Бегу под дождем рядом с Привозом. Толкотня, машины гудят. Забегаю под «козырек» киоска, прошу сделать кофе. Там уже прячутся двое пенсионеров: один продает какие-то газеты с рук, второй не продает, но судя по общему состоянию и запаху — бухать начал с самого утра. 1967 года. Ну или годом раньше — так и не определишь сразу.
- Вот когда наши с американцами в последний раз воевали, — говорит тот, который с газетами, — они ж тогда и поняли, что так нас не победить...
Ух ты, думаю, какие экземпляры. В голове уже небольшой спич готов на предмет «последняя битва нас с американцами». А к ней солидный довесок о том, как американцы развалили нашу экономику, научили воровать с заводов, обоссали лифты и убивали классовых врагов пролетариев по причине нежелания делится коровой с колхозом. Нормальный спич. Два раза уже высказанный при разным обстоятельствах случайным людям в общественном транспорте. В 8-м троллейбусе это так зацепило отставного русского офицера, доживающего жизнь алкоголиком на каком-то одесском заводе, что крики о том, как ему все надоело, заставили пассажиров выпроводить его из троллейбуса. Выходя он проклинал бандеровцев, хохлов, юлю, петю, сеню, пиндосов, меня естественно. Не знаю насколько почетно быть в таком списке.
- Поэтому, — прерывает собеседника второй, — я с тобой и не пью. Ты американцев только в кино видел. Поплавал бы с мое.
Разворачивается и, шатаясь, идет в сторону центра. Дождь, лужи, трамвай звенит криворукому мудаку, припарковавшемуся прямо на рельсах. Оглядываюсь на газетчика — молчит. Вода с «козырька» капает прямо на газеты. Он этого не замечает, уставился на что-то на асфальте.
***
Или моя мама. Ей 65.
- От падлюки! — ругается. — Виступають по телевізору цілими днями. Шоб вони всі сдохли!
- Кто? — интересуюсь.
У меня телевизора нет, а у мамы он работает с утра до вечера. Однажды не включился с утра — обзвонила всех родственников. Они вначале не поняли что случилось. Не могли разобрать ее стенания. Думали умер кто-то.
- Та всі. Морди відїли. Диви!
Тут я почти солидарен. Показывает пальцем на какого-то мужика в костюме.
- Бандюк!
Переключает каналы. Концерт в красивой студии. Поёт Валерия. Мама расслабляется, делает погромче. Ну значит, чтоб не все подохли, — думаю, — некоторые таки выживут.
***
Или тот русский офицер из 8-го троллейбуса. Рассказывает вслух биографию пассажирам.
- Я всегда был русским! Хоть и из Херсона. Мы все в афгане русскими были. А сейчас вы хотите чтоб я своих земляков убивал? Не дождетесь!
Грозит кому-то кулаком.
- Я по указке американцев своих убивать не буду! Я — русский офицер!
Смотрит на меня меня, но я не удивлен, меня часто психи замечают. Не знаю почему им кажется что я идеальный слушатель их бреда. Может пахнет от меня чем-то таким? Безошибочно находят меня в толпе, подсаживаются, делятся своими жизнями.
- А? — ехидно морщится. — Голосовали за своих бандеровцев? А?
- Мне, -говорю,- с вами говорить не интересно, и не о чем.
- Ааа.- Понимающе кивает. — За блядь свою голосовали. Ну уж простите.
Пытается раскланяться.
- А вот скажите, — интересуюсь, — а то что вы пьяный в общественном транспорте посреди дня пассажирам мешаете, это американцы виноваты или это вас в афгане этому научили?
Это по больному. Кричит. В основном, мат, но есть и здравые мысли — например, выйти на остановке и набить мне морду.
Говорю все что думаю о нем, совке, юлях-хуюлях и предлагаю выйти на две остановки дальше, чтоб ближе к вокзалу. Одесса — Рязань скоро отходит, переживаю что опоздает. Снова предлагает выйти прямо сейчас и сойтись в ратном мастерстве, но все так же продолжает сидеть. Вмешивается женщина и обещает что если он не выйдет, она его сама выкинет. Она, наверное, с ним с конечной едет. Офицер еще раз попытался раскланяться, уже более успешно, даже нагнулся немного вперед. Или я путаю, и этого его просто штормило? На следующей остановке он вышел.
***
Еще был дедушка в трамвае. Он как-то очень грустно вздохнул и сказал непонятно к кому обращаясь:
- Европа? Да кому мы нужны в той Европе.
И опять вздохнул.
Хорошо его запомнил. Хотя вроде бы — обычный дед, который разговаривает сам с собой в трамваях.
***
Или вот говорил с одним уважаемым патриотом, местами националистом и кое-где даже революционером. Если в интернете любой продолжительный разговор заканчивается Гитлером, то при беседе патриотов все сводится к Моисею.
- Взять их всех, — говорит, — и в пустыню на 40 лет. Пока старые совки не передохнут ничего не будет.
- Не жалко?
- Не жалко.
- А мне жалко. У них и выбора особого нет. Думают — как научили, едят — что достанут, живут — как могут.
- Жить как могут, они могут только не давая жить другим. — Выдает знакомый сомнительный каламбур. — Ну да, пусть жалко, да. Но пока мы продолжаем жить в их прошлом, своего будущего у нас не будет.
Тут я, понятно, согласен. И все же — 21-й век, -думаю,- американцы гравитационные волны ловят, японцы холодильники с искусственным интеллектом собирают, а мы все еще с призраками прошлого боремся. И не замечаем как и сами превращаемся в призраков. Кто знает, о чем мы через 40 лет будем сами с собой разговаривать в трамваях?