Украинский краснознамённо-жовтоблакытный оперы и балета им. Архитектора Пшонки шапито представляет пьесу с открытым финалом…

Акт первый

Конфликтолога от политики, замешанного в патриотизме, мутных делах средины 2000-ых, и прочих превышениях полномочий, вяжут с участием полтысячи модно экипированных спецназовцев. Девственно чистые броневики, которых воины-фронтовики видели только по телевизору на военном параде, прилагаются. Взращённую подозреваемым плантацию укропа уничтожают по всему Днепропетровску.

Внезапъ-но. Перед вторым туром мэрских выборов в этом городе. И после неожиданно удачного результата политсилы, слишком бодро критикующей Лидера нации. «Никакой политики» — виновато рисует на декорациях бывший политзэк Луценко. Хор миллионеров, исключительно в рамках «солидарности» подпевает ему во все глотки.

Часть публики ожидала подобного сюжетного поворота, но недоумевает, выдвигая претензию — а где остальные участники массовки в наручниках? Где клоуны с прошлого сезона, обобравшие зрителей до нитки, не выходя из образа? Партер шокирован тем, что давно было обещана постановка с другими эквилибристами на доверии и просто обычными карточными шулерами, а конфликтолог-агроном лишь предлагался в довесок, как замыкающий первую сотню гораздо более заслуженных артистов. Многие требуют вернуть деньги за билеты, уплаченные авансом ещё в мае 2014-го.

Галёрка, зарезервированная профсоюзом Министерства правды, оргазмирует. Обсуждая верхушку айсберга, они не замечают его обросшей тиной, прилипалами и паразитами подводной части.

Акт второй

Городовой заявляется на согласительный совет в парламент и тычет Председателю повестки для старых злоумышленников, которые на это собрание отродясь не ходили. Председатель, нарушая закон, пафосно дует губы в телекамеру, потеет от заботы про малэнького украйинця и отказывается принять бумаги, изображая радение за справедливость. Злоумышленники спокойно читают за эту новость в интернетах, смеются, а иногда даже и ржут до появления икоты.

Предъявы Городового умиляют детской наивностью и способны возбудить эротические фантазии лишь у престарелых избирательниц Олега Ляшко из глубокой провинции:

- господина Новинского, ни разу не должностного лица, а всего лишь собственника сети супермаркетов, в которой есть обычный внутрикорпоративный конфликт, просют допроситься по поводу «хищения бюджетных средств на 27 млн.грн». Хищения. Бюджетных. Ага. Розничным магазином, который что? Принимал участие в тендерах? Не доплатил дивидендов Фонду Дэржмайна? Не выдал чек генпрокурору, потратившего свои карманные деньги в киоске «Амстор» у недавно и хитро обращённой в украинское гражданство «суки православной»?

В зале гомерическая хохоть. Галёрка вошла в раж и вопит о наступившей Эре Немилосердия. Читают коллективный либерально-атеистический молебен духу Глеба Жеглова и его завету за вора, который должен сидеть в тюрьме. При этом не понимая, что в украинской политической матрице никакой ложки не существует, бо её украли ещё до нас.

Олигарх готов дать показания. В зал вносят хоругви. Новинский танцует гопак, надев на голову русский кокошник.

- Мадам Королевскую, косноязычную «Соньку „Золотую ручку“, хотят обвинить в незнании грамматики украинского языка? Или может всё-таки в том, что она на добытые в копанках бабки показушно кормит бабок донецких, фанатеющих от русскава мира?

Публика стихает, понимая, что Королевская от такого расклада только выиграет. Посрамит преследования хунты и поднимет свой рейтинг среди ватного лохтората. На той территории, где минскими скрижалями предписано привести к власти бандитов и террористов.

Галёрка расплавила своими „лайками“ серверы Цукерберга, раздаются голоса с предложением передать Лидеру нации полномочий чуть больше, чем все. Надежды образованных и требовательных гурманов на посмотреть разбор полётов лошади Королевской по заслугам, тают на глазах. Все видят, что Наташу распиливать на части никто не собирается. Факиры нагло разводят лохов с подтанцовкой.

- мсье Вилкула, который единственный таки имел бы шансы не только получить в пыточной СБУ по лбу ногой за открытый сепаратизм, но и сверить свою подпись на многих документах о продаже госимущества, работе по совместному распилу бюджета в команде у старика Азарова-Козлодоева и просто фамильной приватизации отдельно стоящего Кривого Рога, угрожают допросить о его роли в возрождении антифашистской оппозиции. Но Городовой, исполняя предписание пославшего его Генерала, делает лицо и сообщает, что найти Вилкула не представляется никакой возможности. Участия в выборах тот не принимает, с людьми не встречается, через украинскую границу по Европам не мотается, по месту жительства притворяется не годным к строевой.

Сам Вилкул наблюдает за мизансценой из-за кулис, едва пройдя таможенный досмотр и направляясь на съёмки рекламного ролика. Его отрыжка, принесённая из ресторана молекулярной французской кухни, свидетельствует о его глубокой стурбованности художественным приёмом ГПУ, неудачно притянутом за уши генералами и городовыми во взрослую жизнь прямиком из Театра Юного зрителя.

Народ лютует, многие бросают на сцену газетные вырезки, кто-то показывает репортёрам на смартфоне видео с организованной Вилкулом бандой „титушек“. Под крики „ганьба“ публика ищет глазами режиссёра, чтобы подержаться с благодарностью ему за шею.

На галёрке Баран Блевитов теряет от счастья сознание. Жизнь удалась. Этот постановочный спектакль — лучшее, что он видел в своей жизни. Его едва возвращают назад из обещанного реформами Рая, дав понюхать шоколадный батончик 'Roshen'.

Акт третий

Ружьё, которое валялось на краю оркестровой ямы ещё с начала спектакля, наконец-то выстрелило. Генпрокурор, укрытый за многослойной бронёй едва спасся. Боевик, явно подготовленный врагами государства, выстрелил вслепую и попал. Не попасть в оконный проём с 40 метров было трудно, и он не смог. Даже вопреки ненужному тепловизору, не способному проникнуть своим взглядом сквозь стекло. С таким же успехом он мог бы стрельнуть из рогатки в кирпичную кладку здания ГПУ в расчёте на то, что цель — выдающийся борец за коррупцию и все свои не до конца задекларированные 3 дома, духовный соратник Пшонки и просто отец украинской бриллиантовой прокуратуры господин Шокин — будет убит обломками обрушившегося здания.

Стрелок не схвачен, но так как он несомненно нажимал на спусковой крючок пальцем правой руки, основной версией покушения на окно рассматривается месть радикалов из „Правого сектора“.

Зрители рыдают. Теперь уже от смеха. Осмеянный прокурор, которого все по замыслу должны бояться и уважать, вызывает жалость и презрение.

Партер предлагает провести медицинское освидетельствование окна на предмет вменяемости. Театральные критики негодуют, заявляя, что стали свидетелями грубого плагиата. Кто-то хочет выдать поджог газетного киоска за пламенеющий Рейхстаг. Хунта злорадно ухмыляется, выпячивая грудь от удачно задуманной комбинации, и переписывает из фейсбуков IP-адреса тех, кто фотожабит покушение.

Пришедший в себя Баран Блевитов приобретает от радостного возбуждения нервный тик, и случайно нажав Shift, регистрирует на сайте президента петицию сразу с тремя требованиями – простить ему кредит, взятый в „Приватбанке“ на покупку ноутбука, конфисковать все автомобили „АвтоМайдана“ в пользу спецназа СБУ, и запретить упоминать слово Президент с маленькой буквы даже устно. Его соратники по галёрке набивают на груди татуировки с рецептом „Киевского торта“ от фабрики Карла Маркса.

Звучит пафосная, минорно-мажорная музыка, с нотками неотвратимых решительных реформ. На заднем плане сцены артисты массовки из различных партий меряются гонорарами. Депутат Парасюк встаёт, чтобы сделать предложение соседке – Жанне Усенко-Чёрной — перекраситься в брюнетку и заняться любовью в извращённой форме, но делает в трёх словах две ошибки и посылает её подальше – в библиотеку, оттачивать знание Шопенгауэра. Жанна в ответ объявляет себя веганом и стрижётся в монахини. Её уводят, награждая переходным орденом Охендовского. Спикеры из СБУ и ГПУ, перебивая друг друга, читают монолог неизвестного героя пьесы над его же могилой, обращаясь к уверовавшим в Истину — „Бить или не бить“.

Акт четвёртый

Сцена покрыта полутенью. Какие-то люди в масках, на которых демонстративно написаны фамилии крупным шрифтом, двигают на глобусе Украины огромные шахматные фигуры. После кульминационной вспышки выстрелов в предыдущем акте, публика оглушена и ошарашена. Фигуры давно превратились в живых людей, но отплясывают дикие па, вторя движениям обезьян, гиен и прочих кровососущих, но зрители отказываются верить происходящему, справедливо полагая, что додуматься до такого обмана гениальный режиссёр мог, но явно не хотел. Под удары литавр на авансцену выносят жирную тушу спящего сурка.

„Увидит ли он свою тень?!“ — громыхает хор, риторически обращаясь к пулу приближённых журналистов и обозревателей из удобных СМИ. „Тень… тень… тень“ — отвечают эхом закулисные масные басы, вызывая плотоядные улыбки жирных от крови и награбленных долларов почётных сидельцев в одной из позолоченных лож первого яруса. Они приросли к своим креслам, занятым уже пять лет тому назад. Они по-прежнему делают этому театру кассу, заказывая музыку. Они всегда были на короткой ноге с антрепренёрами, и им даже импонирует, когда их именами пугают детей со сцены. За всё уплочено. Их фамилии не могут войти в список обвиняемых, это удел умирающих за правое дело невинных героев. Зритель охотно платит за комедию, но по-настоящему восхищается только трагедией.

Галёрка рукоплещет. Разобрав по пунктам щепки достоинств спектакля, они отбрасывают из своих заслеплённых глаз брёвна двуличия, манипулирования и неприкрытого избирательного правосудия, заклеймив зрячих меткой предателей.

Прозревшая публика просыпается и обнаруживает, что уже второе десятилетие ходит на одно и то же представление – „День сурка“. Несмотря на то, что два года тому назад платила кровью за исход из порочного круга, гоняющего всю страну с выбором между плохими и очень плохими артистами. Люди в надежде прислушиваются к дыханию побеспокоенного зверька и стараются уловить свежие нотки в его поведении, до последнего веря в невозможное – что он станет предвестником скорой весны, которая наконец-то заставит всех „жыты по-новому“.

Не понимая того, что сурок – такой же подневольный исполнитель воли главного режиссёра. Которые поочерёдно сменяются на посту, но продолжают гнуть один и тот же репертуар, давно приручив бедное животное и превратив его в послушную марионетку, доставая его как кролика из цилиндра фокусника для иллюзии правды. Цырк с дрессированным сурком, притворяющимся сонным, продолжается. Пока народ пребывает в отведённой ему послушной роли зрителя, эти убогие шоу будут продолжаться ещё очень долго…

Занавес.

©ЦЗ