Глубоко признателен журналу Commons за то, что в свое время подбросили мне идею написания нижеследующего текста, а также за то, что опубликовали его без купюр, предоставив автору полную свободу высказывания:) Текст, задуманный осенью как «горячая» рецензия на фильм Сергея Лозницы «Донбасс», по определенным причинам тогда так и не увидел свет; однако с течением времени перерос из одной рецензии сразу в две, став в итоге и вовсе не рецензией, а небольшим (медиа)философским эссе на тему гибридной оккупации, невозможности свидетельства — а в результате еще и апологией кино как «важнейшего из (площадных) искусств».
Краткая выдержка, о чем шла речь:
Актеры-маски из виртуального «Донбасса», в гротескном гоголевском стиле разыгрывающие курьезные случаи из жизни реальной горячей точки, оказываются более эффектными, более обсуждаемыми и конвертируемыми медиа, нежели сами первоисточники (на поверку оказывающиеся таким же «театром в театре»).
Сам Сергей Лозница, рассказывая о своем фильме, ссылается на перформанс Марины Абрамович как демонстрацию того, до каких пределов можно дойти во взаимоотношениях с подвластным и беззащитным человеком (снова все та же проблема сдвига границ и пограничных пространств). В сцене линчевания украинского военного разъяренной публикой режиссеру удалось полномасштабно воспроизвести этот механизм озверения толпы. Однако есть и другой аспект, увязывающий гротеск Лозницы с перформансом Абрамович, как и с современным искусством вообще. Современных художников-акционистов часто упрекают в скандальности, провокационности, нарушении моральных ограничений, будто само слово «скандалист» уже давно стало синонимом к понятию «художник». Но такое положение вещей сложилось только потому, что в эпоху пресыщенности культурными знаками и брендами искусство, прибегающее к трансгрессии, оборачивается эпатажной выходкой «за гранью добра и зла», что уже давно является не прихотью «играющегося интеллектуала», а едва ли не единственной возможностью заявить о себе и своем творчестве. «Донбасс» говорит с нами на монструозном языке истерического гротеска, показывая тем самым, что порой других способов сказать о реальности у искусства просто не остается. В мире, где кривое зеркало СМИ подменило собой действительность, приходится только рисовать карикатуры и кричать на языке плаката.
Если в «Отдаленном лае собак» автору приходится усмирять собственную камеру, заставляя ее фокусироваться на героях, то Лозница, несмотря на предельный антропоцентризм своих фильмов, в «Донбассе» словно отпускает камеру в свободное путешествие. Потенциальные герои, – под которыми предполагаются «реальные», «живые», «сложные» люди, – затаились на дальних планах, в сиюминутных деталях, в едва запечатленных киномгновениях. К таким «второстепенным» людям относятся «массовка» в роддоме, обитатели бомбоубежища, пассажиры автобуса, странная бабушка на остановке, пешеходы у блокпоста, другие случайные люди-картинки (Вспомните комедию Киры Муратовой «Второстепенные люди» — прим. А. З.). Все они находятся под «оккупацией»: не только в буквальном смысле, но и как представители «реального», «горизонтального», «бытового» мира, «оккупированные» СМИ и их репрессивным языком «второй реальности». В условиях оккупации каждый автор делает выбор: жить в своем времени или отображать его? Влиять на реальность или «убить» ее? Но именно благодаря этому «убийству времени» отражение будет иметь свою силу, ибо появится "screenshot" – «отснятая картинка» и «убитый экран». Иными словами, не существует реальности, не убитой с помощью медиа. Простая формула Маршалла Маклюэна "the medium is the message" знаменует переход к новому языку искусства, где посредник приобретает самоценность.
В таком случае камера перестает быть техническим приспособлением, а открывается в новом качестве. В обезличенном «Донбассе» камера и есть главный герой фильма, а переходящие из одного эпизода в другой актеры – только инструменты для ее переноса. Камера и отснятые ею материалы становятся артефактами репрессивной пропаганды. Так, сюжеты отснятых в самом начале фильма фейковых новостей смотрят обитатели убежища, в котором нет бытовых условий для жизни, зато подвальную полутьму освещают сразу несколько телевизоров. Чуть позже другие «медиумы» будут снимать на телефоны уличную расправу, а затем делиться друг с другом этим вирусным контентом во время гоголевской «женитьбы» Яичниц. Нет такой щели, в которую бы не удалось проникнуть метастазам пропагандистских технологий СМИ и интернета, и сам «Донбасс» – такая же информационная химера, бунт самоуверенных идеологических симулякров.
Полная версия текста на сайте журнала
