А.В. - Что происходило в городе во время оккупации террористами из ДНР?

Г.К. - У меня под домом были грабежи. На первом этаже у нас расположен магазин оружейный. И они пришли сюда, эти подонки, человек пять, молодые. Когда они пришли, еще светло было. Я это все не видела, вдруг звонок резкий в дверь. Стоит соседка: «Галина Климентьевна, быстро выходите, мы уже все собрались, посмотрите что творят!» Мы выскочили все на улицу, но дед глянул и пошел домой. А окна разбитые, уже оружие тащат, все, что там лежало. И у них с собой было бутылок шесть или семь Коктейлей Молотова. Прямо под нашими окнами, ты понимаешь, сердце оборвалось, когда они громили окна. Это война. Как сидеть дома?

Короче говоря, мы вышли: «Ну ребята, ну что вы в самом деле?» Соседка говорит: «Вы понимаете, что это магазин Хотлубея?»

- Да, понимаем! Нам Дима руку пожал. «Пожалуйста!», — говорит.

Кто тот Дима я сначала не поняла, а потом узнала, что то сын Хотлубея. Ну, мы стоим, они выносят это оружие, а мы что можем, кидаться драться с ними? Сейчас эти окна, которые они разбили, заложены бетонитом. Выносили оттуда автоматы, все оружие. Мы стоим: «Ребята, ну не надо, не надо!»

- Нам разрешили. Стойте, нам разрешили.

А потом один говорит: «Давай бутылки сюда, будем в окно швырять». И мы вдвоем, я и соседка рванули за ними: «Мальчики, дорогие, родные!» Я со слезами на глазах, правда я плакала: «Мальчики, родненькие наши. Ну, это ж вы поймите! Грабте этот магазин. Заберите у него все. Если вас что-то интересует – заберите еще. Но не кидайте сюда Коктейли Молотова. Здесь старики, здесь дети. За что мы погибнем? За хотлубеевский магазин?»

А вторая соседка еще и говорит: «Да там, уже ничего нету. Ничего страшного»

Я говорю: «Как ничего страшного? Там порох!»

А она: «Там бронированная дверь. Я там работала уборщицей, я видела»

Я говорю: «Ты понимаешь, что если будет гореть и раскалится бронированная дверь, то от нашего дома куча обломков останется. Порох же не только от огня взорвется, а просто дверь раскалится и он взорвется»

И она тогда подошла к ним и вроде как дурочка говорит «А вот этого парня я знаю. Он из дома напротив».

Он: «А ты откуда знаешь?»

Она: «А я там работала, я видела тебя»

Они стояли. Смотрели, смотрели. Потом взяли эти бутылки и разлили по асфальту. Тут весь асфальт горел. Они говорят: «Так, пошли теперь в продовольственный».

Они ушли. Никто в тут ночь не спал, мы ходили вокруг дома.

А потом на следующий день директор магазина, лысый такой. Пригнал две машины и выгружал в мешках, в ящиках порох. Настолько неприятно. И вдруг через некоторое время создаются митинги. ДНР будет! А во-первых, Хотлубей отправлял на Антимайдан автобусы, платил деньги. Мне Тоня подруга звонила, говорила: «Я тоже хотела поехать, но у меня Вовка приболел. Ну чего не подзаработать в Киеве? Наши бабы почти все поехали». Он туда на Антимайдан поехал и тут ребятам выносил чай. Вот такая власть была!

Я близко не подходила к их баррикадам. Но вот эти митинги с красными флагами я увидела. У меня аж затрепетало все. У меня написано в стихах.

Україно-україно

Я якось не розумію.

З якої причини,

Ходять люди з прапорами іншої країни.

А.В. - Еще какие-то случаи, связанные с террористами были?

Г.Б. - Ехали мы с дедом и правнуком Димой в трамвае. По бульвару Шевченко. И на какой-то остановке заходят трое. Пьяные, замуленые, грязные. И говорят: «Мы из ДНР, вы нам должны скинуться, кто сколько может на развитие республики. Мы вас защищаем». И пошли по салону дань просить. Ну кто-то давал, кто-то не давал. Дима перепуганными глазами на них смотрел.

Я тебе скажу, я только на семьдесят четвертом году жизни поняла тех людей, которых называют бандеровцами. Потому что то, что я пережила в 2014, они пережили в 1939 и еще страшнее.

А.В. - А на референдум люди стояли в очереди под вашими окнами?

Г.Б. — Поверьте дорогие мои. Ни одного солдата с оружием здесь не было. Здесь добровольно шли люди в райисполком жовтневый голосовать. Тут от самой Карасиевской шириной в десять человек под окнами шли как на митинг. «Мы голосуем, мы хотим в Россию, в ДНР! Мы образуем республику, Россия эту республику заберет, и мы будет тут жить!» Я стою, дед меня гнал с балкона, я стою и громко так говорю: «Господи, столько дебилов одновременно я еще в своей жизни не видела!». Дед говорит: «Уйди с балкона, стоишь гавкаешь». Потом дед пошел туда, посмотрел как там голосовали. Кто-то говорит: «А я за соседа!» А ему: «Иди голосуй за соседа!». Потом уже говорили: «Заставили под оружием!» Не было никакого оружия. Все довольные, добровольно шли. Все приезжали голосовать. И с семнадцатого микрорайона. И с тринадцатого.

9 мая собрались люди на демонстрацию. Дед пошел, сказал: «Я пойду и в строю пройду». Я ему говорю: «Дедушка, какой строй? Я не хочу» Я вышла до драмтеатра, знаешь, посмотрю, как люди идут, ну интересно. И меня возмутило то, что шли почти все с красными флагами и кричали: «Россия! Россия!» При чем здесь Россия? Ну настолько это было тяжело, ну им уже под девяносто лет ветеранам. Идут этот тюльпанчик держат. Они им праздник устроили. Я такая, что перестреляла бы всех этих тварей с красными флагами. Люди вышли к Вечному огню вспомнить ветеранов. А они тут власть поменяли!

ДНР пришли раньше. А 9 мая, когда шла демонстрация, то ДНРовцы в этой демонстрации были. Зашли они в милицию, всю милицию раскурочили. Я этого не видела. Когда увидела вот этот митинг, это скандирование, то ушла. Я уже не могла на все это смотреть. Идут старички, ветераны войны. Потом даже в стихотворении написала.

Болит душа и сердце.

Откуда ты взялась вся эта мразь?

И хочется сказать: «Ну что за зверство?»

И если ли у этих подонков мать,

Что посылала своего сына бить грабить и даже убивать!"

Они тут черти что творили! И тут со стороны аэродрома наши танки! Это Коломойский организовал там Днепр этот. Пошли сюда. ДНРовцы стреляли в ответ. Вот это, что часть дома осталась тут, это танк выстрелил. Но выстрелили не они. Они как-то оставили этот танк. А детвора залезла, нажала там кнопку и получился выстрел. Короче, безобразие полнейшее. Никакой власти в городе, ничего. Где та милиция? Они тут и по магазинам лазили. "Вот! Вот! К нам придет Россия!" Ну а потом их поперли отсюда. Это Днепр тут был и Ляшко.

Я конечно очень рада, что отогнали эту шваль, поставили на границе наших. А как страшно было когда бомбили Восточный, Там же тридцать человек погибло. Рынок разбомбили. Лена, дочка моя, была на работе, ей говорят: "Лена быстрее едь домой. Там вже неизвестно что". Она приехала, Женя был дома. И говорит "Стекла дрожали, но Лена до этого стекла обклеила скотчем, чтобы стекла не рассыпались"

Соседка в их подъезде была, ей 27 лет. Она все время говорила: "Как будет хорошо, если у нас будет ДНР. И мы будем русскими, и русские школы, и наши дети будут русскими". Лена говорит: "Я все время не спорила с ней. Но говорила – "Отстань ради бога. Чем тебе сейчас не жизнь? К чему ты стремишься?""

Так вот, когда бомбили, попал в нее снаряд, ее в клочья разнесло, а девочке 3,5 года оторвало ножки. Куда ты стремилась? Как говорится "Бог не Тимошка, видлит немножко".

Люди не хотят мыслить. Люди прожили в Советском Союзе, и людей отучили думать. Как же было? Если закончил институт, ты же не думаешь, где ты будешь работать – тебя пошлют. На работе, даже если он будет пить, его не уволят, у него двое детей. Его работой обеспечат. Хоть ты будешь получать копейки, но работа у тебя будет.

Как Таня Фесенко, когда она не поступила после 10 класса. И не поступила, и на работу не пошла. И милиционер пришел участковый. "Ты будешь устраиватся на работу? Или за тунеядство будем судить?" Отец как накинулся: "Я что дитя не прокормлю? Она завтра куда-то поступит или пойдет работать". И вот это отучение думать, ситуация, что за тебя думают. Как ты будешь – это за тебя партия решит. А ты закрой рот, иди паши. Партия решала все. Любого человека спроси – он толком не расскажет.

Было страшно во время ДНР из дома выходить, по улицам ходить. Было страшно когда темнеет ночью. Неизвестно, что будет. Мы ложились спать одетыми, деньги, документы в карманах держали. Чтобы успеть выйти. Ну если разрушат, то разрушат. А так с собой хотя бы деньги и документы.

Воды набрали во все емкости. Документы висят в коридоре на гвоздике. Воду отключают, очень тяжело.

А.В. - Как ты оцениваешь обстановку в Мариуполе после освобождения?

Г.Б. - Сейчас новый мер. Выбирались хорошие ребята. За которых мы ходили голосовали. Мне когда позвонила Валентина Григорьевна и говорит: "Ну что ты это самое? Как ты думаешь что будет?" Я говорю: "Ну что тебе сказать в двух словах – просрали Мариуполь и все. Можно было "Силу Людей" выбрать". Ну шо маэмо, те маемо. Он вроде кипешиться. Туда, сюда. Но это из той же когорты, что Ахметов, Азовсталь. Они работают на своего папу.

Тот же Ахметов. Люди восхищаются: "Он приносит макароны, гречку". Ой, у него 17 миллиардов на счету!

Единственное что заметно – людей стало меньше и немножко город стал чище. Вот правда. При Хотлубее было грязнее. А сейчас чище. Он берет этих молодых, что бежали из ДНР, он дает общежитие, деньги. И снег только упал, три парня метут в 5 утра. И я в 8 часов иду на рынок, и тротуары все убраны. Ну какое-то... есть сдвиг. Но даже если человек имеет 100 рук, он сразу все не наладит.

У нас если три бабы, то митинг. На остановках больше трех не собирайтесь, а то начинается митинг. Стояла я на остановке на Нахимова. Сидели три бабы и как развели митинг. И я слушала, слушала, достало. Говорю "Захлохните! Голова болит от вас! Митингуете тут!". Они заглохли и смотрят на меня. А мужчина говорит "Какая вы умница, я хотел сказать, потом думаю, чи отлупят". А я один раз молчу, а второй раз взорвусь.

Нас называют дети войны. Тех, кто войну пережил ребенком. А сейчас такие же само дети войны растут. Я войну почти не помню, но до сих пор, когда какой-то глухой удар слышу, то вздрагиваю. До того мне неприятно. Даже когда дети мячом играют в доме. Так у меня в памяти отложилась война. Когда мы жили в селе во Вторую мировую, то фронт два раза через нас прошел. Когда немцы наступали, и когда отступали. А эти уже четвертый год воюют, и разрывы слышны. А дети растут под эти звуки.

А.В. - А про Вторую мировую хоть что-то помнишь?

Г.Б. - Чуть-чуть помню, но в основном по рассказам матери. Вспомнить могу то, что всегда люди кучкой держались, кучковались. Где-то прятались, где-то в подвале сидели, даже доходило до того что под столом.

Потом школу нашу разбомбили. Прибежали дети, говорят: "Давайте, пойдите посмотрите!", а мать говорит: "Быстро домой! Быстро все домой!" Очень много было воронок от снарядов, и мы в них залазили и по кругу бегали. Это уже после войны было. Мы были дети и войны не ощущали.

В нашем доме жили немцы. Одну комнату заняли. И среди них были хорошие люди, а были такие, что кричали. Один немец шоколад мне дарил. А один раз зашел в хату наш полицай и как давай кричать на нас. Кого-то он искал. Я перепугалась, расплакалась. А немец его вытащил его на воздух, тычет в меня пальцем и говорит: "Киндер! Киндер!"

Немцы просили мать постирать им. И каждый раз, когда кто-то просил постирать, то приносил кусок мыла. И назад уже не забирал. А сколько там того мыла надо было, чтобы постирать? Ну у матери и скопился чемодан мыла. Так немцы, когда отступали, ничего не взяли из хаты. Зато красные забрали этот чемодан.

А.В. - А во время войны мама твоя жила с дедушкой и бабушкой? Когда немцы были, она не работала?

Г.Б. - Во время войны она не работала. До войны она работала в школе. Мой родной отец был летчиком, и пошел на фронт. Прислали за ней машину, как за женой офицера, и сказали, что надо ехать в эвакуацию. А мама сказала: "С кем? С вот этой крошечкой? Ей молочко нужно. Ей все нужно. А где я буду брать? Чтобы похоронить ребенка? Не поеду. Убьют, значит убьют, но вместе в моей хате".

И мать не поехала, остались. Дело в том, что у нах была корова. Эта корова выручала. Немцы ее не забирали. Молоко бывает приходили пили. Но корову никто не забирал. И телка была. И когда уходили в другое село, то решили забрать телку. Она вот-вот сама должна была отелиться, корову оставим, а телку заберем. И в будущем будет у нас корова. Ну отошли, метров за 500, слышим шум, оборачиваемся — корова. Перегрызла веревку и бежит следом. Бабушка так плакала, говорит: "Она же за своим дитем бежит". И вот это молочко нас спасало потом.

А.В. - А почему вы в другое село переезжали?

Немцы сказали: "Переходите в другое село, здесь будет линия фронта, и вы можете погибнуть. Но что скажу — берите, что вам дорого". Мать говорит: "А что у меня дорогого? У меня дите". Ну дите завязала и пошла. А когда пришла назад, то ничего в доме не было. И это не немцы, это наши вынесли. У моей матери была хорошая одежда. Она же учительницей работала. И надо было прилично одеваться. И прибегает тетя Маруся вся в слезах и говорит: "Там Дуська в твоем костюме ходит! Давай ей морду набьем!" А мать говорит: "Та хай носит! Если ее это спасло, то бог с ней!"