. И сегодняшние процессы на Украине это как бы продолжение того состояния христианства, в котором оно оказалось на наших территориях. Их особенность в том, что помимо индивидуальной, простой симуляции веры, здесь пытаются симулировать и процессы порождения от символизма христианства второй части культуры. Это особенно карикатурно, поскольку можно еще понять как каждому симулировать, изобразить веру. Понимание создания всего комплекса культуры не существует и украинские религиоведы торжественно это называют поисками обществом «своей» церкви, наконец создание обществом этой церкви. На практике же очевидно, что в пику «русского мира» создается его близнец, «украинский мир».
Поэтому у нас необходимо говорить об особых отношениях христианских церквей с нехристианскими государствами. В принципе можна отрицать — Ну и что? Мало ли в мире нехристианских стран? Есть, но не такие и специфика здесь в том, что у нас государство сделало из христианства инструмент и это в дальнейшем стало чертой, в которую уперлась западная цивилизация. Все чаще от них, и у нас, звучат выводы что Россия и Украина ходят по кругу, вновь воспроизводится противостояние и тот же барьер Россия-Запад, который существовал в начале прошлого века. Тот да не тот.
У российского публициста Д. Шушарина есть книга «Русский тоталитаризм». Он прозорливо назвал этот, так сказать тоталитаризм, русским. То есть это уникальное явление. Но уникальность его в том, что это не совсем тоталитаризм, это не является правление которое размещается в ряду, на шкале других правлений и усилиями реформаторов или пророков и поэтов общество можно перемещать по этой универсальной шкале, заданной христианскими понятиями добра и зла. Популярное выражение «умом Россию понять невозможно» отмечает скорее то, что язык западной цивилизации привязан, создан этой шкалой и невозможность понять происходит от отсутствия языка для описываемого Шушариным явления. Явление этого «тоталитаризма» выпадает, существует вне шкалы добра и зла. Это очень интересное для изучения явление и это изучение надо начинать с понимания основной разницы между западной цивилизацией и тем, что происходит на территории России, необходимо обсуждать, проговаривать все это и искать нужный язык. Если основой западной цивилизации являются формализованные отношения между людьми, то в России, в противоположность этому, пытаются создать массовую духовность, общество, где лица контактируют духовно, непосредственно душа с душой. Отсюда же и «душа с душою говорит», загадочность «русской души», повальное пьянство, которым пытаются облегчить это общение, снести и прекратить любые попытки создать ну хоть какие-то формальности в общении. Но если честно и прямо — то там ничего нет, пустота. То есть там, где душа — там какой-то бесконечный потенциал всех возможных человеческих состояний и проявлений, эмбрион. И наше общество это неструктурированное желе, созданное этими склеившимися эмбрионами. В русской философии есть утверждение, что русским присущ дополнительный специфический нюанс, связанный со старой русской традиции, восходящей к исторической интерпретации христианства. Русскому православию свойственна определенная подавленность, почти эмбриональное состояние духа, благость ... Это — своего рода болезнь подавленной духовности, находящей удовольствие в своем эмбриональном состоянии, всегда более богатом, чем состояние, уже одетое в форму. Исторически так сложилось, что русская культура всегда избегала форм, и в этом смысле она ближе хаосу, чем бытию. Можно добавить — удовольствие находиться и удовольствие наблюдать, сопереживать. Отсюда, наверное, любовь Рильке к России и его знаменитое — Россия это территория очень близкая к Богу. Как-то так. И вот если додумать эту русскую интерпретацию христианства, то можно утверждать, что виной такого положения дел является и положение самого православия. Христианство попало в ситуацию, в которой не было поля для движения, для полноценной реализации Нагорной проповеди, для евангелизации населения. Российский выражение «поэт в России — больше, чем поэт» — это диагноз и русскими уже было сказано, что продолжение Достоевского и Толстого это «Черная сотня», «Русский мир», Дугин, Изборский клуб. То, что оба писателя на финише творчества создавали свои евангелия, свидетельствует об их особом чутье, видении, которым они засекли отсутствие христианских истоков в русской культуре, поняли что мы нехристианские народы, христианство проиграло. Ну и как пророки, созданные этими видениями, начали вещать. Но время пророков прошло.
Возвращаясь к прошлому противостояния, заметим, что тогда был мир капитала против светлого будущего. Но сейчас мировая оценка становится жестче, глубже и согласно ей, ну еще не на 100% согласных, Россия — угроза человеческой цивилизации. По крайней мере западной. Как это понять? Если западная цивилизация это цивилизация, в которой главным действующим лицом является христианский Бог и если существовала и существует ей угроза, то она может исходить только от образования с другим действующим лицом. Какие же другие действующие лица знает и видит именно христианство? Сатана не подходит — согрешивший архангел, да еще и сам косвенно участвовал с Богом в сотворении мира. Остается один, до конца не понятен и четко не описан. Антихрист. Причем утверждение в Священном Писании что это личность, наверное неправильно. Это стабильная структура, которая время от времени создает или рекрутирует разные человеческие существа и они одновременно и создают ее. Когда это началось — трудно сказать, но после 17-го года они начали особенно интенсивно искать, звать Его. Без царя и Бога в голове они, подсознательно, уже ждали такого и Он пришел. Пришел и сказал — я освобождаю вас, Бога нет, грабь награбленное и я все беру на себя. Неважно кто пришел — ульянов, джугашвили, еще кто-то. Их была очередь от мала до велика. Все становились в очередь желающих грабить, жечь церкви, доносить, конвоировать, убивать. Думали что как Он взял все на себя то обойдется. А нет. Затем начали жрать друг друга, потом детей своих. А дальше Он предложил им новый общественный договор, на новой основе.
Очевидно, если взять основой человеческой общественной структуры описанный Луман биполярный (двоичный) принцип — да / нет, черное / белое, добро / зло — то тогда это должна быть угроза самому принципу. Не самому миру, который строится двумя христианскими персонажами — Богом и Сатаной, а принципу. Сам Луман полусерьезно-полушутя называл Сатану главным строителем мира. В этом мире нет места для третьего лица, он действует до сотворения мира и понять и описать его сложно. Структура Антихрист и его личности должны действовать до сотворения мира и пробовать заменить сам принцип. Где и как? Так вот — двойной принцип предусматривает участие человеческой воли, труд самого человека в выборе между «да» и «нет», между добром и злом и наконец, что важно и без чего нет выбора — ответственность за выбор. Антихрист предлагает третью позицию — отказ от выбора вообще и новый договор — отдайте мне ваши души, откажитесь от выбора, от бремени ответственности и я выбор сделаю вас сам.
Д. Шушарин писал — «Секрет успеха путинской власти – отсутствие харизматичности у ее обладателей, мимикрическое и сущностное слияние с большинством. То, что намечалось как тенденция в прежней тоталитарной модели, реализовалось ныне – масса поглощает власть, десубъективирует ее». Здесь, наверное, как и у Г. Павловского с его Иронической империей - «Российская Федерация не рушится, поскольку ее нет в качестве государства, ансамбля национальных институтов — она лишь государственность, его правдоподобный и эффективный заместитель», — решается задача как об этом говорить, выработать язык и, соответственно, затем какие-то программы, приспособленный язык к уникальности того социального конгломерата, что образовался или образуется на наших территориях. На него перенос исторических аналогий невозможен, начиная, например, с термина «власть». Похожее и у Мамардашвили — «Нами управляют посредством нашего взаимного управления друг другом. Власть амфорна, она растворена в том, что люди сами над собой делают. Власть всегда устранена. Мы даже не можем найти эту власть, которую можно рассматривать как противника. Вот это есть реальность. И она действует, а не слова, которыми мы это называем. Слова-то языка по происхождению европейского, содержащего всю эту политическую терминологию, а они переносят на социальный кисель, в котором у людей, употребляющих эти слова, нет внутренних эквивалентов этих слов…»
По Луману структура — это динамическая граница которую сама структура устанавливает с внешней средой. При этом структура самой среды не видит а только пользуется ею, непрерывно строя из своего материала внутренние модели, которыми реагирует на вызовы среды. И вот сейчас, с нашего уникального места можно наблюдать, как структура их цивилизации, при столкновении с нашей средой пытается привычно строить описание. И терпит полный провал, нет у ихнего языка средств для описания нашей среды. Во многом это связано наверно и с тем, что при общении мы имитируем язык их смыслов и понятий, подражаем им. Что совершенно исключает диалог и понимание. Ведь понимание предполагает общность целей или ценностей. Какие цели, ценности могут быть у подражания? Да такие же, подражаемые. Т.е их цивилизация в лице нашей, внешней для них, среды столкнулась с симулякром, с мороком, который не может быть ни их структурой ни внешней средой для их структуры. И эта неспособность ни ассимилировать среду ни провести границу с ней, наверно и есть самая главная угроза их цивилизации.
Причем наверно и мы, ихняя внешняя среда, до этого инертная, пытаемся организоваться, пытаемся создать квазиструктуру, замкнуть дискурс на некую целостность. Ведь любая общественная структура, созданная и поддерживаемая коммуникацией, только тогда структура, когда она замкнута. Это и будет тот своеобразный новый общественний договор, по Шушарину — «сейчас в России абсолютное большинство населения счастливо от того, что власть их не только ни к чему не побуждает, но, напротив, просит не делать никаких усилий». И далее, в ситуации, когда история «неожиданно оказалась соотнесенной с нашей жизнью не через цепочку каузального опосредования, но непосредственно»(С.Аверинцев), мы наблюдаем, прерываемые катастрофами, попытки наличного общественного состояния на наших территориях замкнуться, выработать собственные ценности и создать на этих ценностях целостность, т.е. структуру. Похоже на то, что в этом противостоянии западному миру, в использовании уже его как окружающей среды, новая структура пытается замкнуться созданием механизма, в котором симулякром христианства имитируется различение добра и зла, механизма, назначение которого только одно – уничтожение прилегающей цивилизации. Христианской, замечу, цивилизации.
